Идеже хощет Бог. Жизнь и чудеса старца Порфирия - Анаргирос Калиацос

- Назови их имена.

Я назвал, и он стал усиленно креститься, шепча какую-то молитву. Затем он попросил меня:

- А теперь назови мне имена тех, которые тебя ненавидят и преследуют.

Я, ничего не подозревая, назвал и эти имена. Увидев, что Батюшка стал делать то же, что и в первом случае, я вышел из себя и с возмущением воскликнул:

- Зачем же нам молиться за гадких и подлых людей? Неужели для того, чтобы Бог им помогал, а они продолжали совершать свои подлости?!

- Ты прав, чадо мое, эти люди причинили тебе много зла. Однако мне непозволительно забывать, что нужно молиться и о ненавидящих, и о любящих нас! Понимаешь?..

Таким был отец Порфирий!

Безгрешный! Добрый! Безупречный! Совершенный! Святой! Кто может, пусть уподобится ему.

"ДУШУ МОЮ, ГОСПОДИ…"

В предыдущих главах я представил себя читателю как дурного ученика, как плохое духовное чадо отца Порфирия! Такая характеристика вполне соответствует действительности.

Не думаю, что на протяжении многих лет у Батюшки было другое духовное чадо, которое могло бы видеть его в любой день и час и проводить с ним столько времени, сколько ему хотелось. В этом, как мне кажется, я был исключением.

Все это касалось, однако, первых десятилетий нашего с ним знакомства. Тогда отец Порфирий еще не пользовался столь широкой известностью. Она распространялась лишь до границ Аттики. Позже, когда о нем узнала вся Греция, стало гораздо труднее общаться с ним. Когда же Батюшка стал известен и за границей, трудности возросли во сто крат.

Однако самая тяжелая пора пришлась на последние десятилетия его жизни, когда вслед за известностью явились многочисленные и серьезные болезни. Именно тогда число наших встреч и бесед стало заметно убывать. Однако "смертельный удар" нашим отношениям нанесли последние три года, когда ко всему прочему прибавилась великая усталость от огромных толп верующих, постоянно осаждавших Батюшку и желавших получить его благословение и духовную поддержку.

По рекомендации врачей отец Порфирий стал уезжать из скита по субботним и воскресным дням — то есть тогда, когда приезжало больше всего народу. Отправлялся он в никому не известное место на острове Эвбея. Там он проводил не только выходные, но и будни, когда чувствовал себя особенно больным и усталым.

Таким образом, мои встречи с Батюшкой практически свелись на нет. В субботу и воскресенье, когда я мог его навещать, он уезжал. А в будни, когда он находился в скиту, я работал. По роду своей деятельности я не мог отсутствовать на рабочем месте, и, стало быть, наши встречи прекратились.

Единственное, что нам оставалось, — это общаться по телефону, но, как заметила когда-то одна моя очень добрая знакомая, "в телефонных разговорах люди убивают друг друга"! И она совершенно права!

Не могу припомнить, сколько раз я ссорился с Батюшкой по телефону, притом без всякой видимой причины. Да и что, собственно, можно сказать по телефону, если ты ограничен во времени и преодолеваешь массу трудностей, чтобы просто дозвониться?

Когда же мне это удавалось, у отца Порфирия оказывалось много народу и он не мог со мной спокойно говорить. Он просил звонить ему в два часа ночи или же в пять утра. И я пытался ему звонить в два часа, но невозможно было пробиться на линию. В эти часы ему обычно звонили из Америки и из других стран мира, где в то время наступало утро или же был день в силу различия часовых зон.

Мои звонки в пять утра также оставались безуспешными, потому что в это время ему звонили из святых мест, с Афона. Все эти неудачные попытки дозвониться Батюшке вызывали во мне одновременно раздражение и упорство, что, конечно, благодатью Божией Батюшка видел. Поэтому, когда мне наконец удавалось с ним поговорить, он мне советовал быть более смиренным и сдержанным. Я же пенял ему на то, что теперь, когда он "связался" с высшим церковным клиром, он меня отстранил. И вот тогда между нами начиналась словесная перепалка, и Батюшка пытался меня убедить в том, что в наших отношениях ничего не изменилось, но что возраст, переутомление и болезнь заставляют его ограничить свое общение со всеми, чтобы как-то продлить свою жизнь для нашей же пользы.

- Что мне делать? Я очень болею! И все нуждаются во мне, а я не справляюсь, и меня не понимают! И ты прав. Ты вспоминаешь прошлое, и теперь тебе обидно. Может быть, ты думаешь, я избегаю твоего общества? Но если я не могу, что мне делать? Ты хочешь, чтобы я умер?

- Нет, Батюшка! Не говорите подобных вещей. Я просто не даю вам покоя, чтобы вы помогли мне в решении моей проблемы. Потому что, как вы знаете, решение ее затянулось и с течением времени она обостряется.

- Жаль.

- Вы жалеете, Батюшка, но я не вижу результата.

- Есть Бог, чадо мое.

После такого разговора я понял, что "давить" на него по телефону невозможно. Поэтому я решил отправить ему с одной девушкой длиннейшее письмо, которое от начала до конца было составлено как резкое обвинение.

Содержание этого письма я по личным причинам приводить не стану. Если бы я даже и попытался изложить это письмо, то оно заняло бы большое количество страниц, что не входит в мои планы, ибо эта книга не обо мне, а об отце Порфирии.

В общих, однако, чертах могу сказать, что в письме упоминалось главным образом о тех упущениях (конечно же, по моему суждению), которые совершил отец Порфирий и в результате которых моя проблема не была решена. Я ни больше ни меньше как дерзал обвинять его, возлагая всю ответственность за мои беды на него лично!

И что самое главное, эту ответственность я не ограничивал только этой жизнью, но распространял ее и на… будущую жизнь! Вот, к примеру, что я писал: "…в конце концов, Батюшка, Вы должны иметь в виду следующее: когда-то мы умрем, и Вы, и я. Это единственное, в чем мы можем быть уверены. Все, что