Лев Гумилев: Судьба и идеи - Сергей Лавров

Эпиграфом к этому стихотворению А. Блок взял слова Владимира Соловьева (1853–1900): «Панмонголизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно». Русские — скифы, по А. Блоку, держали щит меж двух враждебных рас — монголов и Европы. Характерно, что предисловие к блоковским «Двенадцати» в Российско-Болгарском издательстве в Софии написал евразиец П. Сувчинский. В 1916–1918 гг. в России развилось движение, называемое «Скифы», связанное со школой символистов, возглавлявшееся критиком В. Ивановым-Разумником.

Не значит ли это, что первые импульсы евразийства шли из «серебряного века»? Кто мы, Европа или Азия? — было вопросом № 1. Ответ евразийцев: «Россия есть не только «Запад», но и «Восток», не только «Европа», но и «Азия», и даже вовсе не Европа, а Евразия». П. Савицкий пояснял: «Франция есть часть Европы, Россия же составляет «континент в себе», в определенном смысле «равноправный» Европе»289. Россия — это государство-материк или государство-мир290. Это — многообразный, очень многоплановый тезис. Евразийцы здесь не новаторы; всякое новое — хорошо забытое старое. Еще А. Пушкин писал, что Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европой, что «история ее требует другой мысли, другой формулы, чем мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада». Неожиданно? Да. Резко? Да, крайне резко... Но неожиданно только, если мы никогда не задумывались над знакомыми с детства словами:

Природой здесь нам сужденоВ Европу прорубить окно.

Но, значит, Россия — не Европа, иначе зачем прорубать туда окно? Не только Пушкин в ту пору осознавал это; типично «евразийский» лозунг — «России надо овосточиться» выдвинул в 1836 г. при жизни поэта его знакомый, Владимир Титов — любомудр, литератор и дипломат. А через год Андрей Краевский в статье «Мысли о России» почти дословно предваряя евразийцев, писал, что страна наша — не Азия и не Европа, а нечто третье, срединное и самостоятельное. Поэтому существует мнение, что евразийство могло бы считать себя «не младше младших славянофилов, а старше старших»291.

Все это прорывалось тогда и на официальном уровне. В письме-отчете В. Одоевского «Ее Императорскому Высочеству Марии Павловне», поданном в 1858 году, были такие слова: «Иностранец, самый правдивый, самый добросовестный, самый ученый — никогда не поймет Россию, ибо иностранцы все русские события меряют на свой масштаб, руководствуясь своей теорией, своими этнографическими наблюдениями, или меряют нас на масштаб азиатский, но наш масштаб ни западноевропейский, ни азиатский, но свой»292.

Многократно выходил на эту тематику (Россия — Европа) Ф. М. Достоевский. В своих «Дневниках» он писал: «Итак, вот что значило перемолоться из русского в настоящего европейца, сделаться уже настоящим сыном цивилизации, — замечательный факт, полученный за двести лет опыта. Вывод тот, что русскому, ставшему действительным европейцем, нельзя не сделаться в то же время естественным врагом России. Того ли желали те, кто прорубал окно?.. Русскому ни за что нельзя обратиться в европейца, оставаясь хоть сколько-нибудь русским, а коли так, то и Россия, стало быть, есть нечто совсем самостоятельное и особенное, на Европу совсем не похожее и само по себе серьезное»293.

В другом месте Достоевский писал о Европе и России следующее: «Враждебность к нам Европы; отвращение ее от нас как от чего-то противного; отчасти даже некоторый суеверный страх ее перед нами и — «вечный известный давнишний приговор ее о нас: что мы вовсе не европейцы»294. Не случайно П. Савицкий прямо называл среди предшественников евразийства Гоголя и Достоевского, а у Н. Трубецкого — целый блок серьезных работ о творчестве Федора Михайловича295.

Что важнее всего: Россия-Евразия — другой мир географически, исторически и духовно. Это — русский мир, центральный мир Старого материка, ибо Россия занимает на этом материке основное его пространство, его торс. Устраните этот центр, утверждал П. Савицкий, и все остальные его части и вся система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Китай, Япония) превращается как бы в «рассыпанную храмину»296.

Увы, это предсказание не оправдалось, «материковые окраины» благополучно существуют и даже процветают (ЕС, Япония, ныне — Китай), и все-таки глобальная геополитическая ситуация после устранения России стала и неустойчивее, и непредсказуемее, и опаснее на порядок... В 1997 г., уезжая из России, где он проработал много лет, отнюдь не левый итальянский журналист Джульетте Кьезе писал: «Проблемы Запада будут столь же колоссальными, как и огромное пространство России, лишенное идей и планов и полное несметных богатств, оставленных на разграбление всех»297.

Бблыдую прогностическую надежность обнаружили идеи П. Савицкого относительно внутренней структуры России-Евразии. «В географическом отношении, — писал он, — доуральская Русская равнина представляет больше сходства с равнинами и степями Зауралья, чем с европейским географическим миром, который характеризуется... двумя главными особенностями: 1) разнообразием поверхности, 2) чрезвычайно извилистым очертанием морских побережий... Это огромное единство скорее «азиатской», чем «европейской» конструкции»298. О том же говорил еще В. Ключевский, называвший Россию XVIII в. государством восточноазиатской конструкции с европейски украшенным фасадом.

П. Савицкий доказывал единство «Россия-Евразия» сложнее и подробнее. Он писал, что Русский мир «обладает предельно прозрачной географической структурой», что в этой структуре «Урал вовсе не играет той определяющей и разделяющей роли, которую ему приписывала (и продолжает приписывать) географическая вампука». Тундра, по его мнению, как горизонтальная зона, залегает и к западу, и к востоку от Урала; лес простирается и по одну и по другую его сторону; подобным же образом обстоит дело относительно степи и пустыни. Гораздо существеннее, считал Савицкий, географический предел «междугорий», т. е. пространств между Черным и Балтийским морями, с одной стороны, Балтийским морем и побережьем Северной Норвегии с другой. Из этих чисто географических констатации ученый делает весьма нетривиальный геополитический вывод: «Природа евразийского мира минимально благоприятна для разного рода сепаратизмов, будь то политических, культурных или экономических»299.

Здесь, казалось бы, легко поиронизировать над первым русским геополитиком, поскольку не оправдался и этот его прогноз — все виды сепаратизмов расцвели на этом «едином пространстве». Но, может быть, стоит задуматься над тем, что написано это было 70 лет назад, а не оправдывается пока лишь семь-восемь... Стоит так же иметь в виду, что провидцы говорили о тенденциях, а не о конъюнктуре.