Люди, горы, небо - Леонид Пасенюк

Долго длилась погоня, но расстояние между лодками не сокращалось, а увеличивалось: два мотора у браконьера, в каждом десять сил, мощь… Правда, станционная «дюралька» шла неплохо, а все же их двое сидело в ней, тяжеловато для погони. Вскоре вовсе пропал, скрылся с глаз Бескудников. Лишь изредка по ветерку доносились слабые хлопки его сдвоенных моторов.

— Не уйдет, — упрямо твердил Шумейко, чувствуя себя слегка околпаченным. — А если сам скроется, лодку на горбу не утащит. Лодку заберем! Рыбу опять же, если не выбросит. Куда он от нас уйдет?

Саша осторожно рулил между мелей и коряг, заставлял инспектора всматриваться в воду: зарябит галька, значит сбрасывай обороты, иди тихо — перекат…

— Кто его знает, — вскинул он плечо. — Бескудников хитер! Из хищников хищник. Наглец. И руку в тресте имеет. Механик толковый, охотник хоть куда… всегда с водочкой и закуской… добротно живет. И притом вроде как активист — у себя там, в леспромхозе.

— Гм… А кто ж за него заступается в тресте?

— Да вроде сам главный инженер Кузюмов. По здешним местам шишка. Бескудников с ним и на зорьку, когда утиный лет, и порыбачить хоть удочкой, хоть неводком, и полуглиссер его в порядке и боевой готовности содержит.

— Что ж, на этого инженера и управы нет?

Да кто его знает? Найдется, наверно — всему свой срок. У‑у, это такой человек — весь в бляшках. Как шов — так и кант красный. Карьерист! Поди, скоро и начальником треста выдвинут.

Предчувствуя конец погони, Шумейко азартно потер руки.

И все же, Сашка, не дрейфь! Возьмем мы твоего Бескудникова за жабры. С поличным.

Однако моторист невозмутимо держался своей неопределенной точки зрения.

— Да кто его знает, — сказал он опять и опять поддернул плечом. — Вот тут мы за ним как–то гнались, еще в прошлом году, почти что настигли катером на большой воде. Он тогда с одним мотором ходил, неусовершенствованный был еще браконьер… Да. Вот, значит, настигли мы его, и видит он — деваться ему некуда, все. Что ж он, стервец, делает? Выбирает берег поотложе, чтобы с мелью, и под кусты на полном ходу выбрасывается. Катер следом — и, конечно, запоролся на меляку, лег боком, в кингстон вместо воды песок да водоросли полезли, такая вот картина… Двигатель без водяного охлаждения сразу паром окутался. Ну, какая ни мель, а все ж конец мая, ледяной воды до пояса, Потапов прыгать не рискует, кричит Гаркавому: гони, мол! А куда гнать? Пока Потапов да Гаркавый скублись, я приготовился сам в воду сигануть, не дождавшись команды, только, честно говоря, не хотелось в одежде. Туда–сюда, сапоги снял, а Бескудников тем временем опять лодку на воду столкнул — и жмет домой. — Саша тихонько хохотнул, вспомнив в подробностях всю эту сцену.

— А мы, значит, на мели. Но что самое досадное, в воду все же пришлось прыгать, чтобы столкнуть катер. Ну, жмем, значит, и мы домой, на что–то рассчитываем, хотя ясно: оставил нас Бескудников при своих интересах. Дома он наскоро переоделся, дочек маленьких на руки, как раз гулянье было воскресное за поселком, в березовой роще, — он туда. А там и прокурор районный на пикник приехал и судья — словом, вся юриспруденция, и опять же трестовское начальство. Все Бескудникова знают и почитают, на то, собственно, у него и расчет: всегда подтвердят, причем по справедливости, не кривя душой, что был он в роще на гулянье. И Потапов действительно ничего ему не смог доказать: прокурор подтвердил алиби браконьера.

Шумейко усмехнулся.

— Алиби. Ну, неважно, все равно попадется.

Между тем дальше пройти уже было невозможно: пошли шивиря, нерестилища, совсем никакой воды, кроме проточной пленки. Саша умучился, без конца выписывая между берегами зигзаги и восьмерки.

— Где же он? — недоуменно озирался Шумейко. — Не мог же он дальше пройти? Что за чертовщина?

Мотор дернулся, лодку тупо качнуло, и стало тихо–тихо: значит, полетела шпонка… Уткнулась лодка дюралевым носом в глинистый, влажно оползающий берег, и ни с места. И, словно поддразнивая незадачливых преследователей, у них в тылу, откуда они так запаренно примчались, завели свою монотонную, с двойным перехватом, песенку моторы Бескудникова.

— Вот вам и чертовщина, — пробормотал Саша, очищая от донного мусора винт. — Сыграл он и на этот раз в поддавки с нами.

— В чем же дело? Не бесплотный же он?

— Рукавчик отыскал и затянул туда лодку под шумок, — пояснил Саша. — Чуть только мы мимо, он развернулся и — назад. Есть там справа по ходу такой крючочек–ручеечек, довольно глубокий.

— Так надо было идти впритирку к правому берегу, может, и заметили бы, — огорчился Шумейко.

— Я и хотел, — оправдывался Саша, — но с правого борта волна у меня ломалась, совсем мелко было. А он, видно, спрыгнул в воду и протащил лодку волоком.

Редко когда испытывал Шумейко большую досаду и неудовлетворенность; невыносимо было вспоминать, как легко его провели. Что ж, тем большее он испытает удовлетворение, когда прижмет Бескудникова к стенке. А он должен загнать его в угол, иначе куда он вообще годится, как инспектор рыбоохраны! Маловато опыта, правда, а они тут почти все сызмала на реке и чувствуют себя не хуже рыбы. Даже лучше, на рыбу вод сколько напастей.

— Представляю, какую он рожу скорчил, когда пронесся мимо Потапова. Катер–то застрял! — пробормотал Шумейко.

Саша усмехнулся.

— Эх, не сообразит Потапов срубить бревна два поперек протоки. Вот тогда бы действительно Бескудникову конец!

Этого Потапов действительно не сообразил. Да и не тем, собственно говоря, был занят. Он выследил Ваську Шалимова! Вот с кем, оказывается, был Бескудников на запретном промысле поздней кеты! Потому что Васькиной лодки, отданной ему после суда над хищниками из логова, поблизости не было. С Васькой старому инспектору и не справиться бы, но, видно, некуда было податься брошенному на произвол судьбы браконьеру.

Уже при Шумейко и Семернине инспектор, порядком раскорябав лицо и порвав брюки, вынес из чащи спрятанную там длинную сетку.

— Ваша? — деликатно спросил он у Шалимова.

Тот шмыгнул носом и отвернулся.

— Ну да, скажете! Вон в ней и вся ячея сухая.

— Сухая, да. Это точно. И все же ваша это сеточка.

Шалимов посмотрел на него презрительно и свысока.

— Да брось, дед, надоело. Говорю тебе: не моя сетка, и ничем ты не докажешь.

Потапов шепнул старшему инспектору:

— Наплава–то, наплава на ней… нашей дробью меченные! Помните, там, на рыборазводе Гаркавый из дробовика по ним стрельнул?

Шумейко взглянул на Ваську в упор.

— Так чья же все–таки сеточка?

— Не знаю. Сухая сетка. Кто–то спрятал. Не я.

Шумейко показал ему наплава, меченные дробью.

— С кем был на рыборазводе месяц назад?

Он не допускал даже мысли, чтобы директор рыборазвода стал якшаться с этим мелким шкодником: за Васькой стоял кто–то сильный и наглый.

— С Бескудниковым?

От неожиданности Шалимов признался:

— Нет, сам я… Моя это сетка.

— А может, все же рцборазводская, взятая «напрокат» Бескудниковым?

Васька молчал.

Шумейко, как–то даже сам не ожидая, коротко и тупо ткнул Ваську в подбородок.

— Это так, в порядке обмена опытом, — Шумейко совсем не хотел бить его, просто сорвалось. — Как говорится, не за то меня отец бил, что играл, а за то, что отыгрывался. Соображаешь? Мы давали тебе возможность одуматься после той икры… оградили тебя от суда, щенок! Тебе нужно было ноги повыдергивать, откуда растут… еще за сестру должок не оплачен! Как дальше думаешь жить, спрашивается?

О сетке Шумейко уже не думал, чья она в действительности: эти меченые наплава сработают при случае безотказно. Показать лишь их директору рыборазвода — и поневоле признает, кому по слабости характера опять ссудил снасть, сданную «на хранение»… чья она в конце концов, кому за нее отвечать по закону: рыборазводу, Бескудникову или… или, быть может, самому Кузюмову!

Потапов горестно и с укором покачивал головой, глядя на Ваську.

— А и правда, как жить думаешь? Лодку тебе отдали — по суду ты прошел лишь в качестве свидетеля, нисхождение сделали, а?.. Да покеда все это терпеть нам? С кастетом, понимаешь ты, Шалимов, с ножом Шалимов, похабные частушки пионерам напевает, ворвавшись вечером в лагерь, Шалимов, опять же с ракетницей за пазухой — Шалимов!

Васька молча утирал кровь с рассеченной губы; удар, кажется, на него подействовал, шибанул в мозги, как вдох нашатыря; он даже обиделся, выслушав длинный перечень собственных прегрешений; взглянув на Потапова, бор–мотнул:

— Ну да. Ну да. А с атомной бомбой в кармане — случайно, не Шалимов?

Шумейко усмехнулся. Но и усмешка эта, как залог временного мира, не смягчила угрюмости задержанного. Васька стоял на своем: вообще он и не ловил ничего (сетку так взял, на всякий случай), а присматривал лужок для сенокоса. Корову старики держат — чем–то кормить ее надо зимой…