Пленники надежды - Мэри Джонстон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава XVIII
ПОИМКА УБИЙЦЫ
На следующий день в полдень из леса воротилась группа, отправленная полковником для поимки убийцы, о котором ему рассказала его дочь, и возглавляемая Вудсоном и сэром Чарльзом Кэрью. В середине ее, связанный и посаженный на круп коня за спиной одного из верховых, ехал Таракан. Его одежда была изорвана в клочья и покрыта болотной грязью, он поранил руку, и она была перевязана окровавленной тряпкой, кровь запеклась также и на его гнусной роже, сплошь исцарапанной, когда он пробирался сквозь заросли. Спутанные рыжие космы падали ему на глаза, желтые зубы были оскалены, он тяжело дышал, словно уставший пес, и лишь отдаленно походил на человека. Всадник, за которым он сидел, был не кто иной, как Луис Себастьян.
Доехав до маленькой площади среди хижин рабов и сервентов, всадники спешились. Поскольку был полдень, время обеденного перерыва, тут находились все работники, которые, оставив свои лачуги и дымящиеся миски с беконом и кашей из молодой кукурузы, в полном составе высыпали на площадь, где под сухим деревом, служащим также столбом для порки, стоял хозяин, слушая доклад Вудсона о поимке злодея, прерываемый веселыми комментариями сэра Чарльза Кэрью. Десяток услужливых рук стащил Таракана на землю, и он стоял, пошатываясь от усталости. Луис Себастьян сжал его руку и держал так, пока полковник выслушивал доклад.
Когда Лэндлесс, сидящий в хижине, погрузившись в тревожные думы, по непривычной суете, ржанию лошадей и взволнованным голосам понял, что убийца пойман, он встал на ноги и начал ходить взад и вперед. Мимо его двери проходили мужчины, женщины и дети, спешащие на площадь. Некоторые из них звали его с собой, но он качал головой.
"Если он выдаст меня, — подумал он, — мне недолго останется ждать, когда моя участь настигнет меня. Но я не пойду ей навстречу".
Меряя шагами тесную комнату, он остановился перед полкой, на которой рядом с примитивными столовыми принадлежностями лежала маленькая потертая книга. Это была Библия Годвина. Он взял ее, открыл наугад и прочитал несколько стихов. Затем с тяжелым вздохом оперся предплечьем на полку и опустил на него свой пылающий лоб.
— Да не смущается сердце ваше, — чуть слышно молвил он, затем повторил: — Да не смущается сердце ваше. — Он снова принялся ходить взад и вперед. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам[67]. — И, подойдя к дверному проему, прислонился к косяку, поглядел залитую солнцем дорогу, на ясное небо, на спящие ветки сосны. — Быть может, там, за чертой, я обрету мир. Здесь я его не нашел.
До него доносились неясные голоса работников, затем резкий голос надсмотрщика и беззаботный глумливый смех. Влекомый неудержимым порывом, он вышел из хижины и направился к площади. Когда он проходил мимо одной из ближайших лачуг, с ее порога поднялась тощая фигура и присоединилась к нему.
— Убийца пойман, — послышался замогильный голос мастера Уингрейса Порринджера. — Воистину исторгнута была кровь его из уст его и мерзости его из зубов его[68]. Да будет проклят тот, кто пролил невинную кровь.
— Аминь, — сказал Лэндлесс. — Но его поимка погубит нас. Этот подонок не станет молчать.
— У него нет доказательств. С тех пор как ты уничтожил те списки, нет ни единого клочка бумаги, который мог бы нас изобличить. А следы мы замели так же тщательно, как если бы мы были здешними язычниками, вышедшими на тропу войны. Пусть болтает, что хочет. Нечестивые роялисты суть безрассудные глупцы, и они решат, что он лжет, пытаясь спасти свою шкуру.
— Неделю назад они могли бы так подумать, — ответствовал Лэндлесс, — но не теперь. Им стало что-то известно. Губернатор и Совет чуют, что существует заговор.
У магглтонианина перехватило дух.
— Откуда ты знаешь?
— Неважно. Я просто знаю и все.
Порринджер обратил свое обезображенное лицо к небу.
— Боже, — промолвил он, — мы твой народ! Спаси нас! Да придет на них гибель неожиданная[69]; да будет путь их темен и скользок[70], и да приведет он их к смерти. Господи, сделай их слепыми и глухими, как гадюки, которые не зрят ноги давящего их. Подними руку Твою на них, и да сделаются они добычею рабов своих![71] [72] Он обратил к Лэндлессу свое жуткое лицо и горящие глаза. — Прокляни их вместе со мной! — вскричал он.
Лэндлесс покачал головой.
— Мы с тобою по-разному смотрим на вещи, друг.
— Маловерный! — завопил магглтонианин. — Ты повинуешься не одной только Божьей воле, как делал твой отец. Ты не готов разить амалекитян, не готов подобно Самсону перебить им голени и бедра, не готов и вырвать корни рода их, и сжечь ветви! Ты желаешь спасти одну девицу, и ради нее размяк сердцем и хочешь пощадить весь этот проклятый род! Смотри, как бы не извергнул тебя Господь из уст Своих, ибо ты тепл, а не горяч и не холоден!4 Горе, горе возложившему руку на плуг и озирающемуся назад![73] — Он дико захохотал и раскинул руки.
— Сдается мне, что ты наелся дурмана, — жестко осадил его Лэндлесс. — Опомнись! И не говори так громко, иначе врагам нашим уже не понадобится предательство Таракана. Что до меня, то я не проклинаю, а действую, что же касается моих мотивов для того, что ты почитаешь моей теплохладностью, а я называю гуманизмом, свойственным человеческой природе, то сделай милость — оставь их в покое.
Исступление, написанное на лице фанатика, погасло, и он понизил голос.
— Ты прав, друг. На минуту я лишился рассудка, увидав, что свобода, которая уже так близка, поставлена под удар. Я вовсе не собирался ссориться с тобою, ибо, исполняя наше дело, ты выказывал рассудительность, достойную молодого пророка Даниила, и я привязался к тебе, хотя мне казалось, что я уже никогда не смогу так привязаться к другому человеку. Я неустанно молюсь о том, чтобы ты покинул сумерки кальвинизма и вышел на чистый свет, в коем пребывают последователи благословенного Людовика.
Они дошли до площади и смешались с разношерстной толпой, стоящей по ее краям вокруг убийцы,
