Междуглушь - Нил Шустерман

— Ладно, — сказал Исайя. — Я расскажу тебе всё, что знаю о Юге. — Он откинулся на спинку, и стул скрипнул. — Но это же ещё не всё, правда?

Ник помедлил. Ох, это будет непросто! Он постарался усесться попрямее на продавленном диване и глянул Исайе в глаза.

— Мне бы хотелось пятьдесят твоих ребят.

Выражение лица Исайи мгновенно и зримо изменилось — черты его словно застыли.

— Они не продаются! — прорычал он.

— Нет, я вовсе не это имел в виду! — поправился Ник. — Мэри Хайтауэр — угроза для всех нас, и я уверен — она собирает армию. А это значит, что мне тоже нужна армия. Вот я и прошу у тебя пятьдесят добровольцев. Только тех, кто захочет пойти. Я никого не принуждаю.

Исайя тоже ответил не сразу.

— Не нравится мне это, — признался он наконец. — Совсем не нравится… но что-то мне говорит, что жить под властью Небесной Ведьмы будет куда хуже.

Ник наклонился вперёд.

— Так как — ты это сделаешь? Спросишь добровольцев?

— Если я дам своё благословение, ты получишь добровольцев, — ответил Исайя. — Но для этого «десяти разумных требований» будет маловато.

— Хорошо. Чего ты хочешь?

Исайя хотел пира горой. Рождественского праздника для всего своего облака, и неважно, что на дворе стояло лето. Ник махнул рукой: в мире без времени любой день можно назвать так, как тебе хочется.

— Все знают, как трудно в Междумире найти еду, — веско заговорил Исайя. — Ты видел, что с ними сталось при виде того мороженого. Они бы там все поперебесились, если бы я не следил за порядком. — Исайя указал на маленькую чашку, в которой лежало лишь одно целое китайское печенье судьбы. — По большей части нам достаются эти проклятые печенья, и когда они пророчат что-то плохое, никто даже крошки доедать не хочет.

— Так что, — спросил Ник, которому как никому другому было известно, что все печенья судьбы в Междумире говорят правду, — последнее пророчество было хорошим или плохим?

Исайя вздёрнул брови.

— Сначала я думал, что плохим. Но, может быть, оно не такое уж плохое, как выясняется.

— И что в нём было написано?

Исайя взглянул на него с еле заметным намёком на улыбку:

— Там было написано: «Да будет вам горько-сладко».

Организация пира заняла немалое время, и поскольку добыча еды полностью легла на плечи Цин, она выбилась из сил, но не жаловалась, не желая показать своей слабости. По просьбе Ника воительница натаскала всевозможной снеди из по крайней мере сотни разных ресторанов и рынков или просто увела у людей из дому.

— А почему б мне не пойти куда-нибудь в банкетный зал да не обнести его весь разом? — спросила она.

— Это, конечно, упростило бы дело, — признал Ник, — но так поступать не годится. Если уж нам надо стянуть у живых еду — много-много еды — то лучше распределить воровство поровну, так, чтобы было не очень заметно. Несправедливо красть всё у кого-то одного.

Цин, похоже, не было дела до живых и всякой там ихней справедливости. Понятия «воровать по совести» для неё не существовало. К счастью, в течение своего многолетнего пребывания в Междумире она никогда не занималась эктодёрством по-крупному, так, чтобы живые это заметили и задумались. Если не считать всего пропавшего оружия, конечно…

В конце концов Цин сделала так, как просил Ник, осведомившись при этом, разве её подвиг не заслуживает повышения в чине? На что Ник отвечал, что хороший солдат никогда не клянчит повышения.

Трое суток напролёт Цин таскала яства, чтобы накормить всех послесветов Атланты, но дело того стоило. Когда все, наконец, сели за праздничный стол, Ник вынужден был признать, что никогда ещё не видел таких счастливых и удовлетворённых лиц. Получит ли он своих ополченцев или не получит, но он был рад, что устроил для них этот праздник.

Когда все наелись до такой степени, что больше уже не лезло, Исайя спросил, нет ли желающих добровольно присоединиться к армии Ника.

— Кому-то же надо противостоять Небесной Ведьме, — сказал он. — Мы тоже должны внести свой вклад.

Ник просил пятьдесят человек, а получил почти восемьдесят. Возникла проблема с размещением всего этого личного состава, поскольку в поезде были только локомотив, салон-вагон и один-единственный пассажирский вагон. Вот тогда-то Цин, ко всеобщему восторженному изумлению, перетащила в Междумир свой первый вагон.

Исайя оказался человеком слова и непосредственно перед их отбытием толково разъяснил, где можно найти дружественных послесветов, а от каких мест лучше держаться подальше. Ещё он дал Нику идущий от сердца совет:

— Ты должен всегда помнить, кем ты был. Потому что ты всё больше и больше становишься похож на куличик из грязи. Твоя рубашка уже почти вся в шоколаде, даже из волос на голове сочится! Меня это очень беспокоит.

— Нам не дано выбирать, что нам помнить, — повторил Ник давние слова Мэри. — Но я постараюсь.

— Желаю тебе удачи в обоих мирах, — сказал Исайя.

Затем они соединили руки в извечном пожатии дружбы и раздавили между ладонями то самое единственное китайское печенье, что сохранялось у Исайи.

На бумажке было написано:

«Удача — худшая из стратегий».

Исайя, возможно, обиделся на печенье, но Ник принял пророчество как знак одобрения своих действий: ведь он не надеется только на удачу, он тщательно готовится к конфронтации с Мэри.

Всё это происходило больше месяца назад. Покинув Атланту, поезд шёл от города к городу, от местечка к местечку — по всем мёртвым путям, которые ему попадались.

— Я бы с удовольствием надрала рельсов, — сказала Цин, — но я могу украсть только то, что в состоянии сдвинуть с места.

Ник всё больше становился похож на куличик из грязи, по выражению Исайи. У него было столько работы, что вспоминать о себе не хватало времени. Вот поэтому он замазал зеркало в салон-вагоне таким густым слоем шоколада, что через него ничего не было видно, никакого отражения. Нечего отвлекаться по пустякам.

Следуя наставлениям Исайи, они проехались по доброму десятку городков и городов Джорджии и обеих Каролин, везде набирая добровольцев. Цин достигла небывалых высот в искусстве доводить зрителей до полного обалдения, добывая всякие предметы прямо из воздуха на глазах у всего честного междумирного народа. И как только эти самые глаза начинали лезть на лоб, Ник предлагал зрителям пир на весь мир, не дожидаясь, когда его об этом попросят; ибо единственное, что было неизменно во всём Междумире — это отсутствие хорошей еды и постоянное желание отведать чего-нибудь вкусненького.

К тому времени как они достигли Чаттануги, штат Теннесси, и добавили девятый вагон к своему составу, количество бойцов в армии Ника доходило почти до четырёхсот.

— Эх, здорово снова стать частью армии! — расчувствовалась Цин, когда они направлялись на юг, в Бирмингем, штат Алабама. — Я уже целую вечность жду, когда же мы с кем-нибудь подерёмся!

— Мы боремся, потому что нас к этому вынуждают, — охладил её пыл Ник. — Мы сражаемся, потому что иначе нельзя, потому что так правильно, а не потому, что нам этого хочется.

— Это ты о себе говори, — возразила Цин. — У каждого свои причины делать так, а не этак. Главное, что у твоих причин и у моих — одно и то же знамя.

— У нас нет знамени.

— Давай сделаю!

— Делай, лишь бы оно не было конфедератским.

Цин призадумалась.

— А что если я натягаю в Междумир всякой ткани и придумаю что-то вапще совсем новое?

— Да пожалуйста — станешь нашей Бетси Росс.[31]

— Бетси Росс была янки, — огрызнулась Цин.

Согласитесь, странновато собирать и готовить армию, если не знаешь, где искать противника.

— Я слыхал, Мэри подалась на запад, — сказал Нику Джонни-О. — Может, даже перебралась через Миссисипи. Только я слыхал, что через Миссисипи вроде перейти нельзя, так что кто знает…

— Думаешь, она забоится податься так далеко на юг? — спросил Чарли.

— Мэри ничего не боится, — ответил Ник. — Но она осторожна, а это означает, что она пойдёт на сближение с нами, когда будет совершенно уверена в своих силах.

А интересно, подумал он, знает ли Мэри, где он сейчас и чем занимается?

— Слушай, а что будет, когда вы наконец встретитесь лицом к лицу? — не отступал Чарли. Нику задавали этот вопрос не впервые, и каждый раз он отвечал одно и то же:

— Я не ломаю голову над тем, что ещё не произошло.

Но это была ложь. Ник часто представлял себе их встречу. В одной из своих фантазий он побеждал Мэри, но выказывал ей такое великодушие, что она таяла в его объятиях, признавала все свои ошибки… и это признание исцеляло его, шоколад — весь, до последней унции — исчезал, а они с Мэри, рука в руке, брали свои монеты и вместе вступали в свет…