Чаша гнева - Дмитрий Казаков

– Клянусь Святым Отремуаном, – упрямо заявил брат Анри, – он вовсе не похож на святого, а что до остального, то пора уже спать! Сами же будете зевать на заутрене!

Глава 12

Ни меж неверных, ни меж христиан

Вассала мир отважней не видал,

Никто так не был к делу веры рьян

И так не чтил святой закон Христа…

27 октября 1207 г.

Лангедок, окрестности селения Безьеж между Кастельнодари и Тулузой

Под копытами лошади мягко хлюпала грязь, впрочем, изрядно просохшая за последние дни. Дождь прекратился, по светлому небу неслись лохматые серые облака, но ветер, явно забравшийся в южные края с далекого севера, был холоден. От него спасал только теплый, подбитый мехом усе [165] . Деревья фруктовых садов по сторонам от дороги стояли голые и страшные, точно черные скелеты неведомых чудищ.

Робер ехал одним из последних и предавался размышллениям. Ранее он не знал, чем Южная Франция отличается от Северной. Думал, что все различие заключено в языке. Весной, по дороге в Марсель, они пересекли Лангедок гораздо восточнее, двигаясь через Невер, Бургундию и Виваре. Тогда он просто не имел возможности для тщательных наблюдений.

Теперь он видел все в подробностях.

Здесь не было королей, которые могли, как Плантагенеты и Капетинги на севере, навести порядок. Богохульствующие пьяные священники, пустеющие церкви, прелаты, жиреющие на грабежах и обмане – все это было настолько ужасно, что даже ересь публикан, которыми в далекой Нормандии пугали детей, не выглядела страшной. Отец Доминик, пытающийся почти в одиночку бороться с ней, смотрелся бы смешно, если бы не его истовая, слепая вера в собственную победу…

Поговорить с ним во второй раз не удалось. Странный монах, надеющийся на силу проповеди точно так же, как и его противники, ушел до рассвета, задолго до того, как рыцари спустились вниз.

И судя по тому, что потом они его не нагнали, двинулся он вовсе не на запад.

– Во имя Господа, что здесь такое? – изумленный возглас, донесшийся от головы небольшого отряда, заставил Робера отвлечься от размышлений. Он поднял голову и сам остолбенел.

В нескольких десятках туазов впереди двигалась толпа. Шли мужчины, бородатые селяне, женщины в простых платьях вели и несли детей. Все выглядело как переселение, если не считать отсутствие пожитков и то, что одеты все были в чистое.

– Куда это они? – поинтересовался брат Анри. – Тут же вся деревня!

С верхушки холма, на котором остановился отряд, хорошо было видно лежащее внизу селение. Аккуратные домики, линии заборов, поднимающиеся из труб дымки. Но ни одного человека на улицах.

Все, как один, двигались по дороге, чтобы, не доходя десятка шагов до замерших в неподвижности всадников свернуть в негустой лес, тянущийся к юго-западу, сколько хватало глаз.

На храмовников селяне не обращали никакого внимания.

Последний из крестьян скрылся среди деревьев, а рыцари все продолжали стоять на дороге.

– Клянусь Святым Отремуаном, я должен узнать, что тут происходит! – горячо воскликнул брат Анри, спрыгивая с коня. – Брат Симон – остаетесь за старшего. Остальные рыцари – со мной. Да укрепит нас Господь!

Робер медленно слез с седла. Идти никуда не хотелось, хотелось добраться до постели и выспаться. Усталость от многодневного путешествия скопилась в теле неприятной тяжестью.

Но не повиноваться было невозможно.

Спешенные рыцари вошли в лес. Под ногами мягко шуршали опавшие листья, шелестел ветер, обдирая бока о голые ветви. Впереди, среди частокола стволов мелькали спины крестьянской процессии.

– Сдается мне, что мы зря туда отправились, – уныло сказал брат Жиль. – Какой смысл в том, чтобы следить за тупыми вилланами, клянусь Апостолом?

– Во имя Господа, брат, выполняйте приказ, – в голосе де Лапалисса появились металлические нотки.

Рыцарь из Бордо замолчал.

Лес впереди поредел, открыв обширную поляну. На ней столпилось все население покинутой деревушки. Они стояли неподвижно, и не было слышно ни единого звука. Даже дети молчали.

Робер невольно вздрогнул, рука по привычке потянулась к оружию.

Но тут послышался голос. Слов было не разобрать, но по ритму речи и ее эмоциональной насыщенности можно было догадаться, что невидимый человек проповедует.

– Кто же это там? – удивился брат Андре. – Неужели отец Доминик сюда так быстро добрался? Не иначе как с Божьей помощью!

– Сейчас узнаем, – и брат Анри решительно двинулся к поляне.

Крестьяне вновь не обратили на рыцарей внимания, хотя те бесцеремонно проталкивались сквозь их ряды. Даже овцы возмутились бы подобным вторжением. Но Робер не услышал ни единого раздраженного окрика, ни один гневный взгляд не упал на него.

Среди людской толпы, на небольшом чистом пятачке стояли двое. Они выглядели странно бледными, были одеты в черные ризы, в руках держали книги. Один из них, расположившийся впереди, говорил, горячо жестикулируя:

– … и не клянитесь никогда, ибо любая клятва есть преступление против Духа святого!

– Ткачи, – шепнул брат Эрар, глаза его блеснули тревогой. – Лучше нам уйти, любое пребывание на их собраниях считается ересью…

– Нет, мы не уйдем! – довольно громко сказал брат Анри, проповедник сбился и недоуменно уставился на него. – Когда это воины Храма трусливо бежали перед лицом врага?

– Что вам угодно, добрые рыцари, во имя Святого Духа? – спросил проповедник. – Мы никому не враги, и мирно несем людям Слово Божие…

– Слово Диавольское! – воскликнул де Лапалисс. – Разойдитесь немедленно, а не то я, клянусь Святым Отремуаном, пущу в ход меч!

На лицах катаров не появилось страха, а вот крестьяне вокруг гневно заворчали.

– Трогать Добрых Людей [166] не позволим! – пробурчал здоровенный бородатый детина, чью шапку украшало перо цапли.

Рыцари обнажили мечи, встали полукругом, готовясь отражать нападение. Впрочем, Робер понимал, что оно вряд ли состоится. Даже самые безумные селяне не полезут на клинки с голыми руками.

– Не стоит проливать кровь! – проповедник шагнул вперед, его товарищ встал рядом. Во взглядах катаров не имелось страха и гнева, даже пламени веры, столь ярко горящего в отце Доминике, там не было. Глаза их были безмятежны и чисты. – Мы никому не навязываемся силой, и если эти люди пришли сюда, то по собственной воле!

– Разве вы не видите, во имя Господа, что это обман! – воскликнул брат Анри, потрясая мечом. – Козни Сатаны!

– Не, – сказа кто-то из толпы, – они говорят, что не надо есть мяса и сами не едят, проповедуют о том, что нельзя проливать кровь и сами ее не проливают. В чем обман? Вот наш священник, отец Пьер, все о смирении тела бормочет, а сам от окорока и в разгар поста не откажется!

– Молчите! – страшно выкрикнул брат Эрар. Он сделал шаг вперед и вскинул меч над головой проповедника. – Еще слово, и я зарублю его! Где не помогает слово, нужно применять оружие!

Катар поднял над собой книгу, словно пергамент мог защитить от острого лезвия.

– И что, добрый рыцарь, ты ударишь человека, закрывшегося Евангелием? – спросил он негромко.

– Стыдитесь, брат Эрар, во имя Пречистой Девы, – в наступившей тишине голос брата Анри прозвучал особенно отчетливо. – Меч, подобие креста Господня, вы подняли на безоружного человека! Который ничем вам не угрожал!

– Но он еретик!

– Но он считает себя христианином [167] ! – резко ответил де Лапалисс. – Предоставьте епископам заниматься еретиками, нам же хватит неверных!

Зарычав от бессильного бешенства, брат Эрар опустил меч.

– Спрячьте клинки, сеньоры, – проговорил брат Анри не терпящим возражений голосом. – Мы уходим. Пусть Всевышний, – обратился он к катарам, – будет вам судьей!

Рыцари развернулись и тесной группкой направились в лес. Сквозь ткань плаща спину Робера жгли ненавидящие взгляды крестьян.

28 октября 1207 г.

Лангедок, Тулуза

Звон колоколов далеко разносился в холодном неподвижном воздухе. Небо сияло ослепительной ледяной синевой, а внизу, у подножия холма, на который только что выехали путешественники, лежала Тулуза. Она прилепилась к Гаронне точно дитя к матери, стремясь как можно крепче ухватить ее. В стороны выпирали предместья, над домами высились соборы, кресты на вершинах которых были хорошо различимы, несмотря на расстояние.

Робер видел куда более крупные селения, например, Акру, был в городах куда более древних и прославленных, как Иерусалим, но более красивого города он не встречал никогда. Тулузу словно построили специально для того, чтобы ей можно было любоваться.