Слухи - Анна Годберзен

Лина кивнула, уже представляя себе цвет и покрой. Когда мистер Лонгхорн снова заговорил, голос его звучал очень мягко:

— Я сожалею об этой безобразной сцене, моя дорогая. Мы больше не будем о ней вспоминать.

— О, я тоже сожалею, — произнесла она тихо.

Но Лина вовсе не сожалела. Для нее шторм неожиданно кончился, и теперь она плыла по спокойным водам под ярким, теплым солнцем.

28

«Ни один человек не поверит, что его правильно изобразили в прессе.»

В субботу был канун Рождества, и он прошел спокойно для элегантного Нью-Йорка. Солнце рано зашло, а для Генри словно бы оно никогда и не светило. Он проворочался всю ночь и спал лишь урывками. К пяти часам вечера совсем стемнело. Казалось, что дня вовсе и не было — один сплошной вечер, и он снова в той же гостиной, с теми же людьми. Правда, были и новые лица — Люси Карр и миссис Гор.

По-видимому, Изабелла и дня не могла обойтись без развлечений, и она топнула ножкой — иначе старый Скунмейкер не допустил бы, чтобы в его доме дважды в течение одной недели побывала разведенная, да еще одновременно с мужчиной, который постоянно появлялся всюду без жены. Они вчетвером играли в бридж — миссис Скунмейкер, миссис Карр, Гор и Пенелопа Хэйз, которая краешком глаза хищно наблюдала за Генри.

— Бридж, — заметил Генри, не сводя глаз со своей рюмки с коньяком. — Разве такое занятие подходит для леди?

— Только если не играют на многолюдных вечеринках, или в больших отелях, или за границей, — возразил его отец, который сидел рядом с ним.

Он уже побагровел, приложившись к излюбленному послеобеденному напитку сына, и был весьма немногословен.

— Другими словами, только когда вы не на виду?

— Именно. Не все же так постоянно на виду, как ты, мой мальчик.

Генри кивнул и выпил. Постукивая пальцами по ручке кресла с украшениями из золоченой бронзы, он раздумывал о том, что, не будь он на виду в один недавний вечер, он был бы сейчас свободен и мог бы выяснить, что именно произошло между Тедди и Дианой. А вместо этого он сидит в гостиной особняка Скунмейкеров на Пятой авеню. Он слышал, как в соседних гостиных и галереях слуги готовятся к рождественскому приему, который запланировала миссис Скунмейкер. Она уже несколько раз пожаловалась на шум и на то, что подготовка действует ей на нервы. Генри пришло в голову, что именно в этой анфиладе комнат несколько месяцев назад было объявлено о его помолвке. И именно из-за проявленной им тогда трусости проистекают все его нынешние беды.

— Мисс Хэйз такая красивая и хорошая девушка, — сказал его отец, снова берясь за рюмку.

— Раньше ты так не думал.

— Трагедии меняют людей.

Отец Генри уселся поудобнее в старинном кресле, которое застонало под его тушей.

— Некоторых людей, — добавил он многозначительно.

Генри подпер голову кулаком, отодвинувшись от отца, и отхлебнул коньяка. Он взглянул на Пенелопу, сидевшую за маленьким столиком для игры в карты. На ней было бледно-желтое платье, украшенное золотым бисером. Темные волосы были уложены в замысловатую прическу, открывавшую белую шею. Когда-то он целовал эту шею, но сейчас у него не было ни малейшего желания это сделать. Он знал, что Пенелопа кокетливо изгибает шею для него, но также и для его отца, и это вызывало у него глубокое отвращение.

И тут внимание Генри отвлек дворецкий, появившийся в дверях и объявивший имя, не выходившее у него из головы. Не успел отзвучать последний слог имени «Тедди Каттинг», как Генри вскочил с кресла и направился к своему другу. Он взглянул Тедди прямо в глаза и резко произнес:

— Ты.

— И тебе привет, — с мягкой усмешкой ответил Тедди. — Я только что обедал в «Дельмонико». Всем тебя недоставало.

— Мне нужно с тобой поговорить.–

Глаза Генри сверкнули, и он грубо взял Тедди под руку.

К великой его досаде, Тедди освободился и направился к картежному столу, чтобы поздороваться. Только после того, как он обошел всех, Тедди позволил увлечь себя в галереи. На нем был смокинг, и Генри заметил, что Тедди явно подражает его собственному стилю. На губах Тедди играла насмешливая улыбка. Белокурые волосы с косым пробором были напомажены.

— Я видел газету, — прошипел Генри, когда их уже не могли услышать другие.

Стены комнаты были темно-красные, в углу стояли медные горшки с папоротниками.

— Какую газету? — спросил Тедди.

Его невинный вид и легкая усмешка еще больше разъярили Генри.

— В самом деле, какая жалость, что ты оказался под домашним арестом вскоре после того, как закончился твой траур… — продолжал Тедди. — Ребята по тебе скучают.

— Газета с заметкой о тебе и Диане Холланд.

— О чем ты говоришь? — спросил Тедди, остановившись возле мраморной нимфы и наконец-то взглянув в глаза друга.

— О той колонке светской хроники в «Нью-Йорк империал»! — воскликнул Генри. — Там, где упомянуто о том, что ты вел интимную беседу с моей — с юной леди, от романтических отношений с которой ты меня отговаривал.

Тедди молча перевел взгляд серых глаз на комнату, в которой гости над чем-то смеялись. Насмешливая улыбка его угасла. С минуту он размышлял, как лучше ответить.

— О, Генри, ты же не думаешь… — голос его замер, и он покачал головой. — Это та заметка, которая так расстроила Флоренс? Ты читал, что там сказано о ней, Генри? Как же я мог обратить внимание на то, что говорится обо мне, когда…

Генри нахмурился, его одолевала ярость, и с этим ничего нельзя было поделать. Тедди был так спокоен и серьезен, как это бывало с ним поздно вечером после обильных возлияний. Веселые голоса собравшихся в гостиной, казалось, звучали так далеко, за тысячи миль…

— Я не заметил, что там говорилось о Флоренс, — наконец выдавил Генри.

— Генри… Свекровь моей сестры и миссис Холланд договорились, чтобы я сопровождал Диану на этот обед для узкого круга. Я получил большое удовольствие от ее общества, как всегда получал от общества ее сестры, но ты же знаешь, что между нами ничего нет.

Генри почувствовал, как его гнев начал проходить.

— Не смеши меня этими обвинениями, — резким тоном заключил Тедди.

— Хорошо, хорошо.

Генри вздохнул и прикрыл лицо рукой. Ему хотелось спросить, почему же тогда — если между ними ничего нет — она не пришла к нему прошлой ночью, но сдержался. Не потому, что боялся шокировать Тедди, а потому, что вдруг почувствовал, что должен ее защищать. И не выдавать тайну ее сестры, где бы та ни была.

— Ты ее любишь, — спокойно заметил Тедди.