Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Ходж Брайан

К тому времени, как он снова бросился в атаку, у Таннера уже было по топору в каждой руке. Не та пара, которой Аттила убил Шона, а другие, большие, с лезвиями-полумесяцами и устрашающими шипами на обухе, узкими и острыми, точно клювы воронов. Боевые инстинкты Аттилы не изменяли ему даже в напряженной ситуации: сражайся с противником, а не отбирай у него оружие. Аттила пытался уронить его, схватить его за руки — что угодно, лишь бы нейтрализовать замах и дистанцию удара. Он вцепился в плечи Таннера и явно удивился, когда его руки соскользнули. Даже Таннер не сразу понял почему и почти не ощутил, как под рубашкой отслоился от мышц лоскут кожи.

Аттила увернулся от удара, пригнулся и обеими руками обхватил его за талию. Он сумел прижать к боку левую руку Таннера, пока та была опущена, но упустил правую. Он снова выпрямился, и подошвы Таннера мгновенно очутились в трех футах от пола. Один бросок — и для него все будет кончено. Таннер обрушил свободный топор вниз, мимо плеча и позвоночника Аттилы, и вогнал шип ему в почку.

Аттила задохнулся и уронил его; топор остался торчать у него в спине, потому что Таннер, падая, выпустил его из руки. Повалившись на пол, он размахнулся вторым топором и погрузил его глубоко в лодыжку Аттилы. Пока тот оседал на колени, Таннер кое-как поднялся и плашмя ударил его лезвием по голове.

А потом вернул Аттиле удар, полученный в тот вечер. Перехватил топор под головку и саданул его рукоятью по челюсти так, что Аттила опрокинулся на спину, а потом на бок из-за засевшего в спине топора.

Судя по всему, в ближайшее время он подниматься не собирался.

Таннер пошатнулся; комната закружилась вокруг него, остановилась, и он подумал, что скорее всего никогда уже не сможет твердо стоять на ногах. Да и оставалось того «никогда», похоже, совсем немного. Кровь сочилась из стольких мест на его теле, что он с тем же успехом мог бы ею потеть. У него не получалось полноценно, глубоко вдохнуть, и он чувствовал такую слабость, что не мог вспомнить, каково это вообще — быть сильным.

Последние пять минут были вечностью.

Дафна? Все еще здесь, все еще стоит, одетая в кардиган, который ей не впору. Она смотрела на Таннера так, словно впервые увидела по-настоящему, и это разорвало ей сердце пополам. Его собственное сердце екнуло, когда он не увидел Дезмонда, но Дафна уловила его испуг и указала на пол перед диваном, где корчился, хватаясь за дряблое горло, старик. Он еще и обоссался.

Хорошо. Что бы она с ним ни сделала — хорошо.

— С ними еще женщина, — сказал он.

— Уже нет.

Дафна подбежала к Таннеру прежде, чем он упал, и подвела к креслу. Она обнимала его так, словно больше всего на свете хотела прижать к себе, но понимала, что это плохая идея. Таннер улыбнулся, отчего у него немедленно лопнула нижняя губа, но он был не в силах сдержаться. Руки Дафны были нежными, глаза — мокрыми, и не было в мире в это мгновение ничего сильнее, чем ее сердце. Она сохранила в себе все те давние черты, которые Таннер помнил, за которые всегда держался и которые едва не забыл, потому что так давно их не видел. Но они существовали. Он никогда не терял веру в то, что они существовали.

— Дурья ты башка. — Дафна поцеловала его в лоб мягкими губами, и они окрасились алым. — Кажется, времени осталось мало.

У него? Это было очевидно. Но Дафна, похоже, мыслила масштабнее. Здесь все мыслили масштабнее.

— Для чего?

— Для всего. — Она показала ему чей-то телефон.

Как только Таннер осознал, на что смотрит, он понял, о чем она говорит. Она говорила о невообразимом. Они придут и покончат с этой бесполезной ебаной планеткой и создадут из ее праха что-то настоящее.

Вот только… они этого не сделали. Они потерпели поражение.

Он услышал стон и шорох, потом стук дерева о дерево. Аттила поднялся на локте и тянулся за спину, пытаясь ухватить рукоять топора.

— Лучше пусть торчит, где торчит, — сказал Таннер. — Он у тебя в почке. Я знаю, что тебе неприятно, но пока что это затычка. Выдерни ее — и никто из нас не сможет остановить кровь.

Судя по звуку, смеяться Аттиле было больно.

— С чего такая забота, старший братец?

— Последнее таинство. Не хочу, чтобы ты умер без причастия.

Таннер подковылял к нему, опираясь на второй топор как на импровизированную, чересчур короткую трость. Но у него все же получилось. Ему казалось важным сделать это без помощи Дафны, да и вообще он предпочел бы, чтобы она держалась в стороне. Если она думала, что скрывает, как больно ей видеть Аттилу в таком состоянии, — она ошибалась. Ее лицо никогда не было той маской, которой оно ей казалось.

Таннер выудил из нагрудного кармана три бесформенных и пожеванных куска плоти — те, что сумел достать из своего ведра. В первое мгновение они напоминали синюю фланель, потом стали похожи на его руку — рябая кожа, забрызганная кровью.

— Я хочу, чтобы ты узнал, что тебя обманули. Что тебя использовали. Что вся твоя уродская жизнь была ложью. — Голос Таннера с каждой минутой становился все более хриплым. Его протянутая ладонью вверх рука была на уровне глаз Аттилы. — Тебе правда стоит об этом узнать. Эти кусочки позволят тебе прикоснуться к источнику.

Аттила прищурился на его дары, разыгрывая непонимание, оттягивая время.

— И что это такое?

— Ты знаешь, откуда они, просто не можешь понять, как я их заполучил. Тебе всего лишь нужно их съесть.

Аттила не выглядел убежденным.

— А если я этого не сделаю?

Таннер приподнял топор:

— Тогда я отрублю тебе пальцы и накормлю тебя сам.

Лицо Аттилы как будто состояло исключительно из стиснутых зубов и струящегося пота.

— Топор в спине, конечно, у меня, но все равно, судя по твоему виду, у тебя будут с этим проблемы.

— Ему помогут. — Дафна все-таки встала рядом с ним.

Прежде чем Таннер успел бросить куски на пол, Дафна выхватила один из его руки и убрала в карман кардигана. Таннер умоляюще посмотрел на нее и замотал головой. «Нет. Пожалуйста, не надо. Ты не знаешь, где они побывали, и это еще не самое страшное».

Но он никогда не мог ни в чем ее убедить. Она должна была узнать сама. Она всегда должна была все узнать сама.

Аттила все же решил умереть, будучи при пальцах. Он прожевал куски, и проглотил их, и постарался сохранить невозмутимый вид. Но не смог.

Таннер уселся на пол рядом с ним. Подниматься ему предстояло с огромными муками.

— Знаешь, что меня бесит больше всего? — спросил он. — На самом деле ты все это время работал против того, чего хотел добиться, потому что ты идиот… но ты все равно получишь половину того, о чем мечтал. Просто из праха ничего не создадут. Потому что праха тоже не останется.

Ни берега моря, ни волн студеных. Ни тверди снизу, ни неба сверху. Только бездна.

Аттила слышал Таннера, но не мог сосредоточиться на нем; его зрение разделилось между двумя мирами, и каждый был по-своему жесток.

— Я тебя знаю. Если не будет воссоздания, тебе хватит и разрушения. И оно уже началось. Но будь я проклят, если позволю тебе его увидеть.

Таннер перевернул топор в облезающих руках. Для почки шип на его обухе был губителен; от глаз он не оставил вообще ничего.

Прежде я об этом не задумывалась, а сердце мое и так уже разрывалось из-за того, что происходило у меня на глазах, но когда задумалась — мне стало в десять раз хуже.

Несмотря на то, что он всегда заботился обо мне; несмотря на то, что он, как мог, пытался искупить проступок, который в тот день мог совершить любой двенадцатилетний мальчишка; несмотря на то, что он изо всех сил старался заслужить мое прощение, хоть я и говорила ему, что в этом нет нужды, ведь я с самого начала не винила его в случившемся… Таннер никогда ни о чем меня не просил. Ни разу.

Так что единственной его просьбой, когда-либо обращенной ко мне, оказалась вот эта:

— Отвези меня домой, — сказал он. — Мне нужно, чтобы ты отвезла меня домой.