Алиар - Мария Огнёва

— Тебе уже полегчало?

— Пампа… то есть… да. Творец существует. Логично, в принципе. Каммена существует. Магия существует. Почему бы Творцу не существовать? Наука терпит поражение и машет белым флагом.

— А почему ты считаешь, что магия против науки?

Тэрн яростно замахал руками, едва не снёс книгу со столика у кровати, но на человеческий язык перевести свою речь так и не смог. Джон продолжил:

— Алиар дал трещину в Каммене. Иногда в неё просачиваются существа, которые живут по законам других миров. Но там наука спокойно изучает их: даёт обоснование полёту фей, классифицирует говорящие деревья.

— Ты мне сейчас ещё скажешь, что создание мира Творцом — это логично и естественно… — выдавил Тэрн.

— Это логично и естественно. Но непонятно. Как раз это я назвал бы магией, а лучше — волшебством. Сведения, которые недоступны тебе на нынешнем уровне, которые, даже если тебе изложат, ты не сможешь понять и уж точно не сможешь применить… Когда мы познакомились, я говорил тебе, что ты не готов услышать многие ответы. И подумай: если бы я сразу рассказал, что я создал орден, что герой не должен, да и не может победить меня, что не все люди, которые дышат и говорят, живы… смог бы ты это осмыслить? А ведь это лишь малая часть того, о чём ты спрашивал. А создание миров, сотворение души, смысл мира… это гораздо сложнее. Это не просто знание, которое ты не сможешь осмыслить, — это то, что вредно и опасно знать, пока ты не готов к этому…

Парам. Парам. Парампам.

— Откуда ты всё это знаешь?

Тэрн сам удивился своему хриплому голосу.

— Да я не знаю, — удивился Джон. — Я просто так думаю. Что ещё мне было делать в последние тысячи лет? Учиться разным вещам и думать… Ладно, пойду я. Слишком много для одного дня, да?

Тэрн судорожно кивнул и зажмурился, уговаривая рассудок не расставаться с ним. Джон погасил лампаду, вышел и тихо прикрыл дверь.

Алисия помнила тот ледяной ужас, когда она увидела знак Творца на своём сыне. Одна из немногих людей Алиара, она знала, что означают эти родинки.

Что у него не будет нормальной жизни.

Она рыдала ночами, она проклинала Творца, она умоляла Его убрать эту метку… Почему Он выбрал её сына?! Неужели Он мало забрал у неё?! Неужто в её жизни ещё недостаточно боли?!

Потом началась её маленькая война. Стало не до проклятий.

И лишь через несколько лет, уже почти проиграв, Алисия поняла, что, может быть, — может быть, — таким образом Творец спас Тиму жизнь.

Алиар был слишком маленьким миром и слишком редки в нём были путешественники. Она побывала во всех городах десятки раз — сначала меняла обличья, легенды, но потом это перестало работать. Слишком примелькалась молодая женщина с маленьким ребёнком. В каждом городе их находили всего за несколько дней, и не было никого, кто мог бы заступиться за неё…

За неё — но не за Тима.

Завандрские бандиты, айнерские монахи, кивишская стража — в мире не было силы, равной ордену. Ещё бы, если даже Повелитель Мечей каждый раз проигрывал ему! И любого человека, попавшего в орден, берегли, как зеницу ока. А уж героя…

Конечно, оставить Тима ордену значило, что она вряд ли увидит его до войны. Конечно, это почти сводило к нулю его шансы прожить нормальную жизнь и завести семью. Но Алисия не видела других путей спасти сына.

И без него она сможет перемещаться быстрее и скрытнее… Она найдёт всех, кто преследует её, и убьёт их. Она найдёт того, кто поможет ей, — пусть это будут монахи, пусть бандиты, пусть хоть Повелитель Мечей. И, может быть, выживет. Но главное, что выживет Тим. А от судьбы героя ему всё равно не уйти…

Джон сидел над расчётами и раскачивал перед собой амулет. Это был приз, полученный Тэрном в Айнере. Глупая, бесполезная безделушка — подлая насмешка над его изобретением, над всеми его мечтами. Впрочем, настоящий амулет тоже не помог бы сейчас.

Он упустил момент. Звёзды разошлись на пятьсот лет… И теперь Джон вновь закапывался в расчёты, пытаясь найти другой способ зарядить амулет — или открыть иной путь к своей цели. Но не удавалось, не выходило. Куда он ни рвался — везде был тупик…

И всё из-за Кины. Нет, неправильно. Всё из-за собственной глупости: наивности, честности, неумения разговаривать с людьми… продолжать можно было долго.

Жалел ли он о своём решении? Винил ли Кину?.. Поначалу бывало. Со временем перестал. По крайней мере, он попытался! По крайней мере, в его жизни была любовь…

Да, до чего смешно это звучало. Он, он отказался ото всего, к чему стремился, ради любви! Да из него в первой жизни романтический герой был, как из моли, и теперь — как из булыжника!

Конечно, тысячелетия жизни доказали Джону, что всё именно так и выходит. Любовь, страсть, ненависть, самые сильные чувства бушуют порой в людях, в которых их дико даже предположить. И наоборот, в сильных, красивых, галантных юношах часто обнаруживается лишь пустота — в полную противоположность девичьим романам.

Хотя вообще-то романы Джон одобрял. Да, да, эти глупые, сопливые книжки с овцой-героиней и героем-оленем, которые нельзя было прочесть, не выключив предварительно мозг… и в которых всегда всё кончалось хорошо. Очень хорошо. Так хорошо, что Кину от них тошнило, и Тэрна от них тошнило — а Джон радовался. Приятно было видеть, что у кого-то в мире всё хорошо. Не зря живём, значит. Не зря страдаем.

Правда, гораздо сильнее романов Джон ценил сказки. Наверное, потому что для него они были историческими фактами, переиначенными, конечно, перевранными, — но всё-таки отражающими его воспоминания.

Тэрн, кстати, тоже сказки любил.

Тэрн… Тэрн уже несколько дней ходил, как пришибленный, и Джон почти жалел, что открыл ему ту малую толику происходящего. Как бы ни злился мальчишка, каким бы рассудительным он ни был, он действительно был не готов. И Джон представить не мог, как расскажет ему остальное…

Впрочем, значения это не имело. В ближайшие пятьсот лет всё неосуществимо. Он воспитает Тэрна, научит его всему… потом погибнет или изобразит свою смерть; скроется в тени и посмотрит, чего достигнет мальчик. Он молодец, он сильнее многих героев, может быть, зная, как устроен мир, он сможет, наконец, добиться цели… да нет, не сможет. Джон тяжело вздохнул. Тэрн — в точности, как он, — не умел по-настоящему находить язык с людьми. Когда было нужно для дела — да, мог убедить любого. Но чтобы долго вести за собой… вести не людей достойных, приличных, а всех… Искренне полюбить их — всяких. Вдохновить на подвиги — отъявленных подонков, глупцов, трусов… Тэрн бы не справился. Даже Джон за столько лет не научился.

Порой он жалел, что не застал Святых Гелдера и Дайфуса. Они, конечно, тоже не достигли цели — но они умели любить людей. Посмотреть бы хоть издали, как это выглядит…

Джон откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Что ему делать в эти пятьсот лет?.. Найти настоящий амулет или собрать новый… времени теперь на это предостаточно. Вести потихоньку свои бесполезные расчёты… а вдруг повезёт, а вдруг всё-таки выйдет. Растить Тэрна… хотя что его растить, взрослый уже почти. А потом? А потом что? Через пятьдесят лет? Через восемьдесят? Когда Тэрн умрёт?

У него будут дети. Может быть, они будут ему так же близки, как сам Тэрн. Потом будут внуки. Потом… всё кончится.

В первых Витках Джон не раз пытался разыскать потомков людей, которые были ему когда-то дороги, — и прекрасно знал, что за несколько поколений внутреннее сходство растворяется. И остаётся лишь боль от того, что человек рядом так похож на некогда близкого тебе, но не имеет с ним ничего общего.

Конечно, Джон с самого начала знал, что проживёт гораздо дольше обычного алиарца. Понимал, что все, к кому он привяжется, не проведут рядом и одной десятой его жизни… но одно дело знать, а другое — пережить. И осознание вышло столь болезненным, что полсотни Витков он не подпускал к себе никого и окончательно разучился привязываться к людям. Только Кина, видимо, что-то разбередила в нём. Все давно забытые, отмершие потребности: любить, быть любимым, заботиться о ком-то, делиться знаниями и мыслями, быть выслушанным — постепенно возвращались к нему, и становились всё сильнее после её ухода; тем больше напоминали о себе, чем дольше он не обращал на них внимания — и в итоге вылились на Тэрна…

А значит — нужно было убрать эти бумаги и проводить с мальчишкой больше времени. Пока не стало поздно. Пока не оказалось — опять — что за своими делами он всё упустил…

Была у него любимая, теперь появился ученик. Оставалось лишь надеяться, что в этот раз ему повезёт больше.

Эрнел снова остался позади, и у неё снова был конь. Хорошо.

Брат Елло заметил её. Плохо.

В этот момент он ел, а судя по его виду, завандрский настоятель был не из тех, кто оставляет тарелку полной. Значит, у неё была фора. Хорошо!