Впереди идущие - Алексей Новиков

«Нет, нет!» – сама себе возражает Наталья Александровна. Всюду и везде, несмотря на горести, они все-таки были счастливы с Александром. И как забыть? В Новгороде Александр начал свой роман; исполнился ее давний совет: писать! И там же, в Новгороде, оставив роман, Александр со всей страстью души повернулся к философии. Философия! О ней кое-что знает теперь Наташа.

Будто давний сон, вспоминаются ей девичьи дни, проведенные на Поварской. Нелегко было пробуждение, но ни за что на свете не вернулась бы она теперь к прежней мечтательности.

А может быть, сама Москва изменилась? Раньше как-то не замечала Наташа на московских улицах истощенных поденщиков, бредущих с работы. Теперь ей нестерпимо сидеть за роскошным столом, уставленным драгоценными ненужностями. Конечно, ей, может быть, и трудно усваивать философские истины, но она умеет видеть неправду в жизни.

– И все-таки мы с тобой счастливы, Александр, – говорит Наташа. – Помнишь, ты сказал как-то, что никакие исключения не могут отменить общего правила? Пусть так! Но когда-нибудь эти исключения сами станут законом жизни.

– А знаешь, что нужно для того, чтобы не было бедствий на земле? О, самая безделица: только уничтожить беззаконные привилегии меньшинства. Даже враги развития человечества понимают это и трепещут. Нелепость случайного распределения богатства, нелепость гражданского порядка, приносящего в жертву интересы огромного большинства, невозможность равенства при таких условиях очевидны для каждого, кто видит дальше собственного носа. Чего же проще – лишить привилегий меньшинство? Но владельцы этих привилегий никогда не откажутся от них добровольно. Вот тебе и безделица! Эти привилегии можно уничтожить только силой. Но тут-то и кончается вся простота. Где взять силы, способные произвести такой переворот?

Сам Александр Герцен, пишущий трактат о новой философии, не знает ответа на этот вопрос. И никто не знает.

Никто? Но уже живет и действует человек, который закладывает первые камни в фундамент будущей философии. Та философия выйдет на площадь и совершит переворот и в сознании и в жизни людей.

Мыслитель, который укажет путь человечеству, живет далеко от России. Имя Карла Маркса не значится среди корифеев философии. Но именно этот человек откроет своим именем новую эру в науке.

Глава двенадцатая

«Да будут все страницы этой книги и всей твоей жизни светлы и радостны…» Надпись сделана Натальей Герцен на тетради, которую подарила она мужу для дневника.

Есть люди, которые с огромным трудом выработали в себе внутреннюю свободу. Один из таких людей стоит рядом с ней, Натальей Герцен. Пусть же будут светлы и радостны все дни его жизни!

Но еще не отцвело московское лето, еще даже издали не смеет заглянуть в кабинет Александра Ивановича хмурая осень, а в его дневнике появляются одна за другой горестные строки:

«Я увлекался, не мог остановиться – после ахнул… Подл не факт – подл обман…»

Отвлечется Герцен от дневника, потом снова возвращается к сокровенным признаниям: «Я добровольно загрязнился».

Что же могло случиться в доме, где живет любовь, выдержавшая все испытания?

А вот – случилось…

Однажды Герцен, задержавшись у друзей, вернулся домой на рассвете. Двери ему открыла горничная, девушка редкой красоты, едва пробудившаяся от сна. Александр Иванович хотел пройти к себе задними комнатами, чтобы никого не будить, и пошел следом за горничной…

Александр Иванович мог поддаться непреодолимому зову крови, но он не мог унизить себя и Наташу ложью.

Наташа долго ничего не могла понять. Слушала, чуть склонив голову, руки неподвижно лежали на коленях, глаза были строги и сухи.

– Вот и нет нашей любви, – тихо сказала наконец Наташа и сделала беспомощное движение руками, словно хотела собрать какие-то черепки, лежавшие у ее ног.

Смятенный грешник поглядел на нее с удивлением. Он готов был принять любое возмездие, но не мог понять одного: как можно мешать сюда их любовь?

– Вот и нет нашей любви, – еще раз повторила Наташа и смолкла.

Она могла казнить его, и он принял бы любую казнь. Вместо того она казнила их любовь.

В тот же день Наташа заболела.

Похудевшая, печальная, Наталья Александровна бродила по дому, как тень. Все чаще остается Сашка с нянькой. Все нянькины морщины он знает, все ее сказки наизусть помнит. И становится ему скучно.

– Мама! – Сашка бросается навстречу матери: теперь-то наслушается он сказок!

Наталья Александровна молча ласкает сына. Сашка терпеливо ждет. Потом вежливо напоминает:

– Ну, мама!

– Что тебе, Шушка?

– А куда пошла царевна? Помнишь?

– Вот и пошла она, Шушка, в далекое, светлое царство.

– К царевичу, – подсказывает Сашка.

– К царевичу, – соглашается Наталья Александровна. – «Спаси меня, премудрый царевич, от злых людей!» Вот шла царевна и шла, и как вошла в светлое царство, тут и заблудилась.

– Насовсем? – пугается Сашка. – Да ну же, мама! – торопит он. Даже нянька и та знает, что спасет царевну премудрый царевич. Уже слышится в лесу конский топот.

Сашка оглядывается. А мать опять ушла.

Тихо проходит Наталья Александровна подле кабинета мужа. Герцен прислушивается – шаги затихают. Прошла мимо, мимо! Охватил в отчаянии голову руками.

Они научились не касаться происшедшего. Тогда приходило обманчивое успокоение. Иногда утро заставало их за мучительным разговором, начавшимся с вечера. Впрочем, и утра не было.

Наташа ни в чем не упрекала мужа. Эта маленькая, хрупкая женщина молча приняла удар. Может быть, теперь и настало время, чтобы ей устраниться?..

За окнами тревожно шумели липы. Осень обрывала с них пожелтевшие листья. Москвичи начали съезжаться с дач.

Как-то в сентябре Герцен заехал к Грановскому. Тимофей Николаевич был расстроен.

– Читал? – спросил он, указывая на сентябрьскую книжку «Отечественных записок».

– Что же могло тебя огорчить?

– Не понимаю я Виссариона, вернее, перестаю понимать.

Грановский раскрыл статью Белинского «Литературный разговор, подслушанный в книжной лавке» и, слегка заикаясь от волнения, стал читать вслух:

– «Неужели в иностранных романах и повестях вы встречаете все героев добродетели и мудрости? Ничуть не бывало. – Тимофей Николаевич сделал паузу и продолжал читать с особым ударением: – Те же Чичиковы, только в другом платье: во Франции и в Англии они не скупают мертвых душ, а подкупают живые души на свободных парламентских выборах! Вся разница в цивилизации, а не в сущности. Парламентский мерзавец образованнее какого-нибудь мерзавца нижнего земского суда, но в сущности оба они не лучше друг друга…»