По ту сторону Стикса - U.Ly

Я развернулся в обратную сторону и подобрал цепь из грязи. День явно не задался: Дэвона не найти, похоже, он теперь жизнь положит на то, чтобы держаться от нас подальше. Но что-то мне подсказывало, в один прекрасный момент Зверинец явится сам, и мы обо всем узнаем. Возможно, слишком поздно. Но я не волшебник, чтобы решать такие проблемы. За последние годы с легкой подачи Фрэя решать все проблемы силой вошло у меня в привычку. А такое решение подходит не для всех случаев.

Для возвращения я выбрал самый короткий путь – по кривому глухому переулку, куда не выходило ни одного окна, и даже двери прорезались сквозь стены редкими косыми силуэтами. Все стремятся как можно реже выходить на улицу, от чего атмосфера становится еще тяжелее, а одинокие улицы еще опаснее. С конца переулка до меня донесся мерный скрип, словно ветер гонял туда-сюда незакрепленный ставень или открытую калитку. Ощущения присутствия человека не было, поэтому я безбоязненно пошел вперед.

То была совсем не калитка. На ржавой железной конструкции, судя по всему когда-то принадлежавшей фонарю, весь обвязанный веревкой, как куколка какой-нибудь бабочки, висел труп. И покачивался. Должно быть, подвесили его совсем недавно, потому что ветер был не такой силы, чтобы раскачивать человека. Хотя откуда мне знать, какой силы должен быть ветер, чтобы раскачивать повешенный вниз головой труп?

Несмотря на ощущение нереальности и омерзения от происходящего, я все же двинулся вперед. Меня гнало гнилое любопытство и страх, что это может оказаться кто-нибудь из знакомых. Да, в резервации и раньше убийства случались чуть ли не каждый день, но над трупами не глумились почти никогда. Все привыкли к ножевым ранениям, дракам, смерти от передозировки и отравления. Но ни уличный головорез, ни напившийся до кровавых чертей недавний дружок, и уж тем более ни один наркодилер или мошенник-бармен не стали бы подвешивать свою жертву к столбу. Смерть – сама по себе нечистая штука, но от такого издевательства, разило как из помойной ямы.

Я подошел к трупу и осторожно качнул его, чтобы тело раскрутилось и повернулось ко мне лицом. Отвратительно заскрипел фонарь, затрещала веревка – кокон повернулся ко мне медленно, как в старых фильмах ужаса. Путы не доходили до головы, и мне стало прекрасно видно налившуюся тяжелой кровью физиономию с полуприкрытыми глазами.

Бор!

Буквально накануне Фрэй отпустил пленника на все четыре стороны, поддавшись кратковременному великодушному порыву. Тогда мне показалось, что еще секунда – и Бор попросит разрешения остаться у нас. Он не попросил, но, по крайней мере, я был уверен, что он еще вернется.

И теперь это...

Его труп, глумливо подвешенный на территории западной группировки, выглядит как вызов, причем не самого хорошего свойства. Кто бы это ни сделал – а произошло это определенно не по приказу Фрэя – он явно не сторонник мира во всем мире.

Секунду поразмыслив, я решил, что труп надо как минимум срезать и убрать подальше от посторонних глаз. Потом кто-нибудь из наших боевиков может избавиться от тела, не привлекая лишнего внимания. Достал из кармана складной нож и полез на фонарь. Конструкция была старее, чем казалась на первый взгляд, и под моим весом начала издавать утробные звуки. Так глядишь, и до конца лезть не придется – окажемся на земле с трупом одновременно.

– Ты что делаешь, мудак?! – окрик прозвучал настолько неожиданно, что из руки чуть не выпал нож.

Я резко повернул голову, чтобы увидеть троих незнакомых боевиков. Учитывая мое положение и все еще покачивающийся труп – ситуация не самая приятная. Зато выглядит вполне однозначно. Черт бы побрал мою эмпатию, вовремя не предупредившую об их появлении!

Стоит ли пытаться переубедить трех голодных шакалов, что я не верблюд?

Не долго думая, я оттолкнулся ногами от фонаря и зацепился руками за черепицу ближайшей лачуги. Немного подтянуться и можно спокойно уйти по крышам...если только, конечно, они не старше тебя в три раза.

Черепица раскрошилась прямо под пальцами и целым пластом вместе со мной съехала вниз. После падения, я только и успел, что спрятать голову, так что большинство осколков пришлось на спину – больные ребра тут же напомнили о себе волной тянущей боли. Любимая стратегия – сбежать, пока противник не опомнился – неожиданно дала сбой. Но это не значит, что я оставлю попытки. Надо всего-то раскидать подоспевших и явно довольных моей неудачей боевиков.

Едва распрямившись я врезал первому под дых. Второй стал осторожнее и притормозил, не решившись налететь на меня с разбега. Не гордый – подойду сам. Удар ногой в прыжке с разворота еще никого не оставлял равнодушным. Целуйте землю! Третий уже подобрался сбоку, но я удачно приземлился и ударил локтем снизу в челюсть.

Теперь, после краткого знакомства, можно было и улепетывать – кто знает, эти трое, оправившись от первого шока, может, еще и разделают меня под орех. Ну а мне, со своей стороны, не хотелось на самом деле оставлять после себя трупы. И так мы уже влипли по уши. На этот раз никаких ветхих крыш – я припустил вдоль по переулку. Вслед неслись проклятия, но не топот ног.

Глава 18. Под водой

Убийство Кобальта перевернуло мою жизнь. Нет, на удивление, я не чувствовал ни угрызений совести, ни какого-то отвращения к тому, что замарал себя чужой смертью. Чудовище ушло и, слава богам, я не помнил как. Кербер, узнавший о смерти Кобальта, похоже, не слишком расстроился, зато мной заинтересовался в крайней степени. Теперь несколько раз в неделю я должен был нести вахту в его доме. История повторялась...

Сомневаюсь, что боссу на самом деле была нужна охрана: он сам в состоянии справиться практически с любым. Я не мог прощупать его как следует, но у меня складывалось впечатление, что ему, скорее всего, была нужна охрана от самого себя. Будто он находился в постоянном страхе нанести вред самому себе, или же тихо сойти с ума в одиночестве.

Главарь группировки очень много пил и курил. В стеклянном серванте с массивными деревянными ногами в виде звериных лап всегда стояли ряды пузатых бутылок, поблескивающих янтарной жидкостью. Эти полки, казалось, никогда не пустели. Они приковывали взгляд хозяина, и он мог часами смотреть на них и сквозь них, уносясь в какие-то свои грезы. В комнате постоянно висел сладковатый дым, он дурманил голову, словно выкидывая тебя из реальности, и тогда создавалось ощущение, что в целой вселенной не существует ничего, кроме этого пространства. Весь мир сжимался до этой тяжелой антикварной мебели, запаха пыли, белых гипсовых скульптур, чьи обнаженные тела белели как призраки то тут, то там, бесконечных полок и поцарапанного рояля, открытая крышка которого иногда напоминала пасть чудовища, только и ждущего, когда кто-то положит на его черно-белые клавиши свои беззащитные руки.

Помню, в первый раз комната произвела на меня очень странное впечатление: с одной стороны, величественное, и в тоже время какое-то жалкое, как кусок парчи, разодранный и втоптанный в грязь. На этих стенах с темными, будто бы липкими, обоями тонкой пленкой лежало безумие.

Кербер обычно восседал на огромном разлапистом кожаном кресле: поверх брюк и рубашки накинут дорогой халат винного цвета, в руке пузатый бокал с дорогим коньяком. Он не обращал внимания на охранника, сидевшего в самом темном и дальнем углу комнаты, но, когда был слишком пьян (что все-таки случалось довольно редко), заводил разговор, обращаясь скорее к абстрактному слушателю, нежели к кому-то лично. Это были странные монолог... От некоторых из них иногда вставали дыбом волосы на загривке.

В самом центре комнаты на одноногом столике красного дерева громоздился старый патефон. Несмотря на то что у стены стояла современная стереосистема, каждый раз Кербер заводил именно этот раритет. Устройство с шипением и щелканьем на невероятной громкости изрыгало из себя Баха, Моцарта, Шуберта, Листа и Россини. А хозяин комнаты, развалившись в кресле, полуприкрыв глаза, как в экстазе, размахивал руками, дирижируя невидимым оркестром. В тот момент он казался мне демоном ада, в наказание выплюнутым сюда из преисподней: на лице играли красные блики, на глубоких залысинах, казалось, вот-вот пробьются упрямо изогнутые рога; из забытого в руке стакана то и дело выплескивалась насыщенная жидкость, которая была несколько лет старше меня.

В один из вечеров, когда пластинка закончилась и заполняла комнату лишь шипением, Кербер вдруг будто бы очнулся. Он откинул назад длинные растрепанные волосы и с видимым отвращением провел ладонью по поросшим щетиной щекам.

– Эй, кто там? – главарь посмотрел в мою сторону. – Включи свет.

Я послушно нажал на выключатель, и под потолком вспыхнула хрустальная люстра. Кербер сейчас же зажмурился – вид у него был как у человека, мучимого резкой головной болью – но выключить свет не приказал. Он поставил еще полный стакан коньяка на стол и с минуту молча стоял, глядя на него застывшими глазами, затем решительно развязал пояс халата и сбросил его на пол, не удосужившись поднять.