Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья - Марина Алиева

Мари давно уже не любила Шарля. Среди всех, кто думал, что хорошо его знает, она была, наверное, единственной, кто знал его действительно хорошо. Ни во что не посвящённая, без особого, впрочем, удивления или возмущения, несчастная супруга интуитивно посчитала появление возле мужа Господней посланницы делом рук своей матери. При этом она мало задумывалась о самой девушке. А все разговоры о чуде и свершившемся пророчестве пропускала мимо ушей. Её мать и не на такое была способна, но единственное, главное лично для Мари чудо – превращение запуганного и жалкого мальчика в рыцарственного короля – она так и не совершила, а всё остальное было уже не интересно. Поэтому, когда при Мари заводились разговоры о чудесах, творимых Девой, она с отрешённым видом опускала глаза и слушала так же, как слушала бы очередную балладу заезжего трубадура.

Однако, придворное чутье было не чуждо и ей, и витающие вокруг настроения вчерашнего дня вдруг заставили пожалеть несчастную крестьяночку, нужда в которой так очевидно и быстро отпала. Мари не сомневалась, что Шарль отделается от неё при первой же возможности. А при следующей заставит всех забыть о ней вообще.

– Вы проявили бы себя бОльшим королём, Шарль, если бы не выискивали виноватых среди женщин. Особенно среди тех, которые вас любят, – заметила она ровным голосом.

Король ощерился.

– Вот как?! А насколько бОльшим королём я был бы не чувствуя постоянно виноватым себя? Ваш кислый вид, моя дорогая, виноватит меня всегда и во всём! Но сегодня, благодаря вашему же напоминанию, я отнесусь к нему действительно по-королевски – я не стану обращать на него внимания!

Мари спокойно посмотрела на мужа. Как же он низок в своём величии!

«Вы давно не обращаете внимания ни на что, связанное со мной», – подумала она. И, кажется впервые, эта мысль её не расстроила.

Между тем, герольд-распорядитель объявил о начале первого поединка. Мессир Николь Лов вызвал сразу четверых, и теперь пятеро рыцарей выходили на ристалище, разминая плечи перед боем на мечах.

Мадам Иоланда напряглась. Среди вызванных она увидела Филиппа де Руа.

– Это будет короткий бой, – послышался за спиной голос Танги дю Шастеля.

– Вы уже знаете, кто победит? – спросил кто-то из свиты.

– Мессир Лов, разумеется.

– Почему «разумеется»? – не обернулась герцогиня.

Дю Шастель ответил не сразу.

– Молодые люди вышли покрасоваться, – выдавил он, наконец, – а мессир опытный воин. Он не беден, но надел старые проверенные доспехи. К тому же у него испанский меч. Против такого красивенькие итальянские безделушки ничто.

– Разве король не запретил на этом турнире боевое оружие? – с деланным безразличием спросила её светлость.

– Король запретил побоище, мадам. А это будет благородный поединок.

Мадам Иоланде ничего не хотелось отвечать и она была очень благодарна дворянам из свиты, одни из которых принялись горячо возражать Танги относительно достоинств испанской стали, тогда как другие так же горячо его поддерживали.

Между тем, пятеро рыцарей уже отсалютовали мечами королю. Бой вот-вот должен был начаться, как вдруг де Руа повернулся к помосту герцогини и отсалютовал и ей с тем же почтением, что и королю. Именно ей – мадам не сомневалась – хотя другим могло показаться, что он приветствует Шарло, как господина, которому служит.

Восхищённые фрейлины за спиной принялись перешёптываться. А сама герцогиня, в начале своего замужества побывавшая на многих турнирах, вдруг впервые в жизни ощутила волнение, ничем не похожее на те переживания, которые приходилось испытывать до сих пор. Это новое было каким-то сладким, пьянящим до обморока, но совершенно лишающим возможности контролировать себя и притворятся равнодушной.

«Как хорошо, что Танги стоит за спиной и ничего не видит…», – пронеслась в голове лёгкая мысль, может быть, что-то когда-то и значившая, но только не теперь…

Бой, между тем, оказался не таким быстрым, как предрекал Дю Шастель. Двое из вызванных, действительно, сдались почти сразу, после того как получили по паре заметных ранений от мелькающего, словно молния испанского клинка. Но Филипп и господин Груанье, сражавшийся с ним по одну сторону, продержались против мессира Николя довольно долго. В конце-концов сдались и они, но поражение их позорным не выглядело.

Нежность, которая охватила мадам Иоланду уже невозможно было скрывать. «Никто меня не осудит!», – решительно подумала она и сняла с руки самый драгоценный из перстней.

– Отнесите это господину де Руа в качестве компенсации и в благодарность… за службу моему сыну. Скажите, что он сражался достойно.

Фрейлина, которой был передан перстень, ушла, а Танги Дю Шастель проглотил ещё один горький ком.

– Ваш ювелир должен благословлять господина де Руа, мадам, – почти прошептал он.

Герцогиня сделала вид, что ничего не услышала.

* * *

Ещё два поединка на мечах завершили эти состязания первого дня, и расторопные слуги принялись готовить турнирное поле для джостры19.

Здесь пожелание короля свести к минимуму несчастные случаи и риск для кого-нибудь из участников покалечиться или погибнуть, учли в полной мере. Пока зрители развлекали себя покупками и угощениями, флиртом и хвастовством, два цеха реймских мастеровых возводили бревенчатый барьер, который бы разделил несущихся друг на друга тяжелых рыцарей и не позволил особо азартным пустить коней в лобовое столкновение.

– Это новшество для трусов. Вот увидите, господа, оно не приживётся, – высокомерно заметил Алансон.

Демонстрируя своё пренебрежение к подобным предосторожностям, он выехал на поединок с открытым забралом, с лёгкостью и грацией сломал два копья о своего противника, сверкнул улыбкой в сторону трибун и склонил копьё перед королевой, стараясь удерживать коня в ослепительно красной, сияющей золотым шитьём попоне как можно ближе к помосту, где сидела Жанна. Затем поехал к своему шатру и, когда оказался достаточно близко от поздравляющих его рыцарей, громко заявил:

– Я недоволен, господа! Это было слишком легко и скучно.

– Что ж, каков король, таков и турнир, – пробурчал себе под нос де Ре и получил увесистый толчок от Ла Ира, который его услышал.

– Потише, мессир, – прошипел капитан, – для полноты веселья здесь только плахи не хватает. А для неё – головы, которая слишком много говорит. Мне совсем не хочется идти в новый поход без тебя, Жиль, потому что… клянусь своим жезлом, с тобой всегда было чертовски весело! Да простит мне Жанна это поминание нечистого, но ты, мессир, сам, как чё…

Он зажал себе рот с притворным испугом и погрозил де Ре кулаком.

Барон, впервые за день, широко улыбнулся.

– Если будет новый поход, друг мой, клянусь твоим же жезлом, мы повеселимся на славу… Кто бы этот поход ни возглавил!

В середине дня герольды вызвали к барьеру Рене Анжуйского.

Умение состязаться в джостре видимо перешло к нему от отца, и с третьего захода герцог выбил противника из седла рассчитанным ударом в щит противника, как раз в районе согнутого локтя. Это принесло ему сразу четыре очка и заставило побледнеть Алансона, который заработал только три ударом по шлему соперника.

Королева радостно захлопала, а король, ставивший на Алансона, едва ли не с досадой, откинулся на спинку своего кресла.

– Наконец-то вы улыбаетесь, мадам, – заметил он язвительно. – За одно это я готов присудить вашему брату победу во всём этом турнире.

– Он не примет победы, которой не заслужил, – ответила Мари.

– А меня ваше величество признает победителем?

Дофин Луи, давно уставший сидеть на одном месте, развлекал себя тем, что колол деревянным мечом одного из королевских гвардейцев. Задавая отцу вопрос, он как раз размахнулся и, что есть силы, огрел беднягу по спине.

Король засмеялся.

Мари мягко потянула сына к себе.

– Конечно, вы победитель, Луи. Вы развеселили его величество и достойны награды.

Шарль мгновенно оборвал смех.

– Не делайте из нашего сына шута, мадам. Наследник трона никого не должен веселить!

Он сердито отвернулся от жены и холодно поприветствовал Рене, который подъехал склонить копьё перед сестрой, как перед королевой турнира.

Эта холодность от внимания герцога не ускользнула. Как впрочем, и огорчённое больше обычного лицо сестры, и слишком удовлетворённое лицо Ла Тремуя.

Накануне матушка поделилась с ним своими подозрениями, что спешка с коронацией вызвана всего лишь завистью Шарля к успехам и популярности Жанны. И Рене, обременённый подготовкой к своему пэрству, поверил ей на слово. Но сегодня, несмотря на внешнюю беспечность, он внимательно присматривался ко всему и ко всем, и понял – не зависть, а что-то другое, более весомое или опасное, руководило дофином вчера и продолжает руководить уже королём сегодня. Скорей всего, спасающий своё шаткое положение Ла Тремуй снова затеял какую-то интригу и весьма в ней преуспел, доказательством чему служит откровенное одиночество подлинной героини всех этих торжеств.