Кавалер дю Ландро - Жорж Бордонов

Рассвет он встретил уже на ногах, но не в рабочей одежде, а в своем гражданском платье.

— Виктория, — сказал он, — нам надо распрощаться. Пора кончать наше приключение.

— Останься еще хотя бы на недельку.

— Нет, чем дольше я здесь проживу, тем больнее будет уходить. Пойми, я не могу жениться на тебе.

— Мне надо только, чтобы ты меня любил.

— Этот ребенок все испортил.

— Но это твой ребенок!

— Знаешь, что говорят у нас в таких случаях? — «Яблоко от яблони не далеко падает».

— Это значит, что ребенок может считаться благородного происхождения, только если его мать из дворян?

— Что-то вроде этого… Но поверь, мне так же тяжело, как и тебе.

— Потому, что ты ненавидишь людей своего круга, их обычаи и их лицемерие — это ведь твои собственные слова?

— Это так и есть. Но все же я принадлежу к тому обществу, с его этикетом, традициями и дурацкими условностями.

— Разве ты не был со мной счастлив?

Он провел рукой по лбу, как будто хотел прогнать какую-то мысль.

— Такого я не испытаю больше никогда, я знаю это.

— Яблоко от яблони не далеко падает, — повторила она едва слышно и не смогла сдержать слезы.

— Ради Бога, не надо слез. Я буду посылать тебе деньги на содержание твоего ребенка. Позволь мне воспользоваться серой лошадью, так будет быстрее. Я отошлю ее обратно из Страсбурга.

— Мой ребенок обойдется без твоих денег, как он обойдется и без отца! Возьми серую и оставь ее себе на память. Ты мужчина, которого я любила, люблю и буду любить всегда! Но не думай, что я хочу тебя удержать. Насильно мил не будешь. Ты не способен на любовь, Юбер.

Когда он был уже в седле, Виктория нашла в себе силы выйти. Она больше не плакала. На ней была снова маска гордой, сильной женщины и непримиримость во взгляде.

— Теперь ты хотя бы доволен? Наконец ты свободен?

Он склонил голову.

— Я совершаю бесчестный поступок и сознаю это.

— Тогда, любовь моя, останься или возьми меня с собой. Я пойду за тобой на край света!

Ответом ей была только дробь копыт по мостовой.

«Ужасные забавы»

Наполеон-Вандея была переименована в Бурбон-Вандею, а затем ей было возвращено старое название Ларош-сюр-Йон. Префект и генеральный секретарь здесь были уже другими, но смена режимов почти не затронула чиновничий аппарат, разве только он еще увеличился, чтобы пристроить кого-то из победителей. И полиция мало в чем претерпела изменения. Новый префект лично составлял конфиденциальные донесения, которые он отправлял министру внутренних дел. Мебель в его кабинете из красного дерева и позолоченной бронзы назойливо напоминала об узурпаторе. Подсвечники, стоявшие по обеим сторонам инкрустированного пальмовыми листьями бювара, были выполнены в виде пушечных стволов. На них только перекрасили металлические абажуры, заменив королевскими лилиями императорских орлов. Портрет императора над камином из белого мрамора был заменен на портрет Людовика XVIII. Но король на нем был изображен сидящим, в то время как император стоял, и поле холста было темнее вокруг фигуры и особенно внизу. В саду работал все тот же Мартурэн, то есть он прогуливался с лопатой на плече с сознанием выполненного долга, написанным на лице. На нем был черный медный пояс, с которого свисали садовые ножницы: ему не было равных в обрезке самшитовых деревьев и тисов. На груди у него была пришпилена к рабочей блузе медаль Лилии, которой он был удостоен за долгую и верную службу. Префект вручил ему ее перед всеми служащими, и при этом садовник произнес следующую незабываемую речь:

— Конечно же, я ее заслужил, мой префект! Я поступил на службу в девяносто втором к тогдашнему правителю департамента. В то время надо было говорить «гражданин», но я никогда не мог себя заставить произнести это…

Раздался смех, и префект поспешил перейти к очередному награжденному, который, в свою очередь, заявил, что эта награда превзошла все его ожидания, и он отдаст все свои силы делу служения монархии и, положив руку на сердце, клянется в верности королю Людовику XVIII и что… Тут его толкнули в бок, так как во время приезда узурпатора в Вандею он почти теми же словами благодарил другого префекта при вручении ему Почетного креста.

Нынешний префект не был похож на маленькую рыжую лисицу. У него был аристократический профиль, величественная осанка и тонкие, длинные, холеные пальцы, которым завидовали даже дамы местного света. Однако и он мог бы признаться, что одно время верой и правдой служил Наполеону и даже стал бароном империи. Но поскольку в его фамилии уже была приставка «де», то он не стал отказываться от титула, ведь его можно было приписать более древнему происхождению.

Писал он правильным, красивым почерком, строго по четыре слова на строчке, не то что его предшественник, который писал как курица лапой. Его перо легко скользило по бумаге. Префект всегда имел некоторый запас ослепительно белых перьев, которые стояли в маленькой фарфоровой вазе, расписанной лилиями. Их ему поставлял все тот же верный Мартурэн.

«Ваше превосходительство, — писал префект, — Вы выражаете беспокойство относительно того, что я оставил господина Ажерона де ля Мартиньера на службе в муниципалитете, и удивляетесь, что ему не нашлось замены среди дворян — верных приверженцев короля. Но я должен вам доложить, что не могу никого из них предложить вам для одобрения. Вы обращаете мое внимание, что господин Ажерон де ля Мартиньер не может представить необходимых гарантий, и особенно на его прошлое. Прошу Вас поверить, господин Министр, что я прекрасно осведомлен о политических убеждениях и предыдущей деятельности господина Ажерона. Конечно, его прошлое мало согласуется с чувством преданности монархической идее, которое мы вправе требовать от наших служащих. Но единственный человек, который способен, как по образованию, так и по влиянию на местное население, заменить господина Ажерона на этом посту, не может, как это мне ни прискорбно, быть объектом моего предложения. Речь идет о шевалье дю Ландро.

Было бы неправильно отрицать преданность шевалье дю Ландро монархической идее. Он принадлежит к одному из самых благородных родов департамента. Его мать и сестры погибли от революционного террора. Отец умер, едва вернувшись из эмиграции. Часть состояния шевалье была конфискована республиканским режимом и продана как национальное имущество. И хотя дю Ландро служил узурпатору вплоть до 1814 года, в то время как большинство местных дворян, призванных против их воли в армию, вернулись уже после лейпцигской катастрофы, нельзя оспаривать огромные заслуги шевалье перед троном Его Величества. В восстании 1815 года он даже заслужил прозвище „Ужас синих“. К сожалению, самые превосходные его качества солдата — смелость, дерзость и воинская находчивость — вызывают наибольшее беспокойство в мирное время. Господин дю Ландро не может сидеть без дела. Он мог бы и должен был служить, но по неизвестной мне причине ему было отказано в его прошении, с которым он приезжал в Париж, и следствием чего явился тот печальный инцидент, о котором вы были так добры мне сообщить. С тех пор шевалье избегает любых контактов с властями. Он встречается только с теми, кто, как и он, служил в свое время в Почетной гвардии. Замкам и имениям он предпочитает постоялые дворы и трактиры, где может найти выпивку. Его экстравагантные выходки вызывают возмущение даже у крестьян, относящихся с крайним почтением к нашим дворянам. Я могу привести в доказательство справедливости моих слов несколько полицейских донесений о пьяных драках, в которых участвовал, если не сам их развязывал, господин дю Ландро. Ни в коем случае не желая его очернить, я вынужден довести до вашего сведения, что он постоянно ищет столкновения или с противниками монархии, или с теми, кого он подозревает в недостаточной преданности королевскому трону. Бывшие республиканцы боятся его как огня и не знают, как защититься от его выходок. Хотя он и не трогает имущества, может быть, и награбленное во время революции, но его нападения на владельцев иногда приводят их к разорению. Короче говоря, по своей собственной инициативе и в то время как Его Величество наш король призывает к примирению французов, господин дю Ландро создает атмосферу беспорядка, угрозы и ненависти в кругах, которые, я в этом уверен, хотели бы стать лояльными подданными короля. Мне остается добавить, что известное всем безбожие шевалье, открыто им проявляемое и даже декларируемое, доходит до безобразия. Если бы он не принадлежал к древнейшему роду страны, не был бы офицером короля, я должен был бы применить самые строгие меры.

Из всего вышеизложенного очевидно, Ваше превосходительство, что я не могу, несмотря на все мое желание, предложить высокий пост господину дю Ландро. И наоборот, господин Ажерон де ля Мартиньер, невзирая на его прошлые политические симпатии, принял наш новый порядок решительно и без колебаний. К тому же его нельзя обвинить в какой-то особенной преданности узурпатору. И если он не имеет заслуг перед королевским троном, подобных заслугам шевалье дю Ландро, по крайней мере, он являет собой пример уравновешенности и послушания, необходимых для службы в муниципальной администрации. Он достоин всяческого уважения. Его деятельность не вызывает никаких нареканий, а нравственные качества безупречны. Он поддерживает самые тесные отношения с духовными лицами кантона. В вопросах религии его верность равна его набожности…»