Забрать ее душу (ЛП) - Харли Лару

Я оставил свои следы на ее шее, но, если я буду тереть себя ее мылом, на мне тоже останется след. Как, черт возьми, я должен был справиться с этим, не испытывая к ней вожделения? Она заполонила мой разум. Она заставила меня отчаянно желать обладать ею.

В конце концов, это было то, чего хотели мы, демоны. Обладать, владеть. Нам нравилось оставлять свои метки: какие-то временные, какие-то более постоянные. Серебряная серьга с зеленым драгоценным камнем в моем левом ухе была проколота Зейном, и я в ответ проколол его язык. Метка была связью, притязанием. Даже демоны, которые годами не были любовниками, сохраняли метки друг друга.

Но связи были слабостями, они были уязвимыми местами. Как я уже мог болезненно ощутить, они приводили только к тому, что кто-то страдал, особенно когда дело касалось людей. Сама природа человеческой деликатности делала их привлекательными: удержать их было непросто. Они умирали, они ломались, исчезали. Попытка сохранить человеку жизнь может свести с ума.

Я покачал головой, зарычав в воде. Рэй отказалась слушать мои предостережения, капризная девчонка. Она думала, что будет отбиваться от Эльда с кухонным ножом и бейсбольной битой — это было шокирующе, что она не взяла с собой камеру, чтобы запечатлеть свидетельства своей стычки. Она убьет себя, нарвавшись на подобные неприятности.

Я оставил дверь ванной открытой, пока принимал душ. Я не мог видеть ее через запотевшее стекло раздвижной двери, но чувствовал на себе ее взгляд. Она сидела где-то там, вероятно, в гостиной, притворяясь незаинтересованной.

Если она собиралась соблазнить меня, то и я собирался соблазнить ее. Искушать ее, пока она снова не сломается.

Стремление заявить на нее права, защитить ее, не отпускать ее так глубоко укоренилось в моем сознании, что от него было невозможно избавиться. И вот он я, убиваю монстров ради человека. Беспокоюсь о человеке. Рискую жизнью и конечностями ради человека.

Мне все еще нужно было найти гримуар. Я не знал, для чего, черт возьми, Эверли планировала использовать его, или даже где она была, но если бы она решила, что хочет вызвать меня сама, я бы ничего не смог сделать. Я снова вернусь в рабство.

Я выключил воду и вышел из душа как раз вовремя, чтобы увидеть, как Рэй быстро поворачивается, опустив голову и сев на диван. Я ухмыльнулся ей в затылок, и пол заскрипел у меня под ногами, когда я приблизился.

— Мне сесть?

Она взглянула на меня, затем снова быстро отвела взгляд, на ее щеках появился румянец. Не было никакого смысла снова одежду, если она хотела обработать мои раны, и видеть, как она отчаянно старается не пялиться, было еще лучше. Она резко встала с дивана, жестом указав на него.

— Да, э-э… сядь. Садись.

Ее попытки отвести взгляд от моего члена были милыми и, в конечном счете, тщетными. Забавно, как она все еще могла краснеть, когда уже знала, как он ощущается внутри нее. Но потом вид моих ран, из которых снова сочилась кровь после душа, отвлек ее.

— Господи, Леон! Тебе нужно наложить швы!

— Не обязательно.

Я устроился на диване, положив руки на спинку, и его упругая мягкость немедленно пробудила странный приступ ностальгии. У меня действительно был дом в Аду — я не ступал туда больше века, но он все еще был там, ожидая меня. Были некоторые удобства, которые ассоциировались только с домом, с местом, которое было знакомым и безопасным.

Черт, на что была похожа безопасность?

Рэй вскинула руки, уходя и ворча:

— Значит, твои магические сверхдемонические способности дают тебе возможность бороться с гангреной? Или нарастить новую кожу? У тебя заражено плечо!

Она вернулась с упаковкой ватных дисков, бутылочкой перекиси водорода и влажной тряпкой в руках. Ее взгляд упал на глубокую рану, идущую от моего бедра вниз по колену, и она поморщилась, ставя принадлежности на пол.

— Боже, что бы ты без меня делал, черт возьми? — она сказала это игриво, но в ее голосе была нотка искреннего беспокойства. Это заставило меня нахмуриться, и я пожал плечами.

— Скорее всего, пошёл бы к Зейну и проспался, — сказал я. — Несколько дней крепкого сна могут вылечить почти все. Хотя, находясь под контролем Кента, я бы просто надеялся поспать хотя бы несколько дней, получив травму. Он так до конца и не понял, что даже демонам нужно время, чтобы исцелиться.

Теперь она нахмурилась, опустившись на колени с тряпкой в руках и осторожно промокнув края раны. Она все еще не верила мне насчет Кента — или не хотела верить. Но мне понравилось, как она выглядела, стоя на коленях.

— Зейн тоже демон, верно? — спросила она. Я кивнул. — Есть ли другие? В Абелауме?

— Может быть. Я их не встречал. Но везде, где есть люди, есть и демоны. Нас привлекает яркость: человеческие жизни горят так ярко, но так недолго. Взрыв, ревущий огонь в ночи. Мы, демоны… больше похожи на тлеющие угли. Горит все сильнее и сильнее. Тускнеющий и вспыхивающий. Мы всегда стремимся к большему. Нас влечет к этому свету, чтобы взять его, завладеть им

— Почему?

Я усмехнулся ее любопытству.

— Почему люди дышат воздухом или пьют воду? Это необходимо. Это естественно.

Я не думаю, что мой ответ удовлетворил ее, но она немного успокоилась.

— Ты и Зейн, — медленно произнесла она. — Вы любовники?

Я фыркнул.

— Были когда-то давно. Мы товарищи, у которых схожие приятные вкусы.

Она рассмеялась, проводя ватным диском, смоченным в перекиси водорода, по моей ноге.

— Товарищи, да, хорошо. Способ не поддаваться ни на дюйм никаким эмоциям.

Она покачала головой.

— Все демоны такие же, как ты?

— Бисексуалы? Да, но у нас нет необходимости навешивать ярлыки на наши увлечения, как это делаете вы, люди.

Она снова рассмеялась.

— Нет, это… это не то, что я имела в виду. Я хотела сказать, типа, вы все такие… замкнутые. Вы просто заменяете эмоции гневом или сарказмом. Вы все такие?

Я уставился на нее сверху вниз.

— Годы пыток и одиночества заставят тебя усвоить, что гнев — самая безопасная эмоция. Самая сильная. Это огонь, который будет поддерживать тебя в темноте.

Игривая улыбка исчезла с ее лица, и она молча продолжила обрабатывать мою ногу. Нежное прикосновение ее пальцев к моей коже почти заставило меня вздрогнуть — не от боли, потому что боль я мог вынести, просто от прикосновения. Мягкие руки — это не то, к чему я привык.

Радостное чириканье возвестило о