Шебеко - Иван Гаврилов

От последних слов Ире стало жарко. Неужели прощена, и настали прежние времена, от которых еще веет теплом? Как хочется этому верить… Сердце дивчины истосковалось только по нему, смуглолицему хлопцу. Еще миг, и Ирина не сдержалась бы, заструилась бы ее речь в любовном потоке. Но этого не случилось — помешал холодок, все еще крепко сидевший в Коле.

— Ладно! — махнул рукой малец и примостился на щербатую скамейку. Посидели, помолчали. Холодок меж ними заметно растаял, но до прежних отношений еще было далеко. И чудится Коле, что во всем виновата она, Ирина. Заигрывала, наверное, с Андреем, и вот результат… «Дуры — бабы! Пообещай им шоколад, так они и рады…»

Малец коротко попрощался с Ириной:

— Пока! Завтра приду! Не ходи в клуб. Посидим здесь…

Людская молва на селе распространяется со скоростью света; она не знает ни границ, ни высоких барьеров, ни хмурой, занудливой погоды. Весть о Колином успехе в мгновение ока разлетелась по замшелым и трухлявым домам, на устах любопытных каверзно дрожит один и тот же вопрос: слышал ли о Митькином сыне? Говорят, учудил…

И дядя Павел первым прилетел поздравлять своего племянника. Среднего роста, но крепко сбитый мужчина вихрем ворвался в шатровый дом, широко улыбнулся и стал назойливо тормошить Колю, беспробудно храпевшего после ночной гулянки.

— Хватит дрыхнуть, мужик! Люди уже устали от работы, а ты все еще нежишься в постели, словно королевский сынок… Пойдем, сходим ко мне в гости.

Коля спит себе и ловит причудливые сны, но слипшиеся, тяжелые веки уже готовы воспринимать великий божий день.

— Эх-х!

— Вставай, вставай! Десять утра, солнце уже на небе… Узнают люди — осмеют!

— Ну и пусть… — вяло сквозь сон бубнит мальца голос, и нежными полудетскими пальцами хлопец чешет под мышкой.

Тихо и уютно в чулане. Луч солнца прожектором разбрасывает мягкий нерезкий свет.

— Ладно! — вдруг открываются губы юнца, и маленькое, гибкое тело юлой выскакивает из чулана.

«Чертенок!»— лишь удивляется Павел, и удовлетворение, какой-то невиданный доселе подъем прокатывается в его еще довольно молодом теле.

Коля помылся и привел себя в порядок, а шершавые его мысли все еще витают возле Ириных кос. Мерещится, что дивчина по уши влюблена в него и думает только о нем, о старом порядочном друге. «Хотя я и не люблю тебя, Ирочка, но все же в тебе что-то есть…»

Вот и новенький дом Павла Золоторева. За запыленным окном царит торжественная тишина: семья здесь уже не живет более полугода. Но в застрехах по-прежнему чирикают воробьи, а в унылом, запустелом дворе величаво шаркает в гордом одиночестве соседская кура.

— Совсем запустел наш дом, — грустно роняет Павел и открывает заржавелый замок. — И неизвестно еще, когда воротимся назад. Нравится мне в Айбесях.

Лесу вдоволь, есть где развернуться. А с людьми я уживаюсь везде… Была б голова на плечах, всегда можно найти подходящий уголок…

— Ты все еще работаешь объездчиком?

— А кем еще?

— Может, — поинтересовался Коля, — повысили уже до помощника лесничего?

— У нас повысят… — дядькин голос задрожал. — В нашем деле в основном повышают тех, кто лижет зад начальству. А я — не из их числа. Мне противно глядеть, как вроде бы солидный мужик, с образованием, юлой крутится возле паршивого лесничего, у которого вся заслуга в том, что окончил институт… Спина у меня не гнется — вот в чем беда. Я бы враз полез в помощники лесничего, ежели бы хорошенько, пару недель угощал лесничего и сунул ему в лапу несчастные деньжата. Но не позволяет душа!

Павел вытер пыль со стола и на скорую руку накрыл его закуской. Он потянулся к водке, открыл пробку, а после сказал:

— У нас в лесном хозяйстве, все еще злодействует дурная система. Прикатит какая-либо вшивая комиссия, стало быть, не ленись, угощай до отвала. Откуда берутся водка и закуска — это никого не интересует… Главное, чтобы все лежало на столе… Тогда ты хороший, и тогда спишут все твои грехи. Я, — прибавил Павел, наливая водку, — как честный человек, вначале даже зажимал лесников… Прикачу к ним нежданно-негаданно, и давай их шерстить по всем правилам лесной науки. Смотрю: есть ли козырьки на срубленных пнях, качество рубок проверяю, а только потом уже подхожу к самовольным порубкам… Эти сведения, — кивнула властная голова, — во где у меня сидят! — И Павел ладонью дважды ударил по карману. — Каждый лесник у меня докладывает про соседа, а тот в свою очередь, на следующего. Глядишь, компромат уже обрастает в дело…

Павел в упор поглядел на племянника, вытянул руку со стаканом:

— Бери! Выпьем за успех. Но имей в виду: в работе лучше не пить Здесь можно… Давай дернем по одной, а там что бог даст.

Коля поморщился, но стакан пригубил.

А дядька налил себе второй стакан. Он с удовольствием крякнул, с хрустом поел сочный огурец и продолжал:

— Так вот… Зажимаю лесников, а сам потихоньку мыслю: «Что же из этого я имею?» Наживаю себе врагов, и на этом — все! В кармане-то гуляет ветер… Зарплата объездчика сам знаешь — семьдесят рублей. Смехота! На такую сумму не то что семью содержать, раз к любовнице по-доброму не сходишь. Если б не бычки — протянул бы ножки… Думаю, так дело не пойдет… Треба определиться в жизни. Либо жить, либо существовать. И теперь я выбрал первое. Пусть лесники живут себе на здоровье, но и меня пускай не обидят… Два года теперь блаженствую на свете.

— Что, взятки дают?

— Дают-то не дают, но кое-что выпадает, — загадочно блеснул глазами дядька. — Вырастешь — поймешь! А вообще, Коля, — вдруг философски заметил Павел, — жизнь — сложная штука. Куда не кинься, везде торжествует несправедливость… Эх-х! — и дядька опрокинул второй стакан. — Зачем я живу на белом свете? Не пойму… Представляешь, несчастный человек… Хочу любви, а ее нет. Живу вот со своей дурнушкой, а не знаю, зачем. Постылая мне, ненавижу!

— А чего же тогда женился?

— Если б я женился на ней… — грустно роняет дядька. — Это она меня женила. Через родительское добро и через моего недальновидного отца. Пришел из армии чин-чинарем. Все складывалось хорошо… И вдруг ни с того ни с сего родители стали приставать ко мне. Батя говорит: вот, мол, стар я, скоро помру. Хочу женить тебя, сынок. Помирать будет легче. Я отбрыкиваюсь как могу… В то время я как раз дружил с молоденькой учительницей Красавица такая, и умная. Но у нее ни кола, ни двора. В глазах родителей, естественно, она выглядит босячкой… Отец кричит, ревет и знать ничего не хочет про дивчину. Но все подсовывает мою нынешнюю дуру. Говорит, богатая. И родители ее, мол, в случае чего помогут… Я и послушался старых родителей… А теперь что? Они умерли, а я мучаюсь, глядя на ненавистную рожу. А ведь мне еще только сорок! Хочется жить и любить! Да что там впустую болтать…

Павел явно захмелел. Он еще раз глотнул «горькую», выпил и Коля.

— Вот приедете ко мне, в Айбеси, и собственными глазами узреете, как ваш дядька устроился на белом свете, — пьяноватый голос объездчика все же отдает прежней грустью. — Да что деньги? К чему они человеку? Ну, купил машину, отложил в чулок, а дальше-то что? Пустота? Вот именно пустота! Теряется смысл жизни. А мне еще хочется жить… От души жалею, что не женился на любимой дивчине. Не могу себе этого простить. Растоптать счастье собственными руками… Где ты найдешь еще второго такого дурачка? — и он вдруг тихо-тихо запел:

Всюду были товарищи,Всюду были друзья…Но знакомую улицуПозабыть он не мог…

Услышав песню, затосковал и Коля. А в карих, чуть-чуть раскосых глазах дядьки появляется непонятная пелена: то ли это слезы, то ли это любовь, так и не угасшая в душе зрелого уже объездчика.

— Думал, в техникуме подберу себе подходящую пару, — вдруг перескакивает мысль Павла, и перед ним вновь вздымаются горы воспоминаний. — Нашел одну… Вроде бы недурна собой, и умом блещет, но все равно не то! Там же одни молокососы, в основном после восьми. А я, старый хрен, у которого уже двое сыновей, ввязался в эту паскудную историю… На третьем курсе бросил — подальше от греха…

— А как же тебя в техникум взяли? У тебя же как рассказывала мать, до армии было всего семь классов образования…

— Так и было, черт бы ее побрал! — небрежно роняет Павел, а после с гордостью поясняет — Мозги были — вот в чем дело. Лет пяток промучился после армии. Потом смотрю, дело — табак. Нет образования — нет и зарплаты… Думаю, так дело не пойдет… Кровь из носа, но чтобы техникум был. Разом оделся по «фирме» — и к директору школы. Я говорю: «Дайте мне справку за восемь классов…» А он в ответ лишь зубы скалит: «Зачем тебе, мужлану, паршивая справка?» Я снова наседаю на него: «Надо! Мол, бутылку ставлю». Как только показал «светленькую», так он сразу же и смягчился… Вот с этой фальшивой справкой я и штурмовал техникум… Эх-х! Мозги же есть… Мог бы прыгнуть и выше, да грехи не пускают… Жаль! А ты молодец, Коля! — Что странно, дядька трезвел на глазах. — Кончишь институт — станешь человеком. Радуюсь за вас, черти! Не то, что мои… Вряд ли из них выйдет толк. Видит бог, что они пошли в эту дуру… Учатся с грехом пополам, а вот насчет гульни — первые!