Чародей как еретик - Кристофер Сташефф

— Войскам, собирающимся у вас под стенами, Ваша Светлость, — улыбнулась леди Мэйроуз. Ах, эти ямочки на щеках!

— Мы, моя бабушка и я, решили, что воинам потребуется провиант, и баронесса убедила меня отправиться сюда с тем немногим, что мы можем предложить вам.

Если у брата Альфонсо и возникли некие сомнения относительно того, кто кого убедил, то он придержал их при себе. Секретарь только широко улыбнулся. Архиепископ обернулся к нему, широко взмахнув рукой:

— А это мой секретарь, брат Альфонсо.

— Польщен выпавшей мне честью, миледи, — поклонился брат Альфонсо. — Я так много слышал о вас от милорда архиепископа.

— И я о вас, добрый брат! Я часто дивилась, каким же могучим должно быть плечо, на которое может опереться Его Светлость, сгибаясь под тяжестью забот!

— Ах, ваши слова слаще меда, — искренне улыбнулся брат Альфонсо. — Но и вы, несомненно, служите опорой нашему духовному владыке.

— Я с радостью отдам ему то немногое, что имею, — отозвалась леди Мэйроуз. — Для меня счастье просто оказаться в этих святых стенах, подвигающих на праведные деяния!

— И да пребудет так вовеки, — набожно воздел взор брат Альфонсо. — Увы, боюсь, что сейчас нужда подвигает меня удалиться к цифири амбарных книг, к мирским заботам, без коих не обойтись в нашем суетном мире даже самым святым стенам.

— Воистину, святой отец, — улыбнулась леди. — Надеюсь, нам еще выпадет случай насладиться беседой?

— И я надеюсь, — ответил брат Альфонсо, с поклоном оборачиваясь к архиепископу. — С вашего разрешения, милорд?

— Что?.. то есть, я… — архиепископ мучительно замялся, смущенный заманчивой перспективой остаться наедине с прекрасной юной леди. Юная леди лукаво покосилась на священника и вызывающе усмехнулась. Архиепископ почувствовал укол гордости.

— Да, конечно. Немедленно отправляйся и выполняй, что тебе поручено!

И с упавшим сердцем проводил глазами почтительно поклонившегося брата Альфонсо.

— Ну же, милорд! — рассмеялась леди Мэйроуз. — Уж не испугался ли архиепископ простой девушки?

Архиепископ рассмеялся вместе с ней. Скрыв раздражение и смущение под красноречием, он взял гостью под руку и подвел к окну, похвастать собирающимися войсками. Рот у него больше не закрывался.

На монастырском дворе брат Анно оторвался от молитвенника, увидел в окне архиепископа, всем напоказ стоящего с молодой девицей под руку, и похолодел.

Схватка шла в двух плоскостях — в беседе и молчаливая. Катарина и Туан слышали только учтивый диспут о Церкви, в то время как Бром О'Берин, погрузившись в поток кроющихся за словами мыслей, вел битву за правдивые сведения.

— Так вы не отрицаете, что вы — священник? — мозг колдуньи прислушивался к малейшим ассоциациям, которые мог вызвать этот невинный вопрос.

— К чему отрицать? Я горжусь этим, — улыбнулся монах.

Ничего. Ни единого слова, ни единого образа, нет даже обычной мешанины повседневных мыслей. Ни-че-го. Пустота, вакуум.

— Меня зовут Гвендолен, леди Гэллоуглас. С кем имею честь беседовать?

— Я отец Перон, дитя мое.

Он собирается говорить с ней по-отечески, как пастор со своей прихожанкой? Что ж, Гвен знала, как ускользнуть от этого.

— Признаюсь, я озадачена, святой отец, — ответила она. — Как вы можете называть Их Величества «еретиками», когда они всего лишь держатся своей веры, в которой прожили всю свою жизнь?

— Все течет, все меняется, дитя мое, — и Церковь меняется вместе с этим миром. Вот почему и Христос дал Петру власть вязать и разрешать — чтобы Церковь могла измениться, буде в том возникнет надобность.

Тут глаза священника словно пламенем полыхнули, и Гвен ощутила страстную, фанатичную веру, исходящую от этого человека. У нее даже дух захватило — такой сильной и неожиданной была волна. Она взяла себя в руки.

— Однако же вы откололись от Петрова наследника.

Священник покраснел, и к страсти добавилась злоба.

— Папа не может знать, что творится на Греймари. И те перемены, что он провозглашает для других миров, здесь не имеют власти.

Его гнев пугал, устрашал, и Гвен в самом деле почувствовала себя девчонкой, стоящей перед суровым наставником. Она заколебалась, но не подала виду, и сфокусировала свой разум лишь на одном — на страхе священника перед загробной жизнью.

— И откуда же вы узнали, что Папа ошибается?

— Так сказал милорд архиепископ, — если собеседника и посещали какие-то сомнения, то это не проявлялось ни малейшим образом, Там, где должны были биться мысли, не было ничего.

Гвен нахмурилась. Его вдохновение и внушающую страх религиозность нельзя было объяснить одним лишь рвением.

— А сам ты своего мнения об этом не имеешь?

— Я дал обет повиноваться господину моему архиепископу, а его мудрость в этих вопросах далеко превосходит мою.

— Вообще-то, ты клялся в повиновении аббату, но не архиепископу.

По лицу монаха скользнула тень, кажется, эти вопросы выводили его из терпения, но разум оставался все таким же пустым.

— Да, сейчас он архиепископ, но он все еще остается и аббатом, и то, что объявлено им истиной для Греймари, есть истина для Греймари!

— Даже если он восстал против Папы?

— Даже так.

— Не он ли тогда еретик?

Отец Перон покраснел, и его гнев обрушился на Гвен, как обернутый войлоком молот.

— Нет, еретик — король, коль скоро Он не примкнул к истинной Церкви.

Тупик. После паузы Гвен сменила тему.

— Королева правит страной наравне с королем. Почему же ты говоришь только об Его Величестве?

— Господь — наш отец, дитя мое, и это он правит всем. А потому любой владыка должен быть мужеского пола. А власть женщины — противоестественна.

Катарина привстала, побагровев от ярости, со сдавленным хриплым возгласом, но рука Туана сдавила запястье супруги. Впрочем, Катарина обещала Гвен придержать язык и сдержала слово. Отец Перон позволил себе слабо усмехнуться.

Гвен наступила на горло собственным чувствам и сохранила маску озадаченности.

— Разве ты не чтишь святую Марию, мать Господа нашего?

— Да, но только как мать — и с нетерпением жду вступления на престол Алена.

Теперь и Туан начал багроветь, хотя еще держал себя в руках. Он чувствовал, когда выпад направлен в его сторону.

— Судя по твоим взглядам, Ален тоже будет еретиком, — заметила Гвен.

— Я верю, что когда принц вступит в зрелый возраст, Господь снизошлет ему мудрость, — набожно проговорил отец Перон. — Если же нет, то он увидит, что ему противостоят все его бароны — нет-нет, весь народ.