Цена слова - Степан Мазур

Потом меня признала её мать, а затем и вся прочая родня. Я хотел переселить семью Оксаны из деревни в город, поближе к ней, но старики отказались уезжать с родных мест в «цивилизацию». Грязь урбанизации? Экология? Что-то ещё…

Но родители не стали перечить и просить подождать, когда я попросил руки и сердца их дочери…

В итоге свадьба, невеста в роскошном платье, фате, море цветов. Мы оба в бежевом, я не стал заказывать чёрный костюм. Всё должно было быть светлым, ярким, счастливым. К чёрту традиции! Всё должно светиться счастьем. Никакого чёрного цвета.

Мы были счастливы!

Были…

Порыв ветра заставил поёжиться от воспоминаний и поплотнее закутаться в кожаный плащ. Я приподнялся и уткнулся в обелиск лбом. Вздохнул тяжело…

Нас расписали. Шампанское, поздравления, букет через голову подругам. При выходе из загса невеста на руках сияет, как бриллиант. Потом шафер возит по городу. Фотографии в самых живописных и памятных местах города.

И вот, златокупольная с крестами. Православный храм имени какого-то святого. Родня вся у входа. Заходим внутрь, дверь закрывается. Вторая дверь, с правого боку, напрямую в помещение, перекрыта доской, но стоит распахнутая во всю ширь — проветривают.

Я хотел встать справа, взяв Оксану левой рукой, но священник меня переставил, попеняв на то, что жена от мужа должна стоять по правую руку.

Пылают свечи, строгие лики смотрят на нас со стен. Все святые, ангелы и серафимы безотрывно следят за венчанием, даже мой личный ангел стоит и молчит.

Священник совершает обряд и вот уже короны почти над головами, когда сердце режут звуки выстрелов. Первый, второй.

Экспертиза доказала, что первой пули было достаточно. Она пробила ребро и вошла в сердце. Киллер, для порядку выпустив вторую, скрылся бегом от территории храма до дворов. Его так и не нашли. Не знаю, в меня он должен был стрелять или в жену, но я знаю, КТО его нанял. Про меня может не забыть только один человек в мире — Колчиков.

Сегодня я заберу его жизнь…

— Прощай, Оксана. Я, скорее всего, больше не вернусь.

Я отдалился от могильного камня и, последний раз посмотрев в глаза на портрете, пошёл к автомобилю.

Пытался начать новую жизнь. Пытался всё забыть, наивно полагая, что и он забыл, исчерпал этот лимит мщения, злости.

Ничего. Не изменилось ничего! Мир прежний. Некоторые люди просто не меняются!

Салон джипа тёплый, приклад кажется АКМ ещё теплее. Стёкла тонированы. Три рожка лежат на сиденье.

Я знаю, где ОН живёт. Я всё узнал и достал оружие. Тем, кто сидел, подтянуть старые связи не сложно. Особенно, когда есть деньги. А деньги у меня были.

— Я еду, Колчиков. — Прошептал я зеркалу. Щёлкнул проигрыватель.

Это имя опять на устах, [30]Не стихает в душе и речах.Запятнав сердце встречей,Ты летишь в облаках.Я стою в поднебесье один,То ли жив, то ли дым,Просто дым.Вверх за ним я и сердце —Ты оставь жизнь другим.

На другой высоте,На незримой черте,Кто нам жить не давал —Всех их принял развал.Всем раздал, кто что брал.Вот он, жизней финал.

Газу! Газу! Джип едва вписывается в поворот. Случайная песня, словно про меня.

Обелиск заменяет слова.Солнце в тучах и молнии слепят.Нет лекарства от бед,Не проснёшься, ты, нет.

Я вернул их монету —Упокойся их души.Её имя растает, как дымЯ лечу вслед за ним,Вслед за ним.

На другой высоте,На незримой черте,Кто нам жить не давал —Всех их принял развал.Всем раздал, кто что брал.Вот он, жизней финал.

Достал ты меня, Колчиков. Пора исполнить последнее данное слово. За него надо было браться сразу, не слушать никого. Не поймет никто так, как понял я. Не ходили моими тропами.

Если нет справедливости — я буду справедливостью. Я не могу забыть расширенные зрачки Оксаны и белоснежное платье, пропитывающееся багровым быстрее, чем утекает сквозь пальцы надежда на хорошую жизнь.

Не могу забыть дрожащих, тёплых губ. Пусть даже меня убьют твои люди, я сделаю всё, чтобы тебя отправить на переплавку.

Я еду и… будь, что будь.

Глава 5 — Сын за отца -

Безжалостное солнце плавило дворец шейха. Вооружённый до зубов уголок рая, утопающий в хаосе ближневосточных войн, он не желал сдаваться бомбёжкам, зачисткам, диверсиям и другим обстоятельствам войны. Оставался чуть в стороне, в статусе нейтралитета сотрудничая со всеми противоборствующими группировками. Балансируя на острие меж столпами сил, оставался живым и невредимым.

Солдаты на стенах и безмятежные плодовые деревья в саду. Спальные комнаты, заваленные ящиками с оружием и сверкающие лазурью бассейны. Разруха за пределами дворца и бункер, напичканный новейшим оборудованием под землёй. Огромная семья шейха, купающиеся в роскоши, дети и наложницы и контраст нищеты соседнего квартала. Грохот разрывающихся снарядов и безмятежная тишь сотрудничающих районов.

Жизнь и смерть ходят по одной грани. Когда-то единые люди оказались по разные стороны баррикад в расколотой сначала надвое, а потом на десятки осколков стране. Безжалостная игра мировой политики, к которой так и не привык за год в образе вольного наёмника.

— …Мне плевать, как ты работаешь! Мои деньги — мои условия. Ты возьмёшь с собой трёх моих людей и точка! — Араб нависал надо мной горой. Карие глаза отражали Рыжего Дьявола, силясь поймать взгляд дольше, чем на секунду.

Я поскрёб лоб, глядя в потолок. Безразлично пожал плечами. Упорно отказывался смотреть нанимателю в глаза. Тяжёлый взгляд вольного охотника мало кто выдерживал. А клиента пугать не хотелось. Нервный. Солдаты коалиции на пятки наступают, подозревают в двойной игре. Чуть что и в комнату вбежит вооружённая охрана. Зачем портить послужной список, уничтожая нанимателей? Не за тем после срочной службы и службы по контракту почти год по Ближнему Востоку бегал… Очки зеркальные, что ли купить?

— Ваша воля, шейх. Ваши солдаты. Только я не гарантирую их возврат.

Араб затеребил чётки. Пальцы заметно дрожали. Нервничает. Есть за что жить.

— Мои солдаты прошли лагеря. Они не бояться смерти.

— Смертники — хреновые войны. Пара месяцев подготовки — это не так уж и много. Умереть ещё не всё — надо победить. Впрочем, регулярные войска настолько запуганы, что стреляют даже в детей. Можешь посылать против них кого хочешь. Тогда я тебе зачем? Ты сказал тебе плевать, как я работаю, так к чему все эти разговоры? Шейх, ты противоречишь сам себе…

Шейх поморщился, скривился, словно проглотил ломтик лимона. Повысил голос — горячая южная кровь взяла верх:

— Они убили моего брата!

— Ткни пальцем в любую семью и спроси, скольких они оплакивают ночами. Нет таких дверей, через которые не проходит смерть. Только на войне она приходит так, словно её часы спешат. Или стрелки замкнуло и старая спятила. Как ты думаешь, у смерти есть часы?

В свои двадцать семь я достаточно насмотрелся не потери. Не цепляют больше.

Шейх долго выдохнул, пальцы впились в виски. Заговорил более спокойным голосом:

— Они убили его якобы случайно — в перестрелке. Но мои люди сообщили, что перестрелка спровоцирована…

Я снова безразлично пожал плечами, сказал:

— Не бывает случайностей, шейх… Просто скинь аванс на счёт, и я принимаюсь за работу.

Поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Вроде прожил чуть больше четверти положенной человеку жизни — а ума-разума так и не набрался. Отец в этом возрасте уже уходил с войны, а я утоп здесь по самые уши. Надо выбираться. Грохот пуль начинает приедаться. В печёнках сидит, как говорят на родине.

Батя был прав — война хороша для тех, кто на ней не бывал. Только теперь я понимаю тебя, Железный Данила.

Выслушивать от шейха, кто кого убил, и кто кому мстит, не входило в планы. Эти разговоры с арабами растягивались на часы. Всё настолько запутано. Сунниты воевали с шиитами, салафитами, ваххабитами и в обратном порядке. Коалиция войск поддерживала регулярную армию, те в тайне сотрудничали с повстанцами. Обособленные группы пели свои песни.

Все воевали со всеми при большой примеси интересов и интриг спецслужб, двойных агентов, предателей, перебежчиков, информаторов и дезинформаторов. Хаос, называемый войной, горел, пока горит нефть на вышках. Денежные потоки в мире нестабильности манили наёмников со всего мира. Либо пуля в лоб, либо на коне. С копытными здесь были проблемы, так что кровь текла рекой. Этого не показывали по телевизору. СМИ здесь были редкими гостями. Фанатиков постреляли в первые годы войны, а смертниками, даже за самые большие гонорары, журналисты становиться не желали.