Земля вечной войны - Дмитрий Могилевцев

Юс заснул, провалился в дрему, очнулся снова, — кажется, через минуту. И не сразу понял, отчего проснулся. По ущелью волной катился крик, страшный, наполненный невыносимой болью. В палатке кто-то выругался. Оля дрожала, вцепившись в его руку. Оля? Что такое? Ты чего так дрожишь? Он коснулся в темноте ее лица. Мокрое. Ты плачешь? «Ты плачешь? »

— Нет, — сказала она, и всхлипнула.

— Не плачь, — сказал он, погладил ее веки.

— Ты не убьешь меня?

— Ты чего? С чего ты взяла?

— Ты не убьешь меня?

— Успокойся, — сказал Юс, повернувшись на бок, прижал к себе, поцеловал в горячий лоб. — Успокойся. … Вот так, постарайся заснуть, тебе нужно заснуть. Ты уедешь домой, я сам посажу тебя на поезд, обещаю.

— А ты поедешь со мной?

— Поеду, — пообещал Юс. — А сейчас спи. Ничего не говори больше, спи. Я обниму тебя, крепко-крепко, и тебе не будет холодно, тебе будет хорошо, а завтра мы поедем вниз и скоро будем в Фергане.

Шрам на ее лице не был единственным. Еще один тянулся через спину, от правой лопатки вниз, и по боку — грубый, неровный, жесткая горячая полоса. Она вздрогнула, когда пальцы Юса его коснулись.

Она почти не спала. Под утро, когда жар наконец спал, прикорнула немного, вся взмокшая от пота, и почти тут же в палатке загомонили, заворочались, зашебуршали, закряхтели, залязгали снаружи по котлу. Подъем. Нужно вставать. Вставай! Она села, прикрываясь одеялом, бледная, с растрепанными волосами.

— Я сейчас. Ты… не смотри.

— Не буду, — пообещал Юс и отвернулся.

Она за его спиной натянула затвердевшую, ломкую, как фанера, майку, натянула свитер. А потом обняла его сзади, прижалась к нему и поцеловала в затылок.

После завтрака приехал Семен со своими. В долине сразу стало многолюдно, шумно, суетно, тесно. Там и сям валялось военное железо, на камнях лежала решетчатая труба станкача, свьюченного с лошади, громоздились ящики с гранатами, уже переругивались за палатку, раскладывали еще костер — делать завтрак для прибывших, набирали воду в обмелевшей, чистой поутру реке. Семен отозвал Юса в сторонку, сказал:

— Ну, хлопче, повезло вам. Там такая заваруха за перевалом была. Чуть не сотню Алтановых завалили. Ты что, и вправду бабу знакомую там встретил?

— Вправду.

— Мои хлопцы говорят, то новая баба Сапара командовала, бия долинного, роду Кипчак. Откуда взялась, непонятно. Говорят, бой-баба, взрослого чоловика голыми руками одним ударом бьет. Це баба так баба. Говорят, чокнутая, и ведьма, Сапар без нее дыхнуть боится. Ты-то откуда ее знаешь?

— Знаю, — ответил Юс. — Просто знаю. Встречались раньше.

— Ну, не хочешь говорить, не говори, не моя справа. Хоть я б справу такую не ховал, не темнил. Очень полезное знакомство. Чтоб Ибрагимовым людям в долине так вот кто-то помогал… тото Ибрагим удивится. Ибрагим, ты знаешь, за долиной хорошо смотрит. … Э, не. А свою девку, Олю это, откуда взял?

— Случайно получилось. Алимкул ее в заложники взял и не отпускал.

— Как так?

Юс рассказал, как было дело. Семен удивленно кивал головой, слушая, а выслушав, сказал: «Ну лайдак. Давно мне он не нравился. Тильки глянь, Юсе, — без него б у вас ничого не отрималося».

— В том, что все-таки получилось, его заслуги нет, — сказал Юс.

— А все ж без него не вышло б. И Оля твоя живая.

— Живая. Ее всю ночь лихорадило. И хорошо еще, если обойдется. Ранки на горле воспалились.

— Брось, Юсе. Колы ужо не занялося, буде здоровенька.

— Ты мне вот что скажи, — сказал Юс, — я сейчас понимаю, что шансов уцелеть у нас было немного. Шавер сказал, Каримжон умирать приготовился. Он землю с кишлака, того кишлака, внизу, в мешочек насыпал и на шею повесил. Зачем Ибрагим позволил нам пойти? Таких, как Каримжон или Шавер, у него наверняка раз-два, и обчелся. Он же не мог не понимать, что спасти нас могло только чудо?

— Ну ты живой, правда? Чи нэ?

— Вроде живой.

— Ну так на што бедуешь? … Ты не спеши Ибрагима судить. Тебе до него далеко. Он больше, и бачит больше, и розумие. А что на верную погибель… мне козали, ты одын троих Рахимовых положил голыми руками, чи нэ так?

— … Так. Только… все не так там было, как ты думаешь.

— Так ведь положил? И зараз живеньки вернулся? Так што ж ты?

Возразить на это было, в общем-то, нечего. Юс только пожал плечами. Семен еще долго расспрашивал, что да как, особенно его интересовала та женщина, заслонившая перевал. О ней уже ходили легенды. Говорили, она Каракуль переплывала, и на белой кобыле голая по ночам скачет, кулаками десяток мужиков до смерти забила, и хоть и немая была, но языки знает, и рисует, Сапар-бия приворожила, он теперь едва к другим бабам ходит, все к ней. Еще говорят, — бабьи сплетни, конечно, но ты не думай, тут народ верит, — что вторая жена Сапарова никак понести не могла, а она с ней легла, ну, как мужик с бабой, и та уже сейчас на втором месяце. Старухи говорят, ребенка, если девочка родится, нужно задушить в тряпке, чтобы кровь не пролилась, и сжечь целиком, а если мальчик, то будет богатырь, но злой, очень злой. Говорят, первая жена Сапара, она из племени ичкилик, род у нее богатый, сильный, отравить ее хотела, но яд ее не берет. Ведьма она. … Ну, чушь, конечно, лабуда, тут народ тот еще, наплетут, но мужиками она-то командовала, козаковала, и твою шкуру спасла. И воевать с Алтановыми не пришлось, а он в долине был самый сильный, а теперь Сапар стал, с бабой своей. Говорят, ее Есуй зовут.

— Ее Нина зовут, — сказал Юс. — Красавица-татарка Есуй была наложницей Чингисхана. Он захватил ее в плен, а потом возил с собой в походы.

— Есуй чи Нина, одна холера. Ты мне скажи, Юс, если б ты поихал до ее и к Сапару, допомогла б вона тебе? Ну, колы б мы собралыся гуторить с Сапаром, чи шо?

— Не знаю, — ответил Юс. — Она приехала сюда, чтобы меня убить. Ибрагим говорил, ее с напарником нашли по следу из трупов. А теперь она дрались за меня. Я не знаю.

— Не знаю, не знаю, — Семен вздохнул. — А ты скажи, Юсе, чи правда, шо ты на крови слово давал перед всими?

— Правда.

— Ох, хлопче, хлопче, — Семен покачал головой. — Не розумиешь ты — то не жарты тебе. Тут — не жарты. Ты смотри, Юсе, ой, смотри.

Когда ехали через кишлак, Юс заметил на глине выщербленных, осыпающихся стен, на обгорелых деревьях россыпи темных пятен, комья свежей земли во дворах, заскорузлые от сохлой крови клочки с торчащими нитками, валявшиеся там и сям. А на краю кишлака стоял новый шест, обвязанный тряпками. На верхушке этого шеста («Не смотри», — сказал Юс Оле, но она все равно посмотрела, не отвернулась) покачивалась отрубленная голова Алтан-бия с забитыми землей пустыми глазницами.

Каримжон ждал их за окраиной, у озера. Дождавшись, вскочил в седло, поехал следом. Оля спросила шепотом: «Почему этот кишлак пустой? »

— Потому что всех его жителей перебил тот, чью голову ты видела на шесте, — ответил Юс. — Их похоронили в домах. Это сейчас кладбище. Мазар.

— Начальник, не говори про это, — сказал ехавший рядом Шавер. — Нехорошо. Накличешь беду. Мертвые сейчас едят. Им хорошо сейчас. Живым говорить не нужно.

По сине-зеленой глади озера не пробежала ни одна морщинка. Где-то вверху свистел в скалах ветер.

Здесь пыль вздымали только копыта. Не падали камни, не шелестела листва. Все накрыл колпак глухой, ватной, жаркой тишины, солнце сочилось горячей смолой сквозь выгоревшую рубаху. Сзади, в безветрии, с леса шестов, торчащих над мертвым кишлаком, свисали блеклые тряпки, похожие на ошметки выдубленной и обесцвеченной солнцем и ветрами человеческой кожи.

— Страшное место, — сказала Оля шепотом. — Куда мы едем?

— Вниз, — сказал Юс. — Подальше отсюда. К твоему поезду.

Но остановились они, проехав совсем немного, у киргизского стойбища. Шавер сказал, что Каримжону нужно поесть и поспать, он уже третий день ничего не ел и не спал две ночи. Хозяева снова закатили пир горой, Мурат и Алимкул напились вдрызг, хвастались, потом принялись браниться, и не соображающий спьяну Мурат, хихикая, рассказал всем собравшимся, как Алимкул занимался кровной местью, и как заслонялся бабой (тут Мурат громко икнул) от Алтан-бия и от Юса, и как потом боялся ее отпустить, думал, Юс с него и вправду шкуру сдерет, в штаны наделал, мститель сраный, ему даже оружия не дали, чтоб со страху своих же не пострелял. Алимкул зарычал и схватился за нож, тот самый нож, который приставлял к Олиному горлу. Он даже не вычистил его после, лезвие было заляпано кровью. Юса будто током ударило. Он вскочил и вдруг оказался подле Алимкула, а тот завизжал, как поросенок, пытаясь согнуться. Нож, кувыркаясь, взлетел в воздух. Алимкул пятился, прижимая к груди вывихнутую руку, а Юс бил его по лицу открытой ладонью, отвешивал одну звонкую оплеуху за другой, потом за шиворот, как кутенка, выволок из юрты наружу. За ним выскочили, но он уже успел, вздернув Алимкула за шиворот и пояс брюк, пинком тяжеленного альпинистского ботинка вышибить его в темноту. Шавер крикнул: «Начальник, стой, начальник, что делаешь! »