Гуд бай, Арктика!.. - Марина Москвина

Мофен был островом упокоения моржей.

Я сразу обнаружила позвонок кита. Потом еще несколько китовых позвонков и череп моржа. Сначала мы шумно удивлялись то одной кости, то другой, потом они стали попадаться на каждом шагу — обглоданные медведями и ветрами, обклеванные чайками, а вскоре возник целый моржовый мемориал, усеянный черепами с отпиленными бивнями, как на картине Верещагина «Апофеоз войны» — гора черепов, челюсти с зубами, лопатки, позвонки…

Мы очутились за пределами мира, достижимыми для рода людского, и назад уже не было возврата. Кругом ни души. Только углубления от покоившихся на песчаном пляже ластоногих великанов, как раз моржи любят песочек и гальку, к чему им царапать брюхо на острых больших камнях? Борозды от объемных тучных тел тянулись к морю, отпечатались на берегу следы ласт, в пальцевые вмятинки сыпался снег. Всюду птичий и моржовый помет, старые гнезда бургомистров с примерзшим пухом, припорошенным снегом, целые стволы деревьев с длинными корнями, приплывшие из Сибири, листья ламинарий, выброшенные на песок, рыбацкие сети с буйками, угловатые льдины — места до того голые и костлявые, прямо страх берет. Самое время распевать псалом, который настойчиво рекомендовал своим спутникам в подобных случаях святой Брендан: «Ниспошли, Господи, Свет Своего Лика на нас!..»

Синтия нашла коробку от вологодского молока и остов детского автомобильчика.

— Lonely Island, — печально сказала Синтия.

Как-то неуютно нам стало, очень неуютно, да еще снег секучий косой затруднял дыхание, обжигал лицо, слепил глаза, — каждый думал: эх, зря я не надел на себя все содержимое чемоданов.

Даже Дэвид Баклэнд, который годами готов слушать рокот Ледовитого океана, и тот, зябко поеживаясь, сказал Андрею:

— Пожалуй, пора на корабль…

Мы уже стали надевать спасательные жилеты. Как вдруг море вспенилось бурливо, и показались пять шаровых макушек! Потом глаза, носы и сахарные клыки. Пятеро моржей разглядывали нас на почтительном расстоянии — с опаской и любопытством.

Леня ахнул и со своей камерой без приближения наперевес бросился к моржам прямо в море.

— Стой, Леня! — закричал Волков. — Я их сейчас выманю на берег! Я буду топать ногами, увидишь, они вылезут, им будет интересно, что за шум?

Он давай топтаться на месте, стучать сапожищами, тонко намекая моржам, что эти выкрутасы несомненно заслуживают их внимания. К его маневрам присоединился океанолог Боксол, который не уступал русскому орнитологу ни общественным весом, ни габаритами. Вместе они притоптывали так, что устроили на острове Мофен небольшое землетрясение. Чем и впрямь возбудили моржовое любопытство. Заинтригованные, моржи по пояс высунулись из воды, обнажив свои аршинные клыки, после чего, не сворачивая, поплыли прямо на Леню.

С каждым взмахом ласт они становились громаднее — исполины со складчатыми шеями! Уж различим был каждый ус толщиною в воронье перо, и чернейшие ноздри полумесяцем.

А Волков-то, Волков! До чего он чувствует натуру всякой живности, в частности, непостижимую, загадочную душу моржа! Все уже представляли себе картину, как тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных, такой восторг нас обуял — невозможно передать: продрогли, промокли — и тут такое чудо.

Но моржи быстро утолили свое любопытство и уплыли, только белые пенные клочья взлетали и рассыпались посреди океанских волн, и на фоне ледяных панорам поблескивали их бурые в пятнышко затылки.

— Ну ладно, — на корабле уже вздохнул Леня, — понемножку и нам досталось: три моржа, пять оленей, два кита и медведь с медвежонком. Правильно делают, что прячутся. Нечего людям доверять после всего, что они тут натворили.

— И что собираются натворить, — сказал Саймон.

Пробил звездный час Саймона!

После благословенной вечерней трапезы, в оранжевом комбинезоне, сияющий, как пожарная машина с включенными сигналами тревоги, он встал перед нами в полный рост, славный океанолог из Саутгемптона, облазивший все на свете моря, с космических высот, из поднебесья и самым непосредственным образом — с борта разновеликих посудин, наперекор бурям и штормам, вел он личный мониторинг загрязнения мировой акватории, целиком посвящая свои силы и душевный огонь борьбе за чистоту океана и благополучие его обитателей.

Он собрал нас, искателей приключений, авантюристов и романтиков, поведать о великой драме, которая разыгрывается в Ледовитом океане.

— Мы смотрим на гладь моря, не ведая, что творится внутри воды! А именно вода сигнализирует об опасности, которая надвигается на нашу Землю, — эпически начал повествование Саймон. — Тают ледяные шапки Земли — главный источник глобального охлаждения планеты. Арктика и Антарктида меняются гораздо быстрее, чем предполагали ученые. Такой, какой встретила нас Арктика, мы ожидали ее увидеть лишь через полвека. Здесь, где еще недавно исполинские ледяные реки простирались от подошвы гор к другим горным хребтам, они дышали, шевелились, громыхали — теперь все берега покрыты свежими ледниковыми шрамами, на каждом шагу опустевшие русла ледников, недавно отступивших, от них остались не то, что озерца, а простые лужи, черные скалы и нагромождение грязных ледышек… Возлюбленные соратники мои! — воскликнул доктор Боксол. — Одно дело размышлять об этом вдали от бескрайних просторов океана, и совсем другое — когда твоему взору приоткрывается трепет его глубин. Тают ледники Арктики, в которых записана вся история Земли, тает ледяная библиотека мира, тают наши тысячелетние запасы пресных вод. Неудивительно, что соленость Северного Ледовитого океана понижается, сам он охлаждается, а верхний слой воды, свободный ото льда, чрезмерно прогревается солнцем. Да еще сибирские реки с канадской Маккензи приносят все больше пресной воды с углеводородами в Ледовитый океан, так что прямо на ваших глазах изменяется состав и циркуляция арктических водных масс. А ведь это самый маленький из всех земных океанов. — Саймон с нежностью посмотрел в иллюминатор. — Вон он — видите? Плещется на «шапочке» Земли… Разумеется, это повлияло на наш родной Гольфстрим, — удрученно продолжал он. — Тот Гольфстрим, который обогревал Европу, делает это с меньшей и меньшей охотой. Если так пойдет дальше, старая добрая Англия зимами напролет будет покрыта льдами и снегами. И не она одна! Зато летние сезоны к 2100-му году могут повсюду сделаться непригодными для жизни на Земле, а не только в Азии и Африке.

О, это был поистине шекспировский монолог:

— Что происходит с Гольфстримом? Вот в чем вопрос! Меняет привычное направление? Остывает? Или покрывается слоем холодной воды, словно крышкой, которая не дает обогревать атмосферу? А может, после катаклизма в Мексиканском заливе огромное количество нефти разрушает границы теплого потока? Жду не дождусь, когда мы выплывем из фьордов на открытый простор, войдем в соприкосновение с Гольфстримом и я погружу в него свой зонд!