Столица - Эптон Синклер

Улицы проносились мимо с магической быстротой.. Миновали парк и Риверсайд-Драйв и выехали -на проложенную вдоль реки дорогу, которая начинается у Бродвея и бежит до самого Олбэни. Это был шоссированный проспект, застроенный по обеим сторонам богатыми, внушительного вида особняками. Проехав еще немного, путешественник оказывался среди больших загородных поместий, под которые отошел целый округ в сотни квадратных миль. Были тут и леса, и озера, и реки; были сады и оранжереи, изобилующие редкими растениями и цветами, были парки с оленьими пастбищами и аллеями, где расхаживали павлины и птицы лиры. Склоны холмов, по которым вилась дорога, представляли один сплошной необъятный луг, а на вершинах наиболее крупных возвышенностей стояли дворцы самых удивительных стилей и форм.

Эти обширные имения — их было двести или триста — были разбросаны повсюду вокруг города на расстоянии тридцати — шестидесяти миль, и на их украшение тратились невообразимые суммы. Тут можно было увидеть искусственные озера площадью в десять тысяч акров, выкопанные в земле, стоившей несколько сотен долларов за акр; сады с десятками тысяч розовых кустов и вывезенными из Японии лилиями, за которые было заплачено четверть миллиона долларов; в одном имении было посажено на миллион долларов редчайших, собранных со всего света деревьев. Иные из богачей, которые не знали уже, чем бы еще позабавиться, время от времени заново перепланировывали свои поместья, меняя вокруг дома пейзаж, как в театре меняют декорацию. В Нью-Джерси Хэганы выстроили себе замок на вершине горы и для подвоза материалов провели к нему специальную железную дорогу. По соседству с ними табачный король завел себе поместье, на устройство которого ушло три миллиона долларов раньше, чем был даже начерчен план дворца; здесь были искусственные озера и реки, причудливые мосты, всевозможные статуи и десятки небольших образцовых плантаций и парков, разбитых по прихоти владельца. А в Покантико-Хиллс находилось имение нефтяного короля; оно занимало пространство в четыре квадратных мили, и во всех направлениях его прорезали тридцать миль идеально содержавшихся автомобильных дорог; редкие садовые цветы ввозились сюда вагонами, и для того чтобы поддерживать в имении порядок, требовалось шестьсот человек служащих. Здесь была площадка для гольфа и маленькие игрушечные Альпы, на которых богатейший человек мира гонялся за своим утраченным здоровьем под охраной вооруженной стражи и сыщиков, целые дни патрулировавших по его имению; а по ночам он нажимал кнопку — и установленный на башне прожектор заливал сады потоками света.

В одном из подобных имений жил наследник знаменитой династии Дэвонов. Его двоюродный брат обосновался в Европе, заявив, что джентльмену совсем не подобает жить в Америке. У каждого из братьев было в Нью-Йорке на сто миллионов долларов недвижимого имущества, и дань, взимаемая ими с труда миллионов бедняков, которыми кишела столица, стекалась к ним в виде квартирной платы. Верные издавна взятому семейством курсу, они продолжали покупать все новые и новые недвижимости. Они были директорами крупных железных дорог, ведущих в столицу, держали связь с политическим аппаратом страны и вообще всячески были осведомлены о том, что предстоит в ближайшем будущем; таким образом, если строилась, например, новая пригородная линия с целью разгрузить столицу от лишних жителей, то эти жители находили окрестную землю всю уже скупленной и новые многоквартирные дома для них уже построенными — и все это принадлежало Дэвонам. В городе Дэвоны были хозяевами десятков шикарных отелей, а также трущоб, где ютилась нищета, публичных домов и кабаков в Тендерлойне. Им не нужно было даже знать, что у них есть; им вообще ничего не нужно было знать и ничего не нужно было делать. Они жили в Америке или за границей в собственных дворцах, а мощная, выжимающая арендную плату в их столичных конторах машина вертелась бесперебойно сама собой.

Забавляться имением, забавляться автомобилями было единственным занятием Элдридж-Дэвона. Он только что продал всех своих лошадей и обратил конюшни в гараж, где уже стояло множество всевозможных автомобилей; но он покупал все новые и новые и с жаром обсуждал их достоинства. Что до Гудзон-Клиффа (так называлось его имение), то Дэвону пришла блестящая мысль устроить в нем образцовое помещичье хозяйство, которое вполне окупало бы себя,— то есть поставляло бы к столу владельца все продукты, простые и изысканные, и они обходились бы ему не дороже, чем покупные. Если принять во внимание обычные цены, то затея была немудреная, но Дэвон радовался ей, как ребенок: он показывал Монтэгю оранжереи, полные редчайших цветов и плодов, и свою образцовую молочную ферму с мраморными стойлами и никелированными насосами, и рабочих в белых халатах и резиновых перчатках. Сам Дэвон был низенький плотный господин с красными щеками, отнюдь не блиставший остроумием.

В Гудзон-Клифф съехалось много прежних знакомых Монтэгю, но были и совершенно для него новые люди. Гости развлекались так же, как и в других домах, где Монтэгю бывал раньше; как везде и всюду, в сочельник тут был устроен детский праздник, а в рождественскую ночь — костюмированный бал, нарядный и блестящий. Очень многие приехали на этот бал из Нью-Йорка, остальные — из соседних поместий, и Монтэгю, принявший несколько приглашений, имел возможность осмотреть не один из этих возвышавшихся на вершинах гор дворцов.

Самое же большое и самое важное место среди рождественских развлечений — как, впрочем, и на других торжествах, в которых Монтэгю уже доводилось принимать участие,— занимала игра в бридж. Но на этот раз Монтэгю не удалось отвертеться: он попал под властную руку миссис Уинни, которая, шутливо пригрозив, что отстранит Оливера и сама будет его светской руководительницей и наставницей, решительно заявила, что никакие отговорки больше не принимаются; вследствие этого он два утра просидел с ней в одной из залитых солнцем гостиных, прилежно изучая правила игры. Так как учеником он оказался способным, то ему было предложено рискнуть испытать свои силы в настоящей партии.

И вот Монтэгю пришлось соприкоснуться еще с одним явлением светской жизни; из всех явлений, которые общество уже продемонстрировало перед ним, это было, пожалуй, наиболее знаменательным и тревожным. Он только что проделал опыт приобретения большого количества денег, не зарабатывая их своим трудом, и неприятное воспоминание об этом — дрожь ожидания, нетерпеливая страстная алчность, мучительное, изнуряющее нервы напряжение—еще было свежо в его душе. Он надеялся, что ему не скоро придется вновь переживать подобные ощущения, но оказалось, таких ощущений перед ним бесконечная череда!

Ибо в том и заключалось предназначение бриджа: он служил в качестве наказания людям, приобретающим деньги не своим трудом. Отрава азарта понемногу проникала им в кровь, и они уже не могли жить без радости выигрыша или надежды на него. Покончив со своими хлопотами и суетой, они вместо отдыха или настоящего веселья собирались и мучили друг друга искусственной борьбой, подражая мрачному и грозному деловому соперничеству. Еще на Уолл-стрите Оливер показал брату знаменитого игрока, которому случалось выигрывать за один день шесть — восемь миллионов; этот человек по утрам играл на бирже, днем — на скачках, вечером — в игорных домах миллионеров. Так же проводили время и все его партнеры по бриджу.

Бридж был прямо-таки общественным бедствием; этой игрой заражено все общество — от низших до высших его слоев. Он уже свел на нет мирную беседу и товарищеские отношения, а кончит, наверное, тем, что уничтожит даже элементарное чувство приличия и превратит лучших людей в вульгарных картежников. Так рассуждала миссис билли Олдэн, которая была в числе гостей Дэвона,— и Монтэгю подумал, что кто-кто, а уж она-то знает об этом доподлинно, потому что и сама играет не отрываясь.

Миссис Билли не любила миссис Уинни Дюваль и свой разговор с Монтэгю начала вопросом: зачем он позволяет этой женщине себя совращать. Потом добрая леди пустилась толковать о том, как моден стал теперь бридж: люди играют в поездах — всю дорогу от Нью-Йорка до Сан-Франциско; у себя в автомобилях они понаставили ломберных столиков и даже во время кругосветных путешествий тоже играют в бридж!

— Однажды,— сказала она,— я собрала компанию, и мы поехали в Сэнди Хук на парусные гонки — разыгрывался приз «Кубок Америки»; когда мы уже возвращались на пристань, один мой приятель спросил: «А кто же победитель?» Ему ответили: «Миссис Билли идет первая, но вечером мы посмотрим». Другой раз мне вздумалось прокатиться с друзьями по Средиземному морю и вверх по Нилу; мы проплывали мимо Венеции, Каира, и пирамид, и Суэцкого канала, но они глаз ни разу не подняли — они все время играли в бридж! Вы думаете, я шучу? Ничуть, это сущая правда. Я знаю человека, который, отправившись из Нью-Йорка в Филадельфию, в дороге засел играть с какими-то посторонними пассажирами и нечаянно доехал до самого Палм-Бича — не мог же он бросить партию!