Собрание сочинений. Том 1 - Николай Каптерев

Русское правительство ввиду множества обращавшихся к нему за милостынею восточных христиан постоянно нуждалось в таких лицах, которые бы могли давать ему сведения насчет просителей милостыни, и охотно поэтому прибегало в этом деле к посредству выехавших в Россию греческих иерархов. Паисий, прибыв в Москву, немедленно взял на себя роль представителя и защитника гречан и греческих интересов в Москве, вместе с вершатским митрополитом Феодосием, погоянинским архиепископом Нектарием, архимандритом московского греческого Никольского монастыря Дионисием и другими. Прибыв в Москву в феврале 1662 года, Паисий уже в апреле выступает ходатаем за одного грека Юлия Харитонова, а это доказывает, что он сразу по прибытии в Москву занял здесь видное влиятельное положение и принял под свою защиту интересы разных гречан. В том же году Паисий вместе с погоянинским архиепископом Нектарием [С. 191] и иверским архимандритом Дионисием ходатайствует за двух гречан, сосланных в Казань, чтобы их возвратили в Москву, а затем просит о благородном юноше греке Павле Николетине, который поступил на государеву службу, чтобы ему пожалован был двор «ради природной его чести и пространнаго жития отца его», «а мы бы, государь, – заявляют челобитчики, – возрадовалися, чтобы наш смиренный род у тебя, великаго государя, в презрении и забвении не был и наше б моление вотще не было ж». В том же году Паисий уже однолично ходатайствует за архимандрита Предтеченского, близ города Серры, монастыря Леонтия. Этот Леонтий соединился с Паисием еще в Молдавии и вместе с ним прибыл в Москву, причем успел оказать Паисию очень важную услугу – написал для него, как об этом говорит впоследствии грамота Иерусалимского патриарха, подложные грамоты, с которыми Паисий и явился в Москву. В благодарность за эту услугу Паисий взялся выхлопотать в Москве Леонтию прибавку к данной ему милостыне, в чем, действительно, и успел. В 1664 году Паисий, Феодосий, Нектарий и Афанасий Иконийский подают государю коллективную челобитную о милостыне греку, у которого сгорела в Константинополе лавка, а в ней чужое платье, которым грек торговал[230]. Но особенно резко влияние Паисия и компании при московском дворе выразилось в двух следующих случаях. В июне 1663 года возникло известное дело об архимандрите Костамонитского афонского монастыря Феофане, который без царского позволения ездил к Никону в Воскресенский монастырь и передал ему грамоту от всех афонских монастырей и мощи священномученика Власия. Феофан был сторонником Никона и врагом Паисия, с которым у него были столкновения еще в Молдавии[231], почему [С. 192] он, хорошо зная прошлое Паисия, поспешил сообщить о нем сведения Никону, который, опираясь на данные, принесенные ему Феофаном, открыто стал называть Паисия ненастоящим митрополитом и латынником. Феофан жестоко поплатился за свое сочувствие к Никону и вражду к Паисию. Он был арестован и передан в руки врага, Паисия, который «ево и наказывал и от всякого дурна унимал, и он-де ему учинился непослушен». Феофан был сослан в Кириллов монастырь, причем наше правительство сочло нужным узнать относительно этого обстоятельства мнение греческих властей: «Во 172, декабря в 17 день по приказу думного дьяка Алмаза Иванова подьячей Ивашко Истошин посылай к греческим властем к митрополиту Газскому Паисию, да к Сербскому Феодосию, да к погоянинскому архиепископу Нектарию и с ними поговорит, что, по указу великаго государя, царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Великия и Белыя и Малыя России самодержца, декабря в 12 день послан в Кириллов монастырь архимандрит Феофан и в том им нет ли какого сумнения, а за что он, архимандрит, по указу царского величества сослан, и в том им велено объявить». Греческие власти нашли, что Феофан сослан за дело, но бывшие при нем старцы невинны, почему их велено было возвратить в Москву. Другой случай: в апреле 1665 года малороссийский гетман прислал в Москву под крепким караулом варнского митрополита Даниила с обвинением его в том, что будто бы он, живя в Малороссии, подговаривал казаков, чтобы они по-прежнему принимали польское подданство. На допросе Даниил показал: он-де ранее, в 1658 году, приезжал в Москву и получил здесь милостыню, но на возвратном пути его ограбили турки, почему он вторично поехал на Русь. В то время в Чигирине гетманом был Юрий Хмельницкий, который, наделив его милостынею и одеждою, отпустил его в город Лысенку на прокормление, и он прожил [С. 193] в тамошнем греческом монастыре четыре года. Когда гетманом сделался Иван Брюховецкий, Даниил прибежал к нему в Конев, куда из Лысенки писал к гетману тамошний полковник о митрополите, питая к нему недружбу, будто он, живя в Лысенке, подговаривал казаков поддаться польскому королю, а у него не только в мысли ничего такого не было, но он не знает даже ни языка черкасского, ни грамоты. Между тем гетман послал его в Москву, где он и был поселен в «убогих дому» и тут терпит неволю многое время неведомо за что, ибо ведает-де и гетман, что он, живя в черкасах, много терпел от изменников, только-де в том воля великого государя, будто он согрешил, а чает он, митрополит, что гетман великого государя об нем не известил, а как известит, то чает к себе царской милости и свободы, а теперь не дают ему жалованья царского и кормят в монастыре. За опального митрополита вступились тогда жившие в Москве греческие власти: Лигарид, Григорий Никейский, Косьма Амасийский, которые подали государю челобитную и в ней заявляли: «Приходим мы, богомольцы твои, к твоему царскому величеству к Москве от нечестивых турок и терпим путем всякие напасти и беды, токмо надеемся утешение приять у твоего царского величества и тыя скорби все забываем; ныне же слышим, что брата нашего Варнского Даниила митрополита посылают молитися в некоторый монастырь, а про что, того нам, богомольцом твоим, неведомо, и мы о том вельми скорбим. Милосердый государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Великия и Малыя и Бельм России самодержец, пожалуй нас, богомольцев твоих, вели, государь, про того митрополита Даниила нам, богомольцам твоим, вину его известить предо всем освященным собором и его поставить отвещать, чтоб вина ево явна была и ему и нам, а кроме суда и сыску не велел бы государь его ссылать, чтоб нам о том скорбь и печаль перестала; царь государь, смилуйся, пожалуй!» Просьба челобитчиков была уважена, им были объявлены вины Даниила и в заключение сообщено, что Даниил будет задержан в Москве до приезда Вселенских патриархов, которые на Соборе и рассудят [С. 194] его дело[232]. Указанные нами случаи очень характерны: ссылая афонского костамонитского архимандрита Феофана в Кириллов монастырь, царь посылает думного дьяка спросить Паисия и компанию: «В том им нет ли какого сумнения», приказывает дьяку объявить им, за что архимандрит сослан, и когда власти отозвались, что Феофан сослан за дело, а бывшие с ним старцы, тоже уже сосланные, ни в чем не виноваты, то их немедленно возвратили в Москву. Очевидно, что Паисий вместе с другими, бывшими тогда в Москве греческими властями, играл роль посредника между гречанами и правительством. Последнее смотрело на Паисия как бы на официального представителя и защитника греческих интересов в Москве, почему без его ведома и одобрения правительство даже не решалось подвергать наказанию тех гречан, которые обвинялись в каком-либо преступлении. Точно также и сам Паисий вместе с компанией смотрел на себя как на правомочного представителя и защитника гречан перед московским правительством. Когда оно хотело сослать митрополита Варнского Даниила, обвиняемого в измене, то Паисий, вместе с другими греческими властями, считает себя вправе вмешаться в это дело и формально требует, чтобы им сообщено было, за что ссылают митрополита, «ибо того нам, богомольцом твоим, неведомо, и мы о том вельми скорбим», требует публичного соборного рассмотрения обвинений против митрополита, «чтобы вина его была явна ему и нам, а без суда и сыску чтоб его не ссылали». Требования челобитчиков относительно митрополита Даниила были исполнены, хотя он и обвинялся в чисто политическом преступлении, и потому оно не подлежало разбирательству и суду духовного Собора. Понятно, какие побуждения руководили челобитчиков в их ходатайствах за разных гречан: они имели в виду, по их собственному выражению, чтобы «смиренный греческий род у тебя, великаго государя, в презрении и забвении не был и наше б моление вотще не было ж». Но особенно сильное влияние Паисий приобрел в Москве [С. 195] благодаря своему вмешательству в дело Никона, в котором он принял самое живое и деятельное участие, став душою и руководителем всех врагов этого патриарха, инициатором всех правительственных мероприятий, направленных к осуждению и конечному низвержению Никона. Об участии Паисия в осуждении Никона мы будем говорить после, а здесь обратим внимание только на то обстоятельство, что Паисий, судивший и рядивший в Москве дело Никона, авторитетно трактовавший и решавший запутанные русские церковные дела, в действительности был не более как лишенный сана архиерей, и притом очень сомнительного Православия. Никону от преданных ему гречан удалось узнать прошлое Паисия, и он написал против него целую книгу, по словам Паисия, «безчествующу и источающу великия кривды мерзкия, а вящшие, яко есмь еретик и волхв». Сущность обвинений Никона против Паисия сводилась к тому, что Паисий, как воспитанник иезуитов и латинский ставленник, не может считаться православным, и его нельзя допускать поэтому к участию в делах Православной Церкви; что Паисий ненастоящий и запрещенный архиерей, лишенный сана Иерусалимским патриархом. Паисий на первый раз успел оправдаться от этих тяжелых обвинений против него Никона благодаря, главным образом, подложным грамотам, написанным от имени Константинопольского патриарха Дионисия, которыми он успел раздобыться и успокоить встревоженного было царя[233].