СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1 - Клод Фаррер

И — закричала так громко, как будто звала глухую:

— Рыжка!..

Дверь в ее комнату открыла девчонка лет тринадцати — и лишь с непривычки можно было удивиться ее, донельзя растрепанным, цвета моркови волосам…

— Тебе хотелось, чтоб я проспала до ночи, а? Ты ведь поставила так будильник?

— Черт возьми, как всегда…

— Как всегда! Ах ты!.. А мои гости — они ведь должны приехать к чаю. Иди сюда, я тебя отшлепаю!

— Очень нужно!.. Зато горячая вода для умывания готова.

— Да ты смеешься надо мной? Не успею, конечно… Скорее принеси полотенце и одеколону. Да нет, вот полотенце… Подай пеньюар. Не этот… Белый! И убирайся, ты уже намозолила мне глаза!

— Не помочь ли вам надеть пеньюар?

— Ты?.. Да он разорвется, как только ты на него взглянешь! Проваливай!..

Одна из соломенных сандалий, ожидавших ног хозяйки, брошенная ловкой рукой, хлопнула по самому плотному месту девочки. И лишь затем последовали распоряжения:

— Поставь чайный стол на террасу! Выбери скатерть с вышивкой! Достань из футляра ложки!..

Но Рыжка ничего не слышала, скрывшись на кухню. И скакала там, выкрикивая во все горло голосом более пронзительным, чем свистулька, последнюю модную шансонетку тулонского казино:

Поцелуй меня, Нинетта, поцелуй меня!..

Девчонка аккомпанировала себе на кастрюлях, ударяя по ним как по клавишам: у каждой из них был свой звук…

Пеньюар покоился на кресле. Прежде, чем надеть его, Селия, совершенно нагая, отворила окна и раскрыла ставни. Ноябрь уже позолотил листья платанов, но в Тулоне ноябрь считается еще почти летним месяцем.

Сначала комнату залило солнце, затем наполнило чистым и прохладным воздухом… Прежде чем закрыть окна, Селия подождала, чтобы вечерний ветер освежил ее тяжелые от сна глаза. Оба окна были обращены на Большой Рейд, который широко раскинулся между Сепетским полуостровом и Каркейранскими скалами. По морю скользили три черных броненосца, а вокруг них пламенела вода, поблескивая отсветами голубой стали и розовой меди, — оба металла сливались в пламени.

Но Селия только взглянула на волшебное зрелище — она остановилась перед зеркальным шкафом и пристально оглядела себя…

Когда-то, маленькой и романтической девочкой, Селия горевала, почему она не бледна и не белокура. Теперь зеркало отражало красивую девушку, высокую, стройную, плотную, с очень ласковыми черными глазами, с очень тяжелыми темными волосами, с полной грудью, круглыми боками и широкими бедрами. Многие уже оценили эту цветущую и здоровую плоть.

«Мне двадцать четыре года, — вдруг подумала она, слегка пощупав пальцами свою кожу. — Двадцать четыре года! Мне еще повезло, что грудь пока держится».

Она вспомнила о своих менее счастливых подругах. Любовь — тяжелое ремесло: оно грызет, изнашивает и пожирает свои жертвы скорее, чем мастерская, шахта и фабрика.

Задумавшись, Селия неподвижно стояла перед своим отражением и так глубоко ушла в свои мысли, что не услышала — ни как прозвенел колокольчик у решетки сада, ни как хлопнула входная дверь виллы.

И вдруг кто-то вихрем ворвался в комнату. Еще хорошо, что это была женщина… Она разразилась смехом и набросилась на Селию с поцелуями, так что та успела только вскрикнуть от изумления:

— Это вы, Доре! Боже мой! Извините меня, пожалуйста!

Но Доре, маркиза Доре, как она сама не без шутливой гордости себя называла, совсем не казалась недовольной:

— Извинить вас? За что? Вот глупая девочка! Неужели вы думаете, что мне не приходилось видеть дам без рубашек! Можете не сходить с ума по этому поводу! Ведь то, что вы показываете, совсем не так плохо! Оставьте в покое этот пеньюар! Я знаю многих, кто не торопился бы так, как вы, прикрывать такую кожу. И я отлично понимаю, что вам совсем не скучно болтать с вашим зеркалом.

Но «дамы без рубашки» уже не было. И Селия, достаточно воспитанная и уверенная в себе, быстро овладела тоном самой изысканной вежливости:

— Присаживайтесь, дорогая моя! Нет, нет, не здесь… Пожалуйста, сюда, в кресло!

— Где хотите, деточка! Не церемоньтесь со мной… Пожалуйста! На это не стоит тратить времени!

Впрочем, только успев сесть, Доре уже встала. Быстрая, как трясогузка, она кружила по комнате, переходила от одной вещи к другой, от безделушки к безделушке, от картины к картине, все смотрела, всем восхищалась и все трогала.

Это была женщина лет тридцати, сильно напудренная, сильно накрашенная, очень ярко, но не безвкусно одетая; при всем том весьма приятная и способная нравиться. Она была смела, умна и решительна; быстро и успешно сделав любовную карьеру, она теперь твердо решила, что не станет умирать с голоду на старости лет. Она происходила из низов, из самых низов, — и сумела менее чем в десять лет, без всяких унизительных и тяжких компромиссов, достичь сначала независимости, потом роскоши и, наконец, обеспеченности. И, преодолев тысячу и одну трудность, которые часто остаются непреодолимыми для многих женщин ее круга, она решила покончить со своей действительной профессией и заняться другой, более почтенной в глазах нашего века — театром. Она готовилась к сцене и уже выступала с пением и танцами перед публикой казино каждый раз, когда особо торжественный спектакль или годичное «шоу» доставляли ей такой случай.

Она остановилась перед фотографией под стеклом.

— Ваш друг? — спросила она.

— Да, — ответила Селия.

И через минуту прибавила:

— Мой прежний друг, потому что теперь мы уже не вместе.

— Да, я знаю, он уехал в Китай. Но ведь вы не поссорились с ним перед его отъездом?

— О, нет, нисколько! Но все-таки все кончено. Вы только подумайте: два года плавания! К тому же у нас было условлено, что он берет меня только на время отпуска, не больше. Он был очень добр ко мне, с первого дня до последнего. Я ни в чем не могу упрекнуть его!

— Лейтенант флота?

— Да. Когда я с ним познакомилась, он был еще мичманом. Это случилось в Париже. Он проходил стаж по гидрографии и должен был быть представлен к очередному званию. Мы поселились вместе в день его назначения. Он получил трехмесячный отпуск, чтобы устроить свои дела. По истечении этих трех месяцев его внесли в список отплывающих и он увез меня сюда, в Тулон. Мы прожили здесь две недели, и его назначили на «Баярд».

— Значит, вы совсем недавно стали тулонкой?

— Я приехала сюда пятого октября. Выходит… Послезавтра будет шесть недель.

Расчет был прерван тремя ударами в дверь. Голос Рыжки на этот раз звучал вежливо: