Команда Смайли - Джон Ле Карре

История, изложенная Отто, настаивала тогда она, достоверна. Во всяком случае, в ней не удалось найти бреши. И Конни рассказала, что она проделала.

Ее сектор по Изучению Советского Союза на основании печатных источников подтверждает, что некто Олег Курский изучал право в интересующий нас период в Таллинском политехническом институте.

В архивах Форин-офиса за эти годы говорится о волнениях в доках.

В отчете перебежчика от американских Кузенов говорится о некоем Курском, может быть – Карском, по имени Олег, юристе, окончившем подготовительные курсы Московского Центра в Киеве в 1971 году.

Тот же источник, хотя и недостоверный, указывал, что Курский по совету своего начальства впоследствии изменил фамилию, «учитывая опыт прежней оперативной работы».

Согласно текущим сообщениям французских коллег, правда, весьма сомнительным, Киров, будучи вторым секретарем торгового представительства в Париже, пользовался необычной свободой – так, он ходил по магазинам один и посещал приемы стран третьего мира без обычных пятнадцати сопровождающих.

«Словом, все это, – заключила Конни со слишком большим напором, его на пятом этаже не любили, – все это подтверждает слова Лейпцига и подозрение о том, что Киров работает на разведку». Затем она с грохотом положила папку на стол и пустила по кругу фотографии – те самые, которые были сняты в обычном порядке французской службой наблюдения и вызвали такой взрыв негодования в штаб-квартире Рижской группы в Париже. Киров садится в машину посольства. Киров выходит из московского клуба с чемоданчиком в руке. Киров стоит у витрины сомнительной книжной лавки и рассматривает обложки журналов.

«Но там не было ни одной», – подумал Смайли, возвращаясь в настоящее, где Олег Киров и его жертва Отто Лейпциг развлекались бы с парой дамочек.

– Так что вот как обстояло дело, мой дорогой, – объявила Конни, в последний раз приложившись к стаканчику. – У нас существовало свидетельство маленького Отто, подтвержденное многими материалами из его досье. У нас имелись сведения и из других источников – немного, согласна, но для начала достаточно. Киров был бандитом, только что получившим назначение, но какого рода бандитом – следовало выяснить. И это делало его интересным, верно, мой хороший?

– Да, – рассеянно произнес Смайли. – Да, Конни, я это помню.

– Он не принадлежал к основному костяку резидентуры – это мы знали с первого дня. Он не разъезжал на машинах резидентуры, не дежурил по ночам, его не спаривали с известными нам бандитами, он не пользовался их шифровальной, не посещал их еженедельных молитвенных собраний, не кормил кошку резидента и тому подобное. С другой стороны, Киров не был и человеком Карлы, верно, душа моя? Вот в чем была загвоздка.

– А почему бы ему им быть? – тут же бросил Смайли, не глядя на нее.

Но Конни, по обыкновению, устроила одну из своих долгих пауз, чтобы вволю понаблюдать за Смайли, а на улице, в погибающих вязах, грачи воспользовались внезапным затишьем, подобно хору из пьесы Шекспира.

– Потому что у Карлы уже был свой человек в Париже, мой дорогой, – терпеливо пояснила она. – И вы прекрасно знаете кто. Это старый начетчик Пудин, помощник военного атташе. Вы-то помните, что Карла всегда любил солдат. Да и по-прежнему любит, насколько мне известно. – Она умолкла, снова пытаясь проникнуть сквозь его бесстрастную маску. А он уткнулся носом в землю. Его полуприкрытые веками глаза были устремлены в пол. – К тому же Киров дурак, а Карла никогда не любил дураков, верно? Да и вы тоже их не жаловали, если подумать. Олег Киров был скверно воспитан, он потел, от него дурно пахло, и где бы он ни появлялся, торчал, как рыба на дереве. Да Карла за версту обходил бы такого болвана. – Она снова помолчала. – Как и вы, – добавила она.

Смайли подпер голову рукой, задумавшись, словно ученик на экзамене.

– За исключением только одного, – произнес он.

– Чего? Что он свихнулся, я полагаю? Вот был бы праздник, могу себе представить.

– Это было время слухов, – произнес Смайли из глубины своих раздумий.

– Каких слухов? Слухи были всегда, глупая вы голова.

– Да, я имею в виду сообщения перебежчиков, – пренебрежительно заметил он. – Рассказы о странных вещах при дворе Карлы. Конечно, не из первоисточников. Но разве они...

– Что – разве?

– Ну разве из их рассказов не выходило, что Карла стал нанимать довольно странных типов? Проводил с ними собеседования среди ночи? Все это низкопробные доносы, я знаю. Я упомянул об этом так, походя.

– И нам было приказано не принимать этого на веру, – очень твердо произнесла Конни. – Под прицелом держали Кирова. Не Карлу. Так постановили на пятом этаже, Джордж, и вы в этом участвовали. «Прекратите выискивать пятна на солнце и спуститесь на землю», – приказали вы нам. – Она скривила рот и откинула голову, сразу став до противности похожей на Сола Эндерби. – «Наша служба занимается сбором информации, – растягивая слова, произнесла она. – А не сварами с теми, кто придерживается противоположных мнений». Не говорите мне, что он сменил свою песенку, мой дорогой. Или сменил? Джордж? – прошептала она. – Ох, Джордж, какой же вы скверный!

Он снова пошел ей за выпивкой и, вернувшись, заметил, как озорно блестели ее глаза. Она дергала себя за короткие седые волосы, как имела обыкновение делать, когда они еще были длинные.

– Мы ведь разрешили проводить операцию, Кон, – возразил Смайли, как бы давая фактологическую справку и тем самым побуждая ее держаться определенных рамок. – Мы одержали верх над сомневавшимися и дали вам «добро», чтобы прощупать Кирова. Что произошло потом?

Вино, воспоминания, вновь ожившая лихорадка преследования возбудили Конни до такой степени, что Смайли уже не мог с нею сладить. Дыхание ее участилось. Она хрипела словно старая несмазанная телега. Смайли понял, что она пересказывает беседу Лейпцига с Владимиром. Он-то считал, что все еще состоит в Цирке и операция против Кирова только начинается. А Конни в своем воображении перенеслась в древний город Таллин на четверть века назад. Силою своей необыкновенной фантазии она оказалась там, она знала Лейпцига и Кирова, когда те дружили. Впрочем, то была не дружба, а любовь, утверждала она. Маленький Отто и толстяк Олег. Это оказалось стержнем, добавила она.

– Дайте старой дуре рассказать, как все было, – продолжила она, – а вы – по мере моего рассказа – извлекайте из него необходимое для ваших порочных целей, Джордж. Черепаха и заяц, мой дорогой, – вот кем они были. Киров, большой унылый младенец, зубривший книги по юриспруденции в Политехническом и использовавший мерзкую тайную полицию в качестве папочки, и маленький Отто Лейпциг, чистый бесенок, участвовавший во всех рэкетах, отсидевший в тюрьме, целый день работавший в доках, а вечерами подстрекавший к бунту недовольных. Они встретились в баре, и это была любовь с первого взгляда. Отто выуживал девчонок, Олег Киров следовал за ним и подбирал остатки. На что вы рассчитываете, Джордж? Пытаетесь превратить меня в Жанну д'Арк?

Он раскурил новую сигарету и сунул ей в рот в надежде успокоить, но ее лихорадочная речь мгновенно сожгла сигарету и опалила ей губы. Он быстро отобрал «бычок» и затушил о жестяную крышку, которой Конни пользовалась вместо пепельницы.

– Какое-то время они даже делили одну девчонку, – возбужденно воскликнула она. – А в один прекрасный день – хотите верьте, хотите нет – бедная дурочка прибежала к маленькому Отто и предупредила его. «Твой толстый дружок завидует тебе, а он прихвостень тайной полиции, – шепнула она. – Дискуссионный клуб непримирившихся ждут большие неприятности. Бойся мартовских ид».

– Не взвинчивайте себя, Кон, – тревожась за нее, попробовал усмирить ее Смайли. – Поуспокойтесь, Кон!

Но она заговорила еще громче:

– Отто выставил девчонку за дверь, а неделю спустя их всех арестовали. Включая, конечно, и толстяка Олега, который их подставил, но они все знали. О, они-то знали! – Она запнулась, словно потеряв нить. – А глупая девчонка, которая пыталась предупредить Отто, умерла, – печально добавила она. – Исчезла; судя по всему, была подвергнута допросу. Отто где только ее не искал, пока не напал на соседа по камере. Умерла, как пить дать. Как дважды два четыре. Как и я, черт побери, скоро умру.

– Сделаем перерыв, – попросил Смайли.

Он бы и остановил ее – заварил чаю, поговорил о погоде, о чем угодно, лишь бы сдержать нараставшую в ней лихорадку. Но она уже перескочила ко второму этапу и вернулась в Париж, где Отто Лейпциг с данного сквозь зубы благословения пятого этажа и с горячего поощрения старого генерала принялся после стольких потерянных лет налаживать контакт со вторым секретарем Кировым, которого Конни окрестила Рыжим Боровом. Смайли предположил, что так она называла его в свое время. Лицо ее побагровело, у нее перехватило дыхание, поэтому слова вылетали с хрипом, но она заставляла себя говорить.