Это моя школа - Елена Ильина

Миша осторожно разжал кулак.

— Да это же просто конфетка, — сказал он разочарованно.

— Просто? Нет, брат, не просто. Сперва прочитай, что на бумажке написано.

Миша развернул конфету, разгладил бумажку на ладони и прочел:

— «Золотая рыбка». — Он с укором поглядел на Воркутова: — Ну и хитрый же вы, дядя Петя!

Все вокруг засмеялись.

— Еще бы! Знаменитый хитрец! Хитрый, как верблюд.

Катя удивилась.

— А разве верблюды хитрые? — спросила она.

— Как раз такие же хитрые, как Петр Иванович, — ответил папа.

И все засмеялись еще веселее. А Петр Иванович достал из кармана целую горсть «золотых рыбок» и принялся угощать всех.

— Царица песков, лови! — крикнул он и бросил конфету какой-то высокой тоненькой девушке, шагавшей с краю шеренги.

— Кто это, папочка? — спросила Катя. — Какая хорошенькая!

— А это Галочка Чернова, — сказал папа. — Отличный работник. Первоклассный, можно сказать, поисковик. Да разве ты не помнишь? Я тебе показывал ее на фотографии.

— Никогда не видела! — решительно сказала Катя.

— Ну как же? Ты еще спрашивала меня, что это за негритенок сидит верхом на лошади.

— Так это она? Не может быть!

Катя даже руками всплеснула. Неужели эта красивая, нарядная, беленькая девушка в серо-голубом пальто и в голубых перчатках, с такими светлыми волосами, что они даже не золотятся, а как-то серебрятся на солнце, — тот самый загорелый дочерна мальчишка в стянутых у щиколотки штанах и войлочной широкополой шляпе, который снят на одной из карточек, привезенных папой из пустыни? Просто поверить невозможно. А между тем это так. Катя теперь отлично помнит, как папа, показывая ей карточку, сказал: «А это — наша Галочка Чернова. Очень хороший геолог. Хоть и молодой еще, но уже с большим опытом». Катя ему тогда ответила: «Ее, видно, недаром Галочкой Черновой зовут. Она и в самом деле черная, как галка». Вот тебе и Галка! Вот тебе и Чернова! Было бы правильнее, если б ее звали Белка Белова.

И Катя с каким-то новым интересом и любопытством принялась рассматривать окружавших ее людей.

Ей хотелось представить их себе с потемневшими от солнца лицами, в походной одежде — одним словом, в таком виде, в каком они работают «в поле», как говорят геологи.

Особенно занимали ее почему-то двое людей. Они еще никогда не приходили к Сергею Михайловичу домой, и на карточках она их как будто бы никогда не видела.

Впрочем, может быть, и видела, да не узнала — так же как и Галочку Чернову.

— Папа, — спросила Катя негромко, — это кто идет наискосок от Петра Ивановича?.. Да нет, ты не туда смотришь, — в охотничьей куртке с карманами, такой бородатый, на Робинзона похож… Тоже поисковик, да?

— Ах, этот? — Папа усмехнулся. — Да нет, нельзя сказать, чтоб это был поисковик, хоть он и вправду на сто верст под землей видит. Это, дочка, наш главный бухгалтер.

— А он тоже с вами в пустыню ездит?

— Ну что ты! Зачем? Он здесь в своей бухгалтерии сидит, зарплату нам выписывает.

— Так зачем же у него такая борода и такая куртка?

— А это уж ты у него спроси.

Спрашивать Катя, конечно, не стала, но подумала не без удивления:

«Странно это все-таки. Вот, например, Петр Иванович — где он только не побывал! Папа говорит: весь свет изъездил. А встретишь его на улице — ни за что не догадаешься, что он путешественник. А бухгалтер у них — ну, точь-в-точь Робинзон, хоть он дальше своей бухгалтерии никуда не ездит…»

И она опять дернула отца за рукав:

— Папа, а вон тот, высокий-высокий, что с Галочкой Черновой разговаривает, — это, наверно, помощник бухгалтера, да?

— Почему ты так думаешь? — удивился Сергей Михайлович.

— Да потому что он на кого хочешь похож, только не на бухгалтера.

Сергей Михайлович засмеялся:

— Ну, он и не бухгалтер, а настоящий геолог-полевик. Это знаешь кто? Я тебе про него рассказывал как-то. Это наш Павлик.

— Тот самый?

— Тот самый.

Катя даже руками всплеснула:

— Да ведь ты, папочка, говорил, что он у вас самый младший. А он — вон какой большой.

— Такой вырос. Он у нас и самый большой и самый маленький.

Павлик, должно быть, почувствовал, что про него говорят. Он повернулся, посмотрел, улыбаясь, на Сергея Михайловича, на Катю, на Мишу, слегка помахал им рукой и вдруг, неизвестно почему, сильно покраснел.

Сергей Михайлович и Миша тоже помахали в ответ, а Катя почему-то не решилась, хотя Павлик ей очень понравился. У него были густые темные брови — они даже немножко сошлись над переносицей, — а волосы довольно светлые и кудрявые. Катя подумала, что это очень красиво, и невольно потрогала свои тоненькие, широко раздвинутые на лбу бровки.

А колонна между тем двигалась дальше и дальше. Она давно уже влилась в общий поток демонстрации, и теперь впереди и позади них пылали на солнце красные знамена и флажки, гудели тысячи голосов; то перекликались и спорили между собой разные песни, то они сливались в одну, общую. Возле лотков и грузовиков, убранных плакатами, было весело и шумно. Все покупали и угощали друг друга мороженым, пирожками, булочками с вареньем, дарили друг дружке разные веселые пустяки: воздушные шары, бумажные цветы, мячики, легко скачущие на резинке, конфеты в пестрых бумажках…

Сергей Михайлович тоже поминутно покупал всякую всячину — что ни подвернется под руку (не то что мама!). Они уже купили два красных шара, и один из них сразу же улетел. Купили Мише прозрачного петуха на палочке и красный флажок. Купили булочки с кремом. И хорошо еще, что булочки можно было сразу съесть, а то не хватило бы рук держать все, что покупал папа.

В глубине души Катя чувствовала, что пора бы сказать: «Довольно, папочка, у нас уже все есть», но покупать было уж очень весело, и Катя молчала. Они с Мишей тянули отца то в одну сторону, то в другую:

— Смотри, папочка, танцуют!

— Папочка, смотри — артисты едут!

— Это из цирка, да? А где же Карандаш?

Сергей Михайлович едва успевал поворачиваться и отвечать им. Время от времени колонна останавливалась, поджидая, когда можно будет двинуться дальше. Тут начинались танцы, игры. Один раз затеяли играть в кошку-мышку, и Миша так ловко увертывался от Петра Ивановича, что тому так и не удалось поймать его. В соседней колонне кто-то заиграл на баяне вальс, и все принялись танцевать. Катя танцевала с Галочкой Черновой, а потом Галочку пригласил папа, а Катю — Павлик, и Катя ужасно смутилась.

«Как же я буду танцевать с ним, когда он такой длинный? — подумала она. — Ведь я ему едва до пояса достаю».

Но тут, к счастью, передняя колонна двинулась, и баян сразу умолк.

На Пушкинской площади пришлось стоять особенно долго. Уже и поплясали, и поиграли, и спели добрую дюжину песен, а улица впереди все еще была запружена.

— А ну-ка давайте споем наши частушки, самодельные, — предложил Петр Иванович и первый натянул баском:

Через мертвые пескиВ путь идут солевики.По степям пустынным рыщут,Соль химическую ищут.

Все хором подхватили припев:

Солевик-поисковикЖить на месте не привык.

Мише до того понравилось, что он запрыгал на месте и закричал: «Дальше, дальше!» Но подгонять и упрашивать вовсе и не надо было. Второй куплет запела Галочка. Голос у нее был очень хороший — высокий, чистый, — он так и летел над головами, точно на крыльях:

Буря черная несется,Заметает все колодцы.Все дороги, все пути,Ни проехать, ни пройти.

И опять все дружно подхватили:

Все дороги, все пути,Ни проехать, ни пройти.

Галочка задумалась, вспоминая следующий куплет. Но сейчас же на помощь ей пришел долговязый Павлик. Он запел:

А улегся ураган,В путь выходит караван.Наш начальник караванаСам грознее урагана.

И он хитро подмигнул в сторону Сергея Михайловича.

— Ой! — тихо сказала Катя и посмотрела на Павлика снизу.

А все, словно поняв намек, обернулись к Сергею Михайловичу и, лукаво посмеиваясь, пропели ему еще раз:

Наш начальник караванаСам грознее урагана.

Сергей Михайлович сделал вид, что намек относится не к нему, и запел следующий куплет:

Удивляются верблюды— Это что еще за чудо?Мачта смотрит в небеса,Ловит с неба голоса.

Все, смеясь, посмотрели на Павлика, и в самом деле похожего на мачту. А Галочка взмахнула руками в голубых перчатках и запела еще звонче: