Сказание о новых кисэн - Ли Су

Мисс Чжу, до этого сидевшая в хамсане, резко, словно желая разорвать, сняла его с себя и, отбросив в сторону, энергично сказала:

— В прошлом, когда понятием «верность мужу» заковывали женщин в кандалы, они могли свободно существовать лишь с именем кисэн, но сейчас по-другому. В нашем веке, где полно женщин, ведущих свободный образ жизни, нам, чтобы выжить, требуется особое оружие. Что это за оружие? Песни и танцы? Нет, конечно. Сейчас везде есть норэбаны, заведения для пения, разве есть женщины, которые не умеют петь и танцевать?

— Если посмотреть с точки зрения профессионализма, — не дав ей договорить, добавила к ее горячей речи одна из певиц-кисэн, — то, по-моему, у кисэн династии Чосон, известных своей «верностью», не было профессионального духа, так ведь?

— Разве? — недоверчиво спросил кто-то из кисэн.

— Для кисэн «женская верность» — это все равно что надев прозрачное шелковое платье, идти одной по ночной дороге, полной грабителей и насильников, разве я не нрава? — сказала мисс Чжу, оглядывая других кисэн, словно ища подтверждения своим мыслям.

— Они, наверное, считали себя «настоящими кисэн» или «женщинами нового времени», — вступила в разговор еще одна кисэн. — Но если критически посмотреть, то, честно говоря, нам ведь неизвестны их мысли и отношение к своей работе.

Разговор потерял смысл. Табакне знала: выбор кисэн, что раньше, что сейчас, имел несколько вариантов, и у каждой из них будет своя доля, своя жизнь. Поэтому и мисс Мин и мисс Чжу, когда подойдет время, так же как Харуко и мадам О, пойдут своей дорогой.

— Говорят, что бамбуковая роща хороша для ночных птиц, которые, спрятавшись, спят там, — сказала мадам О, включившись в разговор. — Хотя в ней никогда не прекращаются шелест листьев и трескотня сороки, там великолепное место для обучения пению. Ты когда-нибудь видела бамбук на ветру? — сказала она, обращаясь к одной из кисэн. — Даже при самом тихом ветре его листья мелко дрожат. Бамбук тоже, вслед за ними, заигрывая, радостно колышется на ветру. А при бушующем ветре он, словно плача, страстно желая чего-то, колышется всем стволом. Разве это можно сравнить с каким-нибудь танцевальным движением? Бамбуковая роща — чудесное место для обучения, поэтому в кибане с давних времен на заднем участке посадили бамбук, взяв его в качестве примера для подражания, из-за того, что бамбуковая роща щедро принимает в свои объятия всех птиц. Но главной причиной того, что здесь посадили бамбук, было то, что в душе желали появления в нем знаменитой кисэн.

Мисс Мин, помня ее советы, искренне сделала все возможное для вчерашнего гостя. Будучи человеком низкого происхождения, она обладала умом янбана[64], и у нее не было обязанности хранить кому-либо женскую верность, поэтому, раскрыв слой за слоем темно-синюю длинную юбку, она приняла того скандального гостя. Когда в следующий раз она встретит мадам О, то обязательно спросит:

— Если я так поступаю, стану ли известной кисэн? Что чувствуешь, когда становишься известной кисэн?

«Человек с множеством ящиков» для кисэн Буёнгака был одним из символов и мечтой. Для того чтобы стать таким человеком, одна из них, мисс Чжу, решила: танцевать, пока пальцы на ногах не искривятся. Ведь, в конце концов, если нельзя было стать «человеком с множеством ящиков», то, не видя другого выхода, можно стать «человеком с одним ящиком». Конечно, никто из кисэн ни в коем случае не отказывался стать «человеком с множеством ящиков», но даже не став им, они все равно будут «людьми с одним ящиком».

Для одной кисэн этот «ящик» может стать соленой-пресоленой землей, площадью в 2640 кв. м, возле городка Больгё в провинции южный Чолладо, для другой — элегантным и красивым домом, в котором она сможет жить с большой семьей, а третьей давал шанс стать одним из лучших специалистов по японской чайной церемонии, как Харуко.

Говорили, что она вошла в кибан, опираясь на руку родственника, с маленьким узелком на голове. Она занималась в кибане три года, но не проявила себя ни в пении, ни в танцах, и имела обычную, ничем не примечательную внешность. Когда она жила среди кисэн, никто не замечал ее. От безделья и скуки она зачитывалась книгой с оторванной обложкой про странствующего самурая, мастера по боевым искусствам, в одном из скромных уголков кибана, поскольку почти не было гостей, которые звали или искали ее.

— Нравилась ли ей еда кибана? — как бы переспрашивая саму себя, задумчиво сказала Табакне. — Хотя ее хорошо кормили, лицо у нее всегда было темно-желтого цвета, словно ей хотелось спать. Когда солнце начинало клониться к закату, она садилась на пол и, сделав задумчивые глаза, отрешенно смотрела в сторону неба на западной стороне.

Когда однажды она спросила Харуко, почему каждый день сидит так, словно потерявший разум человек, то она, тогда еще Чхун Чжа, вежливо ответила, что когда-нибудь она станет «человеком с множеством ящиков», но сейчас не знает, что надо положить в те «ящики», поэтому лишь смотрит на небо.

— Когда девчонка, державшая рот на замке, неожиданно сказала, что она станет «человеком с множеством ящиков», все посчитали, что она слегка тронулась умом, потому что, даже находясь среди кисэн в самом цветущем возрасте, она, словно пшеница, не успевшая созреть на летнем поле, не могла составить им успешную конкуренцию. В то время любой, кто видел ее, думал так.

В эту весну мисс Мин впервые увидела Харуко — живую легенду Буёнгака. Что касалось мисс Чжу, то та сказала, что видит ее уже в третий раз. Харуко, ставшая знатоком японской чайной церемонии, была красиво состарившейся женщиной. Когда, выполнив чайные церемонии в Сеуле, она приезжала ночевать в Буёнгак, все кисэны были искренне рады ей, хотя и робели в ее присутствии. Она не скрывала, что она тоже была когда-то корейской кисэн.

Особенно за ней бегала по пятам мисс Чжу. Когда та приезжала, то обычно свет в комнате мадам О не выключался до утра. Расположившись втроем, вместе с Табакне, на полу, они всю ночь, перешептываясь, проводили в дружеских беседах. В такие ночи даже свет лампы в заднем домике, горевший, словно пламя, казался теплым, как весенний день. Однажды, когда она приехала, к ним вошла мисс Чжу, с тайным желанием попробовать провести вместе с ними ночь, но Табакне избила ее подушкой и выгнала, сказав: «Нечего тебе совать нос туда, куда не следует».

На следующий день работники Буёнгака, собравшись вместе, отправились на архипелаг Кокунсан. Это было ежегодное мероприятие. Понедельник последней недели был выходным днем, поэтому обычно использовали этот день и следующий. Все работники отправлялись для того, чтобы укрепить коллектив и отдохнуть. Когда Табакне, которая провела ночь с Харуко в дружеской беседе, возможно, от усталости, сказала, что в этом году нет смысла ехать далеко, а следовало бы посетить ближайший остров и вернуться обратно, работница Юнхине начала громко ворчать: «Разве не надоело каждый день глядеть на море перед Кунсаном и этот остров…», и перестала ворчать только тогда, когда Харуко сказала, что закажет теплоход, на котором поплывут только работники Буёнгака. Рано утром работники кибана вместе с ней сели в микроавтобус и отправились в порт Кунсан. Когда прибыли туда, Харуко, идущая в конце группы, все время отставала. Хотя уже подошло время посадки на теплоход, она не думала подниматься на него, а все время удрученно смотрела на дома, построенные в японском стиле, мрачно стоявшие вдоль пристани.

— Здесь до сих пор все по-старому, — с грустью сказала Харуко. — Все напоминает японский городок Нангочхон, где я жила.

Стоя в порту перед воротами контрольно-пропускного пункта, через которые японцы вывозили рис, награбленный во время оккупации, она непрерывно вытирала платком слезы.

— Так хочется съездить в Нангочхон, но не могу поехать туда, — сказала она со слезами на глазах. — В семье моего мужа хотят скрыть тот факт, что когда-то я работала там официанткой в гостинице.

Начиная с конца 60-х годов но 70-е Корея была наводнена японскими туристами, специально приезжавшими развлекаться с кисэнами. Женщины, занятые в сфере развлечений, наспех выучивали японский язык; повсюду появились любовницы-содержанки японцев. В свою очередь, те японцы, которым надоело покупать их для занятия любовью, и те, кто обладал более изысканным вкусом, искали кибан. Особая культура кибанов и атмосфера, царившая в них, манили их к себе. Японцев, желавших увидеть танцы и услышать песни корейских кисэн, было так много, что, казалось, сотрутся пороги дверей. Буёнгак не был исключением. Так как кибанов было немного, и они не справлялись с наплывом клиентов, одна за другой стали появляться дома кисэн «Ёчжон», лишь внешне похожие на кибаны. Что касается нравов и отношений между полами, то из-за этих домов они сильно изменились и стали более беспорядочными.