Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор

Соревнования

Помимо долгих часов тренировок армия участвовала в соревнованиях. Царь играл в команде профессиональных игроков в мяч, которую дважды упоминает Плутарх («Жизнь», 39, 5 и 73, 7). Как-то осенью 326 года в Индии, близ Мултана[41], он устроил поединок одного из своих гетайров, македонянина Корага, и афинского атлета Диоксиппа, олимпийского чемпиона: «Когда пришло время единоборства, на это зрелище собрались десятки тысяч. Македоняне, земляки Корага, и сам царь желали ему победы; эллины поддерживали Диоксиппа. Македонянин вышел в дорогом вооружении; афинянин обнаженный, смазанный маслом, с обыкновенной палицей в руках» (Диодор, XVII, 100, 2–5). Настоящий гладиаторский бой, первый известный в греческом мире задолго до знаменитых боев античного Рима: «Повергнув наземь своего вооруженного противника, Диоксипп, голый, поставил ему ногу на шею и, потрясая своей палицей, поднял глаза на зрителей… Царь приказал пощадить побежденного и положил конец представлению». Но, ненавидя атлетов и раздосадовавшись, что македонянин потерпел поражение, он затаил на грека обиду и спустя некоторое время обвинил победителя в краже. Диоксипп, видя, что все македоняне объединились против него, заколол себя мечом (Квинт Курций, IX, 7, 16–26). Страсти, национальная спесь, фаворитизм, пари сопутствовали играм как в армии, так и в гражданской жизни.

В другой раз, в июне 331 года, перед вступлением в Месопотамию, армейские слуги, чтобы развлечься, разделились на две команды и избрали двух вожаков маскарада, назвав одного Дарием, а другого Александром. «Сперва они бросали друг в друга комьями земли, потом начался кулачный бой, и, наконец, в пылу борьбы они взялись за камни и дубины; многих из них невозможно было унять. Услышав это, царь приказал, чтобы оба предводителя сразились один на один. Он сам вооружил "Александра", а Филота — "Дария". Всё войско наблюдало за поединком, пытаясь в происходящем усмотреть грядущее. В упорном сражении победил тот, которого называли "Александром". Царь подарил ему двенадцать деревень и предоставил право носить персидское платье» (по Эратосфену из Кирены, библиотекарю Александра, цитируемому Плутархом, «Жизнь», 31).

Похороны

Однако существовали развлечения более благородные, более духовные, развлечения, которые устраивали на похоронах знаменитых покойников. Стремясь превзойти своего предка Ахилла в славе и щедрости, царь Македонии приказывал возводить гигантские курганы своим погибшим гетайрам и друзьям, устраивал на их могилах жертвоприношения и погребальные игры, аналогичные тем, что сопровождали смерть Патрокла. После осады Газы в конце ноября 332 года предводителя побежденных, правителя Бетиса, протащили вокруг захваченного города привязанным за ноги за колесницей, как это было сделано с трупом Гектора. Литературный образец здесь совершенно очевиден. Особенно знаменательными были три случая погребальных празднеств. Это похороны философа Демарата из Коринфа, которому свободные люди и пленники воздвигли в Сузах в 330 году кенотаф высотой в 45 метров и чьи останки везли до Эгейского моря на роскошно убранной квадриге. Затем в историю вошли похороны Гефестиона, «превзошедшие не только все бывшие раньше: и для будущего не останется возможности их превзойти» (Диодор, XVII, 114–115): постройка семиэтажного зиккурата в 180 метров шириной у основания и высотой в 58 метров, кремирование на его вершине тела героя, жертвоприношение десяти тысяч животных, торжественные процессии, погребальные игры. Наконец, достоин упоминания траурный поезд с мумией самого Александра: Птолемей перевез из Вавилона в Мемфис, а затем в Александрию настоящий монумент, катафалк, украшенный символическими панно, предназначенными поражать воображение народов.

Отношения между полами

И все же западные солдаты предпочитали, чтобы от бесконечных походов в их памяти сохранялось нечто более захватывающее, чем соревнования и пышные похороны. Прежде всего, конечно, это было общение с женщинами. Погоня за женщинами и их умыкание — вот что издревле больше всего привлекало мужчин на войне, и юные новобранцы не оказались здесь исключением. Воины быстро оценили привлекательность, грациозность, покорность восточных женщин в сравнении с разорительной прелестью сопровождавших армию куртизанок, и, когда им позволили и даже рекомендовали заключить законные, одобренные религией браки с девушками Персидской державы, более десяти тысяч из них в период с 330 по 324 год решили, что война имеет смысл и справедлива, поскольку заканчивается браком. Царь, которого считали гомосексуалистом и женоненавистником, имел четырех законных жен и целый гарем наложниц, столь же многочисленных, как Дарий, его предшественник. Рассказывают, что все народы с окраин его царства привозили ему самых красивых девушек — марды и гирканцы, амазонки и скифы. В Свате (на севере Индии) Клеофида, царица ассакенов, в сопровождении толпы знатных женщин пришла просить милости у царя македонян, и была она столь красива, столь благородна поведением, что Александр пожелал иметь от нее сына, которому по рождении дал свое имя (Квинт Курций, VIII, 10, 34–36). Рассказчики упоминают народы, у которых инцест был в порядке вещей. «Сатрапом (Наутаки) был Сисимитр, который от своей матери прижил двух сыновей, так как у них родителям позволяется вступать в связь с детьми» (Квинт Курций, VIII, 2, 19). Повсюду, где царю и его людям не объявляется война, их встречают музыкой и танцами — общедоступными наслаждениями богов.

Другие приключения

Другие приключения были скорее открытиями или забавными анекдотами, и рассказы ветеранов кишат ими. Среди прочих достопримечательностей, которые им довелось встретить, оказались битум, нафта, нефть — три углеводорода, которые жители Вавилона, Кармании и Согдианы использовали уже более тысячи лет и о которых греки практически ничего не знали. Мы приведем здесь лишь две истории. Одна, упомянутая у Страбона (XVI, 1, 14–15), Плиния Старшего (VI, 41) и Плутарха («Жизнь», 35), рассказывает, что «во время перехода через Вавилонию, которая вся сразу же покорилась ему, Александр более всего был поражен пропастью, из которой, словно из некоего источника, непрерывно вырывался огонь, и обильным потоком нефти, образовавшим озеро невдалеке от пропасти. Нефть очень напоминает горную смолу, но она столь восприимчива к огню, что загорается еще до соприкосновения с пламенем от одного только света, излучаемого огнем, и нередко воспламеняет окружающий воздух. Желая показать Александру природную силу нефти, варвары опрыскали этой жидкостью улицу, которая вела к дому, где остановился царь; затем, когда стемнело, они встали на одном конце этой улицы и поднесли факелы к местам, смоченным нефтью. Нефть тотчас вспыхнула; пламя распространилось молниеносно, в мгновение ока оно достигло противоположного конца улицы, так что вся она казалась объятой огнем». Другая история рассказывает, что «начальник царских спальников, македонянин по имени Проксен, готовя у реки Оке место для палатки Александра, обнаружил источник густой и жирной жидкости. Когда вычерпали то, что находилось на поверхности, из источника забила чистая и светлая струя, ни по запаху, ни по вкусу не отличавшаяся от оливкового масла, такая же прозрачная и жирная. Это было особенно удивительным потому, что в тех местах не растут оливковые деревья» (Страбон, XI, 7, 3 и 11, 5; Квинт Курций, VII, 10, 13–14; Плутарх «Жизнь», 57, 5–9; Арриан, IV, 15, 7–8). Воины с удивлением смотрели в Вавилоне на богатых людей, спавших на бурдюках, полных свежей воды; индусы использовали в качестве подушки камни. Повсюду они замечали страшных животных: в песках Египта, Туркменистана, Индии — разноцветных или чешуйчатых змей, укусы которых вызывали смерть, от мелких, размером с палец, и до кобр; на Памире это были снежные барсы; в районе Джелама — горные носороги, разумные обезьяны, попугаи. Особенно греков поразило одно дерево: баньян, который, пуская корни из ветвей, один представлял собой целый лес, настоящий храм с колоннами, способный укрыть под своей кроной целую деревню.

Но самое большое удивление вызывал человек, это животное, одновременно ученое, предприимчивое и, как говорил Аристотель, политическое. В Индии греки обнаружили самые поразительные образчики человека. Они были потрясены мудростью факиров и гимнософистов, голых философов, во всем превосходивших киников и софистов Греции и обретавших столь высокое духовное могущество, что тело больше их не интересовало: философ Каран, например, живым взошел на свой погребальный костер. Македоняне преследовали поднимавших против них население Индии брахманов, однако не могли не восторгаться их хладнокровием и спокойствием перед смертью. Путешествие к границам мира научило греков, любознательных до всего, чего не знали прежде, относительности морали и нравов, а возможно, даже относительности добра. Азиатские женщины не без успеха пытались утвердить их в мысли, что красоту можно отыскать повсюду и она раскрывается не на войне, а в любви. Побывав в Персии, Согдиане, в высокогорной долине Инда, жители Балкан, столь гордившиеся своей силой и успехом, вынуждены были признать, что предполагаемые варвары оказались столь же цивилизованы, как они сами, если не больше. Определяя цивилизацию как сложный комплекс техники, институтов и нравов, эти великие путешественники в конце пути обнаружили, что держава, которую они собирались завоевать, превосходит их в этих трех областях. Не без основания македонский завоеватель так тщательно охранял художников, администраторов и законы своего предшественника.