Басилевс - Виталий Гладкий

– Значит, говорить со мной не хочешь… – снова хихикнул он с ехидцей. – И то ладно… Интересно, что тут у тебя? – принялся вытряхивать содержимое переметной сумы на землю. – О, панцирь! – с ликованием вскричал он и жадно схватил ярко начищенные пластины. – Благодарю тебя, Мать Кибела, за такую удачу! Клянусь, принесу на твой алтарь богатые дары… если, конечно, мне дадут за него хорошую цену… – старик с видом знатока принялся рассматривать чеканные изображения диковинных зверей на нагруднике. – Ц-ц-ц… – поцокал языком в восхищении. – Он и впрямь стоит больших денег. Никому его не доверю, сам продам, – наконец принял решение.

Старик завернул панцирь в грязную циновку и скрылся в кустарнике. Савмак попытался ослабить узлы, но старый разбойник знал свое дело, и подросток в полном отчаянии затих, уставившись на вечернее небо.

Возвратился старикашка уже без панциря, с охапкой хвороста. Мурлыкая что-то себе под нос, он положил хворост возле костра, а сам вдруг исчез, будто провалился под землю. И только теперь, присмотревшись, Савмак заметил вход в землянку, замаскированный срезанными ветками.

– Ей, щенок, а ведь одежонка-то у тебя справная, – задумчиво пропищал старик, когда вернулся к костру. – И рост подходящий…

Пыхтя от чрезмерных для него усилий, он подтащил Савмака к невысокому столбу у озерка, судя по отпечаткам лошадиных копыт и навозу – коновязи, помог ему встать и привязал обрывком веревки. Затем, поочередно распуская узлы на руках и ногах пленника, снял с него куртку и брюки, оставив только исподнее. Взвизгивая от радостного возбуждения, старикашка переоделся, а свое тряпье швырнул Савмаку.

– Носи на здоровье… – гнусно захихикал он, доставая из котла кусок мяса.

Захлебываясь слюной, старикашка принялся резать мясо на мелкие кусочки и глотать его, почти не пережевывая. Время от времени он визгливо ругался, и, морщась, пробовал заскорузлыми пальцами гнилые, источенные годами зубы. Насытившись, старый разбойник удовлетворенно рыгнул и поплелся в землянку, откуда вскоре раздался булькающий храп.

Отчаяние прибавило Савмаку сил. Извиваясь ужом, он выскользнул из объятий веревки, которой был привязан к столбу – видно, старик не счел нужным затягивать узлы чересчур крепко. Затем, сторожко прислушиваясь к храпу разбойника, подросток, словно соломенный куль, покатился к затухающему костру.

Углей было еще много, и Савмак, не раздумывая, сунул связанные ноги в костер. Аркан вспыхнул сразу. Боль огненным кольцом охватила лодыжки, ударила в голову. Но, закусив губы до крови, подросток стоически ждал окончания пытки.

Наконец волосяные узлы превратились в труху, и Савмак, согнувшись в три погибели, извернулся, как ласка, и протащил связанные руки под ногами. Довершить начатое теперь не составило особого труда: где зубами, а где с помощью пылающих углей узлы на руках были развязаны.

Когда разъяренный Савмак выдернул старика из землянки наружу, как журавль лягушку из-под болотной кочки, старый разбойник с перепугу потерял сознание. Подросток не стал ждать, пока он самостоятельно придет в себя: отволок старика к озерку и бросил в холодную воду…

Вскоре старикашка, скуля, как побитый пес, валялся связанным возле костра, а изголодавшийся Савмак уплетал за обе щеки приправленную луком похлебку, закусывая вареной бараниной. Изредка он с довольным видом поглаживал переметную суму, где лежал панцирь, и поправлял подвешенный к поясу акинак.

Утолив голод и напившись из родника, Савмак принялся собираться в дорогу: наполнил водой маленький дорожный бурдючок, положил в суму остатки баранины и вяленую рыбу, найденную в убогом жилище старого разбойника. Тот лежал тихо, как мышь, и только его маленькие глазки посверкивали настороженно и зло, отражая пламя разгорающегося костра.

Вдруг тонкий периливчатый свист нарушил вязкую тишину южной ночи. Старик радостно встрепенулся, и коварная злобная ухмылка перекосила его морщинистую физиономию. И только теперь Савмак услышал топот многочисленных копыт, с неимоверной быстротой приближавшийся к балке.

Подросток, как испуганный олень, бросился бежать вверх по склону. Ему удалось выбраться из балки незамеченным. Он увидел, как человек пятьдесят всадников один за другим исчезали за тревожно шуршащей травяной завесой. Тая дыхание, Савмак лежа ждал, пока балка не примет последнего из них. Затем вскочил на ноги и побежал в глубь степи.

Аркан взвился в ночи и упал на плечи подростка совершенно беззвучно. Последовал сильный рывок, и Савмак рухнул на землю. А дальше… дальше в ушах только неумолчный шелест сухой травы и мерный приглушенный топот копыт быстроногого коня, тащившего его на волосяной веревке по вздыбленной равнине прямо в звездное небо.

ГЛАВА 5

Танаисский невольничьий эмпорий полнился истошными криками зазывал, руганью надсмотрщиков, спорами купцов и покупателей живого товара, звоном кандалов, в которые ковали степных номадов и угрюмых горцев, не желавших смириться со своей участью, плачем женщин и детей. Огромное пространство у стен Танаиса, окруженное навесами, где торговали разнообразной едой и напитками, было битком набито людьми, попавшими на это весьма известное в те далекие времена торжище по своей или чужой воле.

Здесь можно было встретить и диких кочевников-сарматов на звероподобных мохнатых лошадках, кусавшихся, как бешенные псы, и лягавшихся, словно степные куланы; и скифов-земледельцев с берегов Борисфена, приехавших на крытых повозках-шатрах, запряженных серыми безрогими волами; и пиратов-сатархов в пестрых шароварах и бородищами по пояс. Мелькали в толпе белоснежные хитоны эллинов-колонистов, черные плащи немногословных меланхленов[226], желтые замшевые кафтаны меотов, вышитые «крестом» черными и красными нитками рубахи фракийцев с длинными широкими рукавами, сверкающие золотым шитьем одежды персов, подданных заморского Понта.

Под одним из навесов, поближе к реке, откуда изредка веяло влажной прохладой, на грубо сколоченных скамьях, застеленных протертыми до дыр ковриками, расположились две весьма колоритные личности: пегобородый великан с желтыми рысьими глазами и смуглолицый широкоплечий юноша с осиной талией. Одежда великана представляла собой невообразимую смесь: кожаные сарматские штаны, скифские сапожки с короткими голенищами, фракийская рубаха и пояс, который обычно носят пираты-ахайи – кусок голубой шелковистой ткани, обмотанный несколько раз вокруг туловища. За поясом торчал широкий нож с костяной рукоятью.

Юноша был одет щегольски: алые шаровары свободными складками ниспадали на шитые золотом персидские туфли с загнутыми носками, а парчовая синяя безрукавка, украшенная драгоценными каменьями, выгодно оттеняла безупречную белизну атласной рубахи. Его узкую талию схватывал тонкий кожаный пояс, с приклепанными золотыми бляшками; на нем висел кривой меч с рукояткой, увенчанной огромным рубином. Черные, как смоль, длинные прямые волосы юноши прикрывал тюрбан из серебристой ткани, а мочку левого уха оттягивала золотая серьга.