Спутники Волкодава - Павел Молитвин

Бельвер в последний раз коснулась жалобно тенькнувших струн и тяжело поднялась с разбросанных по плоской кровле подушек. Окинула прощальным взглядом усыпанное звездами небо, к которому, словно дым из храмовых курильниц, поднимался от раскалившейся за день крыши колышущийся, искажающий очертания предметов воздух.

— Матушка Бельвер! Матушка Бельвер! — неожиданно окликнул ее звонкий девчоночий голос.

— Что тебе, попрыгунья? — Бельвер повернулась к Сохи — маленькой служанке, еще годовалым младенцем подобранной одной из матушек на крыльце «Садка» да так и прижившейся здесь по милостивому разрешению Шаккары.

— Матушка Бельвер, хозяин срочно зовет! Он у себя всех матушек собрал, насилу я тебя отыскала!

— Случилось что? К чему такая спешка?

— У него сегодня Фарафангал был. Что-то он хозяину наговорил, вот Шаккара и велел вас созвать.

— Спасибо, попрыгунья. Снеси-ка вниз мою лютню да напомни Ахеджи, чтобы она тут подушки и все прочее прибрала, — распорядилась матушка Бельвер и направилась к лестнице, раздумывая, не сказать ли Шаккаре свое мнение о Ниилит прямо сейчас. Хочешь не хочешь, а рано или поздно говорить придется, так зачем откладывать, душу себе травить?

6

Приблизившись к Тайлару, группа вернувшихся из разведки верховых остановилась, и Найлик, подняв в воинском приветствии руку, доложил:

— Комадар, в лесу засели лучники. Оседлали дорогу, и если попробуем прорваться, перестреляют нас, как обожравшихся лягушками цапель. — Помощник Тайлара родился в приморских болотах и по младости лет еще не расстался с бытовавшими у тамошних жителей присловьями.

— Странно, что селяне не предупредили нас. По их словам, кроме дозорных Габского гарнизона нам могут встретиться лишь сборщики налогов. Но в лесу этом ни тем ни другим делать нечего, и стрельбой из лука они отродясь не баловались. — Тайлар задумчиво погладил выросшие за месяцы опалы усы. Он рассчитывал еще до темноты подойти к стенам Астутерана, первому из городов северного Саккарема, в гарнизоне которого было немало его единомышленников. Можно, конечно, обогнуть дубраву, но уйдет по меньшей мере день…

— Если комадар позволит… Полагаю, это урлаки, поджидающие купеческий обоз, — предположил юноша. — Толком мы их не разглядели, но мне показалось, что лишь на одном стрелке был панцирь. Остальные в стеганых халатах, да и стрелы у них… — Найлик протянул Тайлару длинную стрелу с плоским широким наконечником. Тот повертел ее в руках и передал Кихару — седовласому воину, примкнувшему к отряду мятежников дней двадцать назад и сумевшему снискать уважение бывшего комадара продуманностью и обстоятельностью неспешных суждений. Он был самым старшим из трех сотен бойцов, собранных Тайларом за время продвижения на север, и его опыт бывалого фуражира оказался поистине неоценимым приобретением для отряда. Кряжистый, немногословный ветеран знал, сколько потов надо пролить, чтобы выиграть самый незначительный бой, и несравнимо больше был озабочен переговорами с пахарями и пастухами о хлебе и мясе для своих соратников, чем разработкой планов свержения саккаремского шада.

— Если это и правда урлаки, — произнес он грубым, шершавым как точильный камень, голосом, — надо попробовать договориться с ними.

— Чем урлаки лучше шадских прихвостней? Чем гадюка лучше кобры? О чем нам говорить с грабителями, убийцами и насильниками? Эти пожиратели падали вырезали всю мою деревню, и я охотнее перегрызу им горло, чем обменяюсь хоть парой слов! — произнес хмурый детина с постоянно дергающимся лицом, выразительно касаясь бугристого шрама, шедшего от левого уха до сильно выступающего подбородка. По собственному утверждению, единственное, что он умел и что действительно стоило уметь в жизни, — это выращивать хлеб. Великое это умение Тайлар ценил и все же, полагая, что хлебопашец будет едва ли уместен в отряде, не слишком его привечал, пока собственными глазами не увидел, как Фербак, лихо орудуя тяжелой дубиной, вдохновенно крушил головы стражников, пытавшихся помешать мятежникам переправиться через один из притоков Сиронга.

— В глазах шада и его слуг мы ничем не отличаемся от урлаков. А те не больше нашего любят венценосного кровопийцу и, узнав, кто мы, вряд ли станут тратить на нас стрелы, — возразил ветеран, покосившись на Фербака.

— Если ждешь друга, не принимай стука своего сердца за топот копыт его коня, — пробормотал Тайлар и громко добавил: — С головорезами, которым все равно кому вспарывать животы, договориться не удастся. Но если эти согнанные с земли пахари, разорившиеся ремесленники и беглые рабы еще окончательно не озверели от пролитой крови, они, быть может, не только пропустят нас, но и вольются в наш отряд. Найлик, привяжи к копью белую тряпку. Кихар, проследи, чтобы люди были готовы к бою.

Он тронул кобылу и, не слушая ветерана, возражавшего против его участия в переговорах с разбойниками, поскакал к лесу. Возглавляемая Найликом дюжина разведчиков догнала Тайлара и окружила живой стеной, хотя от точно пущенной стрелы ни люди, ни латаная-перелатаная кольчуга уберечь, естественно, не могли.

Бывший комадар северного Саккарема, под началом которого находилось две тысячи «барсов» и гарнизоны полутора десятков городов, хорошо знал, что такое бремя власти, но совсем не умел использовать ее себе во благо. Произошло это, вероятно, из-за того, что, начав службу командиром полусотни, он с такой быстротой получал чины и звания, что времени и сил хватало лишь на исполнение все новых и новых обязанностей. Взойдя на престол, Менучер решил, что армия и флот — как и многое другое в счастливом Саккареме — недостаточно хороши для него, и взялся за их усовершенствование. В результате проведенных реформ многие старые военачальники были смещены, а те, кого немилость шада не успела коснуться, поторопились под разными предлогами покинуть службу. Среди немногих оставшихся на прежних постах оказался Торгум Хум. Начальник береговой стражи был вдвое старше сводного брата и, пользуясь расположением шада, замолвил перед ним словечко за Тайлара. В результате тот, невзирая на молодость, сначала дрался с кочевниками, вторгшимися в северный Саккарем из Вечной Степи, а потом отражал набеги халисунцев и горцев, племена которых испокон веку считали жирных изнеженных южан законной добычей. Благодаря сводному брату, произведенной Менучером перестановке военачальников и естественной убыли их в ходе боевых действий, Тайлар стал комадаром в двадцать пять лет. Имя его было широко известно в северном Саккареме — как мирным жителям, покой которых он оберегал, не жалея ни себя, ни своих людей, так и урлакам, с которыми он поступал точно так же, как те со своими жертвами.