Слово короля. Часть вторая (СИ) - Ник Фабер

— Нет, сэр. Не знаю.

— Ну что же, думаю, что я могу вас немного просветить относительно этого. Здесь написано о вашей психической неустойчивости, эмоциональной нестабильности и наличии признаков посттравматического синдрома. Вследствие этого, я хочу задать вам следующий вопрос. Если бы вы знали, чем всё закончится. Если бы вы сейчас вновь оказались на вспомогательном мостике «Анцио», поступили бы вы иначе?

— Нет. Нет, адмирал, — наконец ответил Том, после почти полуминутного обдумывания вопроса, — окажись я в такой ситуации, я бы поступил точно так же.

Гаранов изучал его взглядом пару мгновений, после чего кивнул, принимая сказанное.

— Ну что же, я вас услышал. Временно вы будете «списаны на берег» до особого распоряжения и с двенадцати часов завтрашнего дня сняты с должности начальника штаба и временно исполняющего обязанности командира Тринадцатой эскадры.

При этих словах губы Райна дёрнулись в подобии улыбки. Он по-прежнему считался ВРИО Тринадцатой, хотя никакой эскадры уже не существовало. Из всей группы остался лишь один тяжёлый крейсер.

— Далее, — между тем продолжил Гаранов, — я пока не знаю и не могу сказать вам, коммандер, когда будет проходить расследование, но скорее всего вас отзовут с Нормандии на Траствейн, на станцию «Валикт». Пока есть время — закончите здесь свои дела. О перемещении вам сообщат. Вопросы?

— Нет, адмирал. Никаких вопросов, сэр... Хотя, нет. Если позволите, то у меня есть два вопроса... Точнее просьбы.

Впервые за весь разговор, Михаил заметил на лице своего гостя действительно яркие эмоции. Сомнения, злость, недовольство. Но направленны эти эмоции были не на него. Будто бы вместе с окончанием официальной части их беседы, Райн сбросил с лица маску, которую носил всё это время. Словно всё прошедшее было для него более чем бессмысленно потраченным временем и лишь сейчас он добрался до истиной цели своего визита в адмиральский кабинет.

Заинтересованный произошедшими изменениями, Михаил жестом предложил коммандеру продолжить.

— Сэр, — начал Том, — во-первых, я хочу отказаться от каких-либо обвинений в сторону лейтенант-коммандера Ставича.

Гаранов с удивлением посмотрел на него.

— Райн, вы понимаете, что он ударил вас. Своего непосредственного командира во время боевой обстановки. Это зафиксировано камерами вспомогательного мостика крейсера и показаниями очевидцев. Это прямое и непосредственное нарушение устава. Здесь не может быть двойных толкований. Дело Яна Ставича будет рассматриваться комиссией военного трибунала, да и то, здесь всё настолько прозрачно, что вряд ли дело будет долгим.

— Да, сэр, — кивнул Райн, — я прекрасно это понимаю. Тем не менее, я прошу зафиксировать моё решение. Вина произошедшего частично лежит и на мне. У нас с Яном давно существовали определённые... разногласия, из-за которых у лейтенанта вероятно сложилось предвзятое и неверное отношение к моим действиям...

— И? К чему вы клоните?

— Я не имею к нему никаких претензий и не буду выдвигать обвинений.

— Почему?

— Просто не вижу в этом никакого смысла, сэр, — Том посмотрел в глаза адмиралу и пожал плечами, — наш флот и так потерял слишком много хороших офицеров, чтобы ещё и самолично выкидывать на мороз профессионального и квалифицированного человека, сэр. Кто бы что не говорил, но в достижении высокой оценки боевой готовности Тринадцатой эскадры, есть и его не малая заслуга. Именно он и капитан Рамез смогли подготовить экипаж «Анцио», пока мы занимались эскадрой. И я не могу вот так просто взять и отмахнуться от этого. Вполне возможно, если бы не он, то я бы сейчас перед вами не сидел.

— Хорошо, — после некоторых раздумий произнёс Михаил, — я приму вашу позицию к сведению. А второе?

— Сэр, во-вторых я хочу лично заявить вам о том, что категорически не согласен с тем, как обошлись с коммодором Мак’Найтом. Он этого не заслужил. Наша победа здесь, во многом его заслуга. И то, что из него попытались сделать разменную монету в политической игре... Это низко. Отвратительно. Он не заслуживает такой участи. После всего того, что мы... что он сделал для этого, нельзя позволить и дальше марать грязью его имя.

Райн замолчал. Ему физически было больно говорить следующие слова.

— Пусть хотя бы и сейчас, после его смерти, но он должен получить признание.

После ухода Райна, Гаранов почти час просидел в одиночестве, в тишине своего кабинета и размышляя над прошедшим разговором.

Фактически, он не обязан был встречаться с этим человеком. У главнокомандующего всем верденским военно-космическим флотом попросту не было времени на то, чтобы разбираться с делами отдельных офицеров. Он вообще не рассчитывал на то, что задержится в Нормандии дольше, чем это будет необходимо для того, чтобы составить планы по усилению её обороны. Но сейчас, оказавшись здесь, он вдруг понял, чего именно высокая должность его лишила. Она забрала у него ощущение твёрдой корабельной палубы под ногами. Лишила его чувства локтя, которое испытываешь в экипаже военного корабля. Азарта и адреналина схватки.

Сейчас, проведя на станции уже почти пять дней, он будто бы вновь вернулся в свою молодость. В те времена, когда его главным противником были не килотонны документов, постоянно попадающих на рабочий стол его кабинета во Франксе. В те времена, когда в доке его ждал собственный корабль с хорошей командой и новое задание.

Райн был прав. Ему не стоило допускать того, что произошло с Мак’Найтом. Отчасти, в произошедшем была и его вина. Михаил решил, что те глупые выводы и абсолютно голословные обвинения, которые недалёкие, желавшие заработать лишних очков политики, кидали в Уинстона, сами собой разобьются о банальную логику и способность критически воспринимать информацию.

К сожалению, в век информационных технологий, когда человеческое восприятие было перенасыщено практически бесконечными источниками информации, где каждый мог высказаться всё, что он думал своей миллионной аудитории, способность критически мыслить стремительно умирала, извиваясь в конвульсиях неспособности делать собственные выводы.

И вместо того, чтобы пресечь этот идиотизм, Михаил пропустил его мимо себя, занятый решением более важных вопросов. И самое поганое — он поступил совершенно правильно. Они находились на грани... да что там, они в тот момент уже по факту вступили в войну с Рейном и у Гаранова просто не было времени на то, чтобы заниматься, но даже просто поинтересоваться происходящим.

И теперь, человек, которого из-за чужой корысти и тупости в столице клеймили трусом, в Нормандии называли героем.

Уинстон Мак’Найт погиб на флагманском мостике, так и не придя в сознание.

Он был ещё