Хромой бес - Ален-Рене Лесаж

Тогда дон Хуан в припадке беспредельного отчаяния срывает с себя повязку; он хочет, чтобы его рана не зажила, но Франсиско и хирург бросаются к нему, стараясь его успокоить. Теодора страшно испугана этим порывом; она присоединяется к ним, чтобы отвратить дона Хуана от его намерения. Она говорит так трогательно, что он приходит в себя, позволяет сделать новую перевязку, и чувство влюбленного в конце концов берет верх над горем друга. Однако он овладел собой лишь для того, чтобы сдерживать неистовые проявления горя, но отнюдь не для того, чтобы его ослабить.

У отступника в числе многих вещей, которые он вез в Испанию, был превосходный аравийский бальзам и драгоценные благовония. Он набальзамировал тело Мендосы; об этом просили его дон Хуан и донья Теодора, которым хотелось похоронить дона Фадрике достойным образом в Валенсии. Оба они не переставали в продолжение всего пути скорбеть и плакать. Между тем их спутники отдавались иным чувствам. Ветер был попутным, и скоро показались берега Испании.

При этом зрелище все невольники пришли в неописуемую радость, а когда корабль благополучно вошел в гавань Дениа, каждый пошел своей дорогой. Вдова Сифуэнтеса и толедец послали гонца в Валенсию с письмами к губернатору и к родственникам доньи Теодоры. Известие о возвращении этой дамы было встречено всеми ее родными с большой радостью, губернатора же, дона Франсиско Мендоса, глубоко опечалила смерть племянника.

Он особенно проявил свое горе, когда вместе с родственниками вдовы Сифуэнтеса отправился в Дениа и увидел останки несчастного дона Фадрике. Сердобольный старик оросил его тело слезами и так сокрушался, что все присутствующие были растроганы до глубины души. Он пожелал узнать, что послужило причиной смерти его племянника.

— Я все расскажу вам, сеньор, — сказал ему толедец, — я не только не хочу, чтобы воспоминание о доне Фадрике изгладилось из моей памяти, но и нахожу грустную усладу в том, чтобы постоянно вспоминать о нем и бередить свое горе.

И дон Хуан поведал, как произошло это печальное событие, причем рассказ его вызвал новые слезы и у него самого и у дона Франсиско. Что касается Теодоры, то ее родственники очень обрадовались встрече с ней и поздравили ее с чудесным спасением от тирана Месоморто.

Когда выяснились все обстоятельства, тело дона Фадрике положили в карету и отвезли в Валенсию, однако его там не похоронили, потому что срок службы дона Франсиско в должности губернатора оканчивался и вельможа собирался в Мадрид, куда и решил перевезти останки племянника.

Пока подготовлялась погребальная церемония, вдова Сифуэнтеса осыпала милостями Франсиско и вероотступника. Наваррец поселился у себя на родине, а каталонец с матерью возвратился в Барселону, где опять вступил в лоно христианской церкви и живет припеваючи и по сей день.

Тем временем дон Франсиско Мендоса получил королевский указ, даровавший дону Хуану помилование. Несмотря на все свое уважение к семье де Наксера, король не мог отказать Мендосам, которые единодушно молили его о помиловании. Это известие было тем приятнее дону Хуану, что теперь и он мог сопровождать тело своего друга, а он на это не осмелился бы, пока не был прощен.

Наконец, погребальное шествие, в котором участвовало множество знатных особ, тронулось, и по прибытии в Мадрид дона Фадрике похоронили в церкви, где Сарате и донья Теодора, С позволения Мендосов, воздвигли ему великолепный памятник. Но этого мало: они целый год носили траур по своем друге, желая выразить этим свою любовь к нему и безысходную скорбь.

Почтив память Мендосы знаками такой трогательной преданности, дон Хуан и донья Теодора вступили в брак. Но дон Хуан долго еще не мог превозмочь свою печаль, — такова неизъяснимая власть дружбы. Дон Фадрике, его любезный друг дон Фадрике, был всегда с ним в его помыслах, каждую ночь дон Хуан видел его во сне, особенно таким, каким он помнил его в последние минуты жизни. Но эти грустные мысли понемногу стали рассеиваться. Обаяние доньи Теодоры, в которую он по-прежнему был влюблен, понемногу вытеснило грустные воспоминания. Все шло к тому, чтобы дон Хуан жил счастливо и спокойно, но на днях он во время охоты упал с лошади, поранил себе голову, и у него образовался нарыв. Врачи не могли его спасти. Вот он только что умер. Донья Теодора и есть та дама, которая, как видите, в отчаянии бьется на руках у двух женщин: вероятно, скоро и она последует за своим супругом.

ГЛАВА XVI

Выслушав рассказ Асмодея, студент сказал:

— Вот прекрасный пример дружбы. Редко случается видеть, чтобы двое мужчин так любили друг друга, как дон Хуан и дон Фадрике. Однако, думается, еще труднее найти двух подруг-соперниц, которые бы столь же великодушно пожертвовали во имя дружбы любимым человеком.

— Конечно, — отвечал бес. — Этого еще никто не видел, да, вероятно, никогда и не увидит. Женщины не любят друг друга. Представим себе двух женщин, связанных узами тесной дружбы; допустим даже, что они за глаза не говорят ничего дурного одна про другую. Вы встречаетесь с ними; если вы склоняетесь в сторону одной, то ее подругою овладевает ярость; и не потому, что она в вас влюблена, а просто потому, что она желает, чтобы предпочтение было оказано ей. Таковы женщины: они слишком завистливы и поэтому не способны к дружбе.

— История этих двух несравненных друзей немного романтична и завела нас довольно далеко, — сказал Леандро-Перес. — Ночь близится к концу, скоро забрезжит рассвет; я жду от вас нового развлечения. Вот я вижу множество спящих людей. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали сны, которые они видят.

— Охотно, — согласился бес. — Вы любите, чтобы картины сменяли одна другую. Я вам доставлю это удовольствие.

— Вероятно, я услышу уйму нелепостей, — сказал Самбульо.

— Почему? — спросил Хромой. — Вы ведь изучали Овидия. Разве вы не знаете: он уверяет, что самые верные сны снятся на рассвете, потому что в эту пору душа освобождается от гнета пищеварения.

— Что касается меня, — ответил дон Клеофас, — то, что бы там ни говорил Овидий, я не придаю снам ни малейшего значения.

— Напрасно, — сказал Асмодей. — Не надо считать все сны игрой воображения, как не надо и верить им всем без разбора: это — лгуны, которые иной раз говорят правду. Император Август, который был не глупее иного студента, не пренебрегал снами, если они его касались, и хорошо сделал, что в битве при Филиппах покинул свою палатку под впечатлением рассказа о сне, имевшем к нему отношение. Я бы мог привести вам еще тысячу примеров, которые доказали бы легкомыслие вашего суждения, однако умолчу о них, чтобы удовлетворить ваше новое желание.

Начнем с того прекрасного особняка направо. Хозяин его, волокита граф, лежит, как видите, в богато обставленной спальне. Ему снится, будто он в театре; поет молодая актриса, и голос этой сирены манит его.

В соседней комнате спит графиня, его супруга; она страстно любит карты. Ей снится, что у нее нет денег; она закладывает свои драгоценности у ювелира, и тот ссужает ей триста пистолей за очень умеренные проценты.

В ближайшем особняке с той же стороны живет маркиз, человек того же склада, что и граф; он влюблен в завзятую кокетку. Ему снится, будто он занял большую сумму денег, чтобы подарить ей, а его управляющий, который спит в верхнем этаже, видит, будто он богатеет по мере того, как его хозяин разоряется. Ну, что скажете об этих снах? По-вашему, бессмыслица?

— Пожалуй, нет, — ответил дон Клеофас. — Я убеждаюсь, что Овидий прав. Но мне любопытно узнать, кто тот человек, которого я вижу вон там: у него усы в папильотках, и спит он с таким важным видом, что, вероятно, это не простой смертный.

— Это провинциальный дворянин, арагонский виконт, человек спесивый и тщеславный, — объяснил бес. — Душа его в этот миг млеет от счастья. Ему снится, будто некий гранд уступает ему дорогу во время публичной церемонии. Но я заметил в том же доме двух братьев-врачей, которые видят не очень-то утешительные сны. Одному снится, будто издан указ, запрещающий платить врачу, если он не смог вылечить больного, а брат его видит во сне, будто вышло распоряжение, чтобы похоронную процессию всегда возглавлял врач, на руках которого покойник умер.

— Я бы хотел, — заметил Самбульо, — чтобы этот последний приказ действительно был издан и чтобы доктора присутствовали на похоронах своих пациентов, как присутствует во Франции судья при казни осужденного им преступника.

— Весьма удачное сравнение, — сказал бес, — в этом случае можно сказать, что один только отдает приказание исполнить приговор, а у другого он уже исполнен.

— Вот, вот! — согласился студент. — А кто этот господин, который вдруг вскочил и протирает глаза?

— Это вельможа, хлопочущий о месте губернатора в Новой Испании. Он проснулся от страшного сна: ему померещилось, что первый министр посмотрел на него косо. А вот молодая дама. Она просыпается, недовольная тем, что ей приснилось. Это девушка знатного происхождения, особа столь же благонравная, сколь и красивая. За ней увиваются два поклонника: одного она нежно любит, а к другому чувствует неприязнь, доходящую до отвращения. Сейчас она видела во сне у своих ног ненавистного вздыхателя; он был так страстен, так настойчив, что, не проснись она вовремя, она оказала бы ему такую благосклонность, какой никогда не дарила даже любимому. Во время сна природа сбрасывает с себя узду рассудка и добродетели. Остановите взор на угловом доме по этой улице. Тут живет прокурор. Вот он и жена его спят рядом в комнате, обитой старинным штофом с изображением человеческих фигур. Прокурор видит во сне, что он идет в больницу навестить своего клиента с тем, чтобы предложить ему денежную помощь из собственного кармана, а жене прокурора снится, будто ее муж прогоняет письмоводителя, к которому он ее приревновал.