Самозванцы - Дмитрий Шидловский

Вокруг стало тесно. Холм стремительно заполнялся стрельцами, теснившими поляков. Те кружили, стремясь вырваться из смыкавшегося вокруг них кольца, однако было ясно, что удержать холм им не удастся. Все пространство заполнил звон оружия, храп и ржание коней, В воздух поднимался пар от разгоряченных тел. Крапивин, нанося яростные удары, прорывался к тому месту, где валялась срубленная хоругвь. Он уже видел ее, когда молодой шляхтич подъехал к лежавшему на утоптанном снегу знамени, подхватил его и принялся разворачивать коня, явно намериваясь вырваться с этим трофеем из окружения.

— Не уйдешь! — прорычал Крапивин.

Отступив чуть назад и предоставив стрельцам биться с оказавшимися на пути шляхтичами, он левой рукой выхватил кинжал, перехватил его за лезвие и изо всех сил метнул. Расстояние было метров пятнадцать, но спецназовец не промахнулся. Кинжал вонзился в горло захватившему хоругвь шляхтичу, и тот рухнул с коня.

Крапивин рванул. Он проскакивал между ошарашенными его невиданной дерзостью противниками, перекатывался под брюхами коней. Достигнув вожделенной хоругви, десятник вскочил на боярский возок и, размахивая знаменем, закричал:

— Бей врага! Господь с нами!

Какой-то шляхтич развернул коня и понесся на отважного московита. Крапивин отразил удар и тут же развернулся, ожидая новой атаки. Он не ошибся. С другой стороны на него несся второй противник. В этот раз удар польской сабли прошел вскользь по древку хоругви, которой десятник инстинктивно прикрылся. Но это позволило Крапивину нанести ответный выпад, и пожилой шляхтич с разрубленным лицом полетел в снег.

Вокруг будто что-то переменилось. Словно какая-то пружина сопротивления лопнула у захвативших холм шляхтичей. Крапивин видел, как стрельцы вяжут пленённых поляков, как безнадежно гибнет пошедшая на прорыв маленькая группа всадников, так и не сумевшая прорваться через заслон подоспевших стрельцов. Но боевой угар уже начал покидать подполковника. Он снова превратился в холодного, расчетливого офицера.

С боярского возка ему было прекрасно видно поле боя. Левый фланг царских войск был смят, и противник спешно перегруппировывался, чтобы развить успех. Колонна польской пехоты быстро маршировала к месту, где еще рубила отступавших в беспорядке стрельцов конная шляхта. На правом фланге, словно дразня царские войска, маячили запорожские казаки. Казалось, что неуверенные и испуганные выстрелы царских стрельцов не приносят им никакого вреда. В центре русская пехота самозванца вела перестрелку с царскими войсками, при этом было видно, что огонь мятежников куда эффективнее стрельбы царёвых людей. Обернувшись назад, Крапивин увидел, как слуги уносят в тыл безвольно обмякшего Мстиславского. Никого из младших воевод на холме не осталось. Очевидно, при появлении поляков они разбежались и вовсе не спешили принять на себя руководство войсками вместе с ответственностью за исход битвы.

— Молодец, десятник! — выпалил подскочивший к нему Федор. — Хоругвь спас. Воевода, почитай, благодаря тебе жив. Жди царской милости.

— Федор, — чуть не прокричал Крапивин, — войска надо отводить! Левое крыло разбито. Войско не управляемо. Через полчаса это будет уже стадо баранов: режь сколько влезет.

— Твоя правда, — сотник внимательно посмотрел на подчиненного. — Приказ отступать уж отдан. Быть тебе полковником, помяни мое слово.

ГЛАВА 22

Совет

Крапивин в сопровождении Федора прошел в шатер. Там за длинным столом сидели три воеводы, командовавшие кампанией против самозванца: Мстиславский, Голицын и Дмитрий Шуйский. Родовитые бояре, они недовольно и надменно рассматривали представших перед ними бойцов.

— Это, что ли, есть твой удалой сотник, полковник? — спросил Голицын.

— Так, боярин, — поклонился ему в пояс Фёдор. — Он хоругвь в битве при Новгород-Северском отбил да воеводу нашего, боярина Мстиславского, спас. За то в сотники был произведен, а государем нашим дворянством жалован с деревенькой под Костромой. Он разведку вел и донес, когда ляхи от самозванца ушли.[11] Его сотня в сече при Добрыничах не хуже немцев Маржетовых[12] огненным боем билась.

— Эк расхваливает, — фыркнул Шуйский, — Прям как брата родного. Я тебя в полковники-то и поставил после отхода от Новгород-Северского, чтобы огненный бой супротив ляха наладил,[13] И твой полк вместе с Маржетом черкасскую и ляшскую конницу отразил. Так, али не твоя заслуга?

— Моя, — немного смутился Федор. — Но Владимир много пособил мне. Учить он умеет и, почитай, первый помощник мне в полку.

— Хорошо, — нетерпеливо махнул рукой Шуйский. — Так почто с нами хотел говорить, да еще тайно?

— Прости, воевода, — выступил вперед с поклоном Крапивин, — с тобой я лишь говорить хотел.

— Нынче у нас совет воинский, — неспешно ответил Шуйский. — И решения мы все вместе принимаем. Ежели предложить чего желаешь, то говори немедля. Я оттого тебя принял, что Федор за тебя челом бил. Но нынче нам недосуг.

— Слушаю, воевода, — снова поклонился Крапивин. — Дошел до нас указ твой от Кром отступать и до лета с самозванцем не биться.

— Ну, — нетерпеливо бросил Шуйский. — Что с того?

— Нельзя самозванца в покое оставлять, — напирал Крапивин. — Усилится он оттого неизмеримо. Пограничные земли уже все в него уверовали. Обозу нашему без сильной стражи ни к Кромам, ни к Рыльску не пройти, пограбят. За самозванца здешние жители. А ежели отступим ныне, так еще больше земель к нему переметнуться может.

— Ты, видать, себя умнее воевод числишь, — нахмурился Шуйский. — Ну, стояли мы под Рыльском, стояли под Кромами. Что же ты настолько проворен не был, что крепости сии не взяты? Сколько штурмов было-то?! Скоро оттепель ведь. По распутице кто воюет? Вот подсохнет земля, и снова пойдем на самозванца.

— Верно говоришь, боярин, — спокойно ответил Крапивин. — А то что Рыльск мы не взяли… Сам ведаешь: пушкари самозванца меткой стрельбой осадные наши орудия к стенам подтащить не дали. Да только, думаю я, не в пушках дело. Крепко бьются люди самозванца, потому как веруют, что истинному царевичу Дмитрию служат. Оттого войска наши, даже после победы славной — аки мужик, что медведя поймал. Медведь-то уж вперед пойти не может. Но и мы его побороть не в силах. Ну, наступит лето, что с того? Опять к крепостям подступим? Опять осаду учиним? А людишки здешние вновь из лесов нам в спину стрелять зачнут. А паны пограничные, коли слабость нашу учуют, вмиг границу перейдут и в нас ударят. А коли Смоленская земля под самозванца, как Новгород-Северская, отдаться решит, помысли, что будет. Это война на годы. И война со своими же. А ляхи и свеи тем временем радоваться будут, что мы в усобице слабеем.

— И что же мыслишь делать? — усмехнулся Шуйский. — Али узрел ты, как нам самозванца в одночасье разбить?

— Сила мятежников в вере их, что служат они царевичу истинному. Убить самозванца надобно, и прекратиться тогда смута на Руси. Коли силой рать его не одолеть, так человек верный должен в стан его пройти и дело сделать.

Воеводы переглянулись.

— И кто же пойдет? — спросил Шуйский.

— Я пойду, — объявил Крапивин.

В палатке воцарилась тишина.

— Поверь ему, воевода, — снова вступил в разговор Федор. — Лазутчик он знатный. Там проходил, где другие попадались. Авось выйдет у него. Так малой кровью всю смуту окончим.

— А что, может, оно и недурно, — проговорил молчавший до этого Мстиславский. — Мы-то что теряем? Может, сотника одного.

— Обдумать надо, — недовольно проворчал Голицын. — Ступайте-ка к своему полку, стрельцы. Известим мы вас, что порешили.

— Добро, — склонил голову Крапивин. — Только прошу вас, коли надумаете меня в стан самозванца отпустить, пусть знает о том пять человек. Вы трое, Федор и я. И никто более.

Голицын метнул на него недобрый взгляд:

— Уж не хочешь ли в измене людей наших уличить?

— Нет, воевода, — отрицательно покачал головой Крапивин. — Только время смутное, а дело тайное. Надежнее оно будет.

— Будь по-твоему, — небрежно махнул рукой Голицын, отпуская стрельцов.

Крапивин и Федор вышли из шатра, где совещались воеводы, и двинулись вдоль костров охранявшего их стрелецкого полка.

— Что скажешь? — негромко спросил Крапивин у командира.

— Чего тут говорить? — удивился Федор. — Ясное дело, совет держать воеводы решили.

— А вот мне непонятно. Я один всю их работу делать взялся. Риска для них никакого. Если даже попадусь, они завсегда сказать могут, что не посылали меня. Не понимаю.

Федор неопределенно пожал плечами. В полном молчании они достигли расположения своего полка.

— Ну что, спать, что, ли пойдем? — сладко зевнул Федор.