Разорванные узы - Джей Бри

спокойного, прямого разговора, и черт возьми, если это не обезоруживает.

Я должен очень тщательно подбирать слова.

— Я никогда не утверждала, что я нормальная.

Если он не перестанет пялиться на меня, я могу просто не выдержать и разрыдаться, как ребенок. Это его дар? Просто доводить людей до полного психического кризиса, потому что я могу подтвердить, что он чертовски хорошо владеет этой силой.

— Я думаю, что ты совершила ошибку, и вместо того, чтобы признаться в этом и загладить свою вину, ты удвоила ее. Тебе следовало довериться нам… что бы ни случилось в той больничной палате, что заставило тебя убежать, ты должна была вместо этого бежать к нам.

Ужас при мысли о том дне, когда я проснулась в той стерильной комнате, словно лед пробегает по моим венам. Если бы я сейчас столкнулась лицом к лицу с сукой из пруда, она бы съела меня живьем, поглощая еду, которую эти воспоминания приготовили бы для нее.

Глаза Грифона прищуриваются, глядя на меня, их ясный нефритовый цвет поражает и обжигает мою кожу. Вся борьба сразу покидает мое тело, отчаяние и ненависть к себе и к аду, в котором я застряла, переполняют меня, пока у меня изо рта не начинает течь. Я бы сказала все, что угодно, чтобы вытащить его отсюда, прежде чем я действительно сойду с ума.

Подступающие слезы почти ослепляют меня, но я не обращаю на них внимания.

— Эти твои мнения говорят мне, что я поступила правильно, и я не жалею об этом. Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, потому что, по крайней мере, ты, блять, дышишь, Грифон. Пожалуйста, уходи, я все еще измотана исцелением и не могу разбираться с этим прямо сейчас.

Глава 15

Я проспала остаток выходных, просыпаясь каждые пару часов, чтобы выпить немного воды и доковылять до ванной, но мое тело в основном отключается, чтобы обработать исцеление, которое Феликс оказал на меня. Это раздражает, но в моем мозгу не остается ничего, кроме необходимости выжить, так что, по крайней мере, мне не нужно думать о маленьком визите Грифона.

В тот момент, когда Гейб появляется у моей двери в понедельник, я чувствую разницу в воздухе между нами.

Я все еще готова ненавидеть его и ругаться, как будто всему миру пришел конец, и это его чертова вина, но он выглядит таким чертовски несчастным и похожим на грустного щенка, даже я не такая уж сука, чтобы пинать грустных щенков.

Пока мы идем через кампус в столовую, он остается рядом со мной, его глаза остры, когда он осматривает все, что нас окружает, как будто он действительно охраняет меня от чего-то. Мои чувства приходят в состояние повышенной готовности вместе с ним, и когда моя связь тянется к его, касаясь его для успокоения, он вздрагивает и смотрит на меня сверху вниз. Я понимаю, я держала его на таком коротком поводке, что он никогда раньше этого не чувствовал, и я молча проклинаю себя за то, что позволилм этому ускользнуть.

Его голос — грубый хриплый, он отвечает на вопрос, который я еще не нашла в себе сил задать:

— Прошлой ночью в одном из закрытых сообществ, примерно в двадцати минутах езды отсюда, были похищены еще три человека. Мой двоюродный брат был одним из них.

Бля.

Мой желудок так сильно сжимается, что, если бы у меня в нем что-нибудь было, меня бы, наверное, сейчас вырвало на его ботинки.

Они приближаются ко мне.

Я тщательно следила за тем, чтобы мой дар не ускользнул, даже небольшой всплеск силы, поэтому я не знаю, совпадение ли это, что они постепенно приближаются к моему местоположению, или этот человек нашел способ выследить меня, не используя мой дар в качестве маяка.

Я слишком занята мыслями об этом, что не замечаю, как Гейб привел нас в столовую и положил мне яичницу, прежде чем я вышла из паники, чтобы забрать у него тарелку. С моей стороны невежливо не выразить ему соболезнования, но если я прямо сейчас открою рот, одному Богу известно, что на самом деле выйдет.

Вероятно, я схожу с ума и умоляю его отпустить меня, позволить мне убежать к чертовой матери, пока мы все не умерли и не сгнили благодаря Сопротивлению и их бесконечной миссии по полному доминированию.

Мы сидим и едим в тишине, тарелка Гейба почти полностью пуста, прежде чем он нарушает тишину.

— Когда ты впервые исчезла… мы все думали, что тебя похитили. В этом районе было много скоплений, и, ну, я был слишком мал, чтобы знать подробности, но мои родители оба были в Совете, так что я услышал достаточно, чтобы испугаться за тебя. Каждый раз, когда мы слышали о появлении трупов, я думал, что это ты. Каждый раз, когда появлялись новости о том, что нашли детей с промытыми мозгами, черт возьми, я надеялся, что это была ты, чтобы мы могли вернуть тебя домой и спасти, и все это время ты просто болталась в каком-то городе, живя той жизнью, которую хотела.

Это грустная маленькая история, но есть несколько очень важных вещей, которые он понял неправильно. Большинство из них я не могу исправить, не вызвав чертову бурю дерьма, но есть одна вещь, которую я могу исправить.

— Ты знаешь, что я была в больнице из-за автомобильной аварии, верно? Вся моя семья погибла в ней. Мне было четырнадцать, и я была совершенно одна в этом мире. Я была в ужасе. Это не значит, что я просто сбежала на закат, чтобы жить счастливой и веселой жизнью в одиночестве. Может быть, тебе стоит хоть раз попытаться заглянуть за пределы своей собственной истории, и, возможно, между нами обоими все наладится.

Он сглатывает и оглядывает обеденный зал, но в это раннее утро это все еще город-призрак. Я думаю, именно поэтому нам обоим это так нравится: никому из нас не нужно беспокоиться о том, кто смотрит, как мы едим.

— Норт рассказал всей моей семье, что тебя заметили во Флориде, работающей в магазине грампластинок, и без каких-либо отметин или связей с Сопротивлением. Он ясно дал понять, что все признаки указывают на то, что ты просто убегаешь. Как именно я должен просто смотреть на это сквозь пальцы?

Я пожимаю плечами.

— Как бы ты поступил, если бы вся твоя семья погибла в