Люди песков (сборник) - Бердыназар Худайназаров

Без отца Паша был сейчас как без рук. Единственный мастер в деревне, он был позарез нужен и стригалям, и аробщикам, и полеводам. Паша волновался сейчас не меньше матери, хотя, в противоположность ей, был уверен, что Анкар-ага и Кейик путешествуют в свое удовольствие, и негодовал, что в такое ответственное время, в страду, двое нужных колхозу людей разгуливают себе по Теджену.

В телеграмме, которую он послал отцу на адрес родителей Кейик, Паша не справлялся ни о здоровье, ни об их дальнейших планах, а просто требовал, чтобы Кейик и Анкар-ага быстрее вернулись домой.

Уже четыре дня тетя Дурсун никак не может повидать Пашу. То в район уехал на собрание, то с утра по бригадам ездит, то с уполномоченным в поле уехал.

Вот и сегодня улеглась, не повидав сына, не облегчив душу разговором. Уснуть не могла. Да и дочка неспокойно спала, все ворочалась… Вот опять повернулась, одеяло на голову натянула, а ноги голые. Дурсун встала, поправила на дочери одеяло, прикрыла ноги…

— Тетя Дурсун! — послышалось со двора.

Это Еллы, его голос. Дурсун со вздохом вылезла из-под одеяла, кашлянула, отодвинула засов.

— Спите уже, тетя Дурсун?

— Какой уж тут сон, сынок! Так, лежу… Заходи, садись! Ты из конторы?

— Из конторы. Меня Паша послал… Мы сейчас в Теджен звонили!..

— Ну? — Тетя Дурсун всем телом подалась к нему. — Что ж вы узнали?!

— Сейчас, тетя Дурсун! Сейчас расскажу по порядку! Значит, сначала мы в район дозвонились, еще вчера просили, чтоб Санджаров помог в Керки пробиться… А Санджарова нет, он в Ашхабад на совещание поехал. Но ничего, нам Шаклычев помог… Договорились, чтоб нам сегодня вызвали к телефону кого-нибудь из семьи Джапара-ага. А сегодня звонят: "Теджен на проводе! Каррычирла слушает!"

— Надо же! — воскликнула тетя Дурсун. — Каррычирла! Даль-то какая!

— Так ведь это телефон, тетя Дурсун, с Москвой говорить можно, если связь хорошая!..

— Да кто ж там говорил в телефон-то? Сват?

— Паша сначала не понял, слышно было плохо, трещало очень. Он говорит, у вас там женщина должна была приехать к родителям из Кызылаяка, и свекор с ней… Как они живы-здоровы? Его спрашивают, кто говорит, он отвечает: председатель колхоза Паша Анкаров. Это, говорит, моя невестка и отец… Есть, говорят, такие. Так пусть, говорит Паша, поскорее возвращаются! Мы их на один месяц отпускали, а не на полгода! Говорит, говорит и вдруг, вижу, краснеть начал. Человек тот говорит ему что-то, а Паша молчит и все больше краснеет.

— А чего ж это он? — взволнованно воскликнула тетя Дурсун.

Еллы улыбнулся:

— Я и сам сначала не понял. Помолчал, помолчал, потом, смотрю, трубку вешает. Осторожненько так… А сам ни слова… Только когда из конторы вышли, он мне объяснил, в чем дело. Оказывается, с самим Анкаром-ага разговаривал!

— С отцом?! — Тетя Дурсун всплеснула руками.

— Ну да! И распушил же Анкар-ага нашего председателя! Ведь как все получилось. Они тогда не сели в Керках на поезд. Справки какие-то не те им дали, ну, а Анкар-ага человек гордый, не станет с полпути возвращаться, купил на базаре двух ишаков — и в Теджен! Шестьсот пятьдесят километров! Месяц и двадцать дней до Теджена добирались. А теперь насмехается — вышли, говорит, мне еще такую же справочку, на обратный путь… месяца через два прибудем!

— Ой! Да хоть через год! Главное — живы они! Здоровы! Постой, Еллы, я тебе сейчас подарок дам! Нарочно хранила! Кто первый скажет, что живы они и здоровы!..

Дурсун начала шарить где-то в углу, взволнованно приговаривая:

— Припасла для такого случая. Значит, живы-здоровы… Ну, слава богу… Теперь я спокойна. Ведь чего только не передумаешь!.. Говоришь, ругал отец Пашу-джана? Значит, сильно его припекло, ведь он никогда слова резкого ему не скажет… Вот, сынок, держи, нашла. Не нужно было Анкару сына ругать… И так у него забот хватает… Сколько дней не могу дома застать!.. Ну, может, ничего, может, он не очень на отца-то обиделся…

От села Каррычирла в сторону песков ехали по дороге два всадника, один на ишаке, другой — на верблюде. Ехали они два дня и на третий день, к вечеру, добрались до колодца Динли. Возле колодца лежала собака с разорванным ухом. Увидев Джапара-ага, она поднялась и, виляя хвостом, пошла навстречу.

— Видно, оба с отарой ушли, — сказал Джапар-ага. — Слезай, Анкар-ага, сами будем чай кипятить… — И он стал сажать своего верблюда.

Старики спешились. Вскоре за барханами, в той стороне, куда спряталось солнце, послышался нестройный перезвон бубенчиков. Перезвон все приближался, и вскоре огромная отара овец заполнила все стойбище. Человек средних лет с чабанской палкой в руке, прихрамывая, подошел к Анкару-ага. У него была густая черная борода, не совсем закрывавшая шрам на щеке, а на лбу глубокая выемка, в которой вполне мог поместиться палец. За ним шел юноша с охапкой травы в руках. Он тоже поздоровался и, присев возле очага, стал мыть котел. Анкар-ага внимательно разглядывал чернобородого.

— Что, уважаемый, припомнить хотите? — с улыбкой спросил тот, заметив, что Анкар-ага внимательно разглядывает его. — Меня теперь многие не узнают…

— Это у вас что же — от пули?

— Да нет… Осколочные…

— Это ничего. Шрам мужчину не портит! Хорошо, что живы остались! А все-таки я вас никак не припомню.

— Да вы меня только раз и видели, когда за невесткой в Каррычирла приезжали. Перед самой войной… — Чернобородый вздохнул. — Я слышал, вы двух сыновей потеряли… Пусть будет земля им пухом!

Напились чаю, закусили. И пока не засветились звезды, все сидели за неторопливым разговором…

На рассвете Анкар-ага распрощался и поехал дальше в пески. Дорога была знакомая. Много раз проезжал он этими местами. Смолоду водил караваны, потом пас отары, в Теджен ездить приходилось… Двух невесток привез он по этой дороге. И всегда казалось ему, что нет дороги длиннее, многолюдней и веселее… Через бесчисленные села, через Керки, Чарджоу, Мары доехал до Теджена на ишаке, сопровождая невестку, и теперь, оставив ее на время у родителей, едет на том же ишаке в Ербент, в Учоюк. Кейик поживет у матери, пока та не поправится, а он навестит родные места, — когда еще доведется побывать в просторах родного Ербента — и поедет в Кизылаяк, к новому своему дому. Но только не на ишаке. Он приедет в Ашхабад, сходит куда положено, возьмет записку у большого начальника и пойдет на станцию. Записка та будет посильнее, чем справка Паши, ему сразу дадут билет, и он позвонит в колхоз, чтоб встречали…

Джапар-ага не захотел переезжать в Кизылаяк. Ну, это его дело. С голоду они теперь не пропадут, пять пудов зерна есть и каурма от двух баранов. Да теперь уж апрель, молоко, зелень пошла… Перебьются. Не всегда же Теджен будет без воды. Да и война когда-нибудь кончится…

Война…

Вот здесь, неподалеку, встретил тогда их Нокер-джан и сказал, что началась война. Бедный мальчик!.. Тогда был июль, и земля кругом была выжжена солнцем… А сейчас весна, и барханы застланы зеленым ковром, и кругом цветы, цветы. Как они пахнут, цветы кандыма!..

Анкар-ага спешился, нарвал охапку сочной травы, пошел пешком… Ишак шел рядом, негромко постукивая копытцами… Джурк, джурк, джурк…

Анкар-ага поднял голову. Совсем низко, едва не касаясь шапки, вилась над ним какая-то птица. Ее можно было достать рукой, если подпрыгнуть!

Старик прошел еще немного, поднял голову… Птица все летела над ним. И что она вьется? Может, хочет передать ему радостную весть? Сообщить, что далеко-далеко, за тысячи километров отсюда, закончилась великая война, длившаяся четыре бесконечных года?.. Мало было добрых вестей в эти годы, вот она и хочет сказать ему что-то радостное, подбодрить старого, уставшего от горестей человека, который не спеша шагает в этот час по степи…

Вместо послесловия

"…Пишет вам Кейик. Шлю свой привет матери, отцу, сестренке Аксюлюк и всем нашим родственникам и всем соседям… Сообщаю вам, мама, что доехали мы со свекром благополучно. На станции Каган у нас была пересадка, потому что дальше поезд шел на Ташкент, а нам надо в другую сторону. Мы сидели на вокзале, пили чай, свекор добыл где-то кипяток, и вдруг — суматоха. Кричат, руками машут, целуются… Пьяные откуда-то появились, один плакал очень. Оказывается, война кончилась…

Смотрю, прямо перед нами какой-то человек в военном и без руки. Смотрит на свекра, молчит. Потом говорит: "Здравствуйте, Анкар-ага, не узнаете меня?" Свекор сразу поднялся: "Здравствуй, говорит, Ходжали! Со счастливым тебя возвращением!" — а сам на пустой рукав смотрит…