Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

– Нам не веришь, Вангеныча спроси, – сказал Костыль. – Ему трындеть без мазы.

– Ну цыгане и грохнули, к гадалке не ходи!

– Ага, ага, – покивал Михей, стряхивая пепел. – Тока прикинь, да? Нашли Димдимыча в здоровенной земляной норе, прямо на том перекрестке. Без башки нашли, его менты по отпечаткам пальцев опознали.

– Гонишь! – скрывая страх, презрительно бросил Санька.

– Спроси, спроси Вангеныча, – повторил Костыль.

– А еще, – добавил Михей, – завтра, когда отряд купаться поведут, посмотри там, рядом с остановкой. Если будет нора, значит, все.

– Что все? – леденея нутром, переспросил Санька.

– Кирдык тебе, Санчес.

К Вангенычу Санька зашел перед самым отбоем. Ливень поутих, но все еще моросило, и вместо ночных посиделок у костра вожатые разбрелись по личным комнатам. Санька сперва пытался читать, но стройные ряды букв рассыпались, превращая увлекательную историю о приключениях Аллана Квотермейна в запутанный шифр.

Комната Вангеныча едва уловимо пахла травкой и перегаром. Он тоже читал, раскрытая книга лежала на кровати обложкой вверх. «Хребты безумия», прочел Санька, неловко переминаясь на пороге. Вангеныч соскочил с койки, потянулся так, что лагерная футболка с дебиловатым улыбчивым солнышком затрещала на широких плечах. Двадцатилетний, мускулистый, макушкой под самый потолок – такой, наверное, и черту рога обломает, не то что Человеку-Кроту. В присутствии Вангеныча страхи сразу показались несуразными и глупыми.

– Тебе чего, Сашка?

– Иван Геннадьевич, я это… Я спросить… Правда, что вожатый в прошлом году?

– Ого! А тебе кто сказал? – нахмурился Вангеныч. – Мишка, трепло колхозное?

Отпираться было бессмысленно, и Санька кивнул, краснея. Вожатый неопределенно хмыкнул.

– Болтун – находка для шпиона, блин! Да, было такое. Только ты не трепись сильно, лады? А Мишке я сам внушение сделаю…

– Значит, правда? – Внутренности Саньки заледенели. – Человек-Крот?

– Мишка и про это рассказал? Вы чего, с цыганами порамсили?

Тон вожатого стал строгим, точно он распекал нерадивого дежурного на линейке. Санька вновь кивнул.

– Ну, елки-моталки! Да как вы умудрились-то?! Надеюсь, не это? – Вангеныч изобразил пальцами косяк.

– Нет! – резко замотал головой Санька. Непослушный язык как с цепи сорвался, слова полились неудержимым потоком: – Мы подрались. А Марат сказал, что он нас проклял. То есть меня проклял! Он в меня пальцем тыкал и на своем индейском – про Человека-Крота! Иван Геннадьевич, че делать, а? Это серьезно, да?

– Ты чего, Сашок? Что там тебе эти черти наплели?

Санька угрюмо молчал. Выругавшись вполголоса, вожатый тяжело вздохнул. Загорелая мозолистая ладонь легла Саньке на плечо:

– Ну огребет у меня Мишка по самые помидоры! Это ж старая байка, местная. Ты думаешь, Человек-Крот – он кто? Это жулик мелкий, который под слепого косит! Тут в тридцатые годы целая шайка таких была. Слепой нищий, он же безопасно выглядит, ну цыгане этим и пользовались. Наряжались слепыми и нэпманов щипали, курортников всяких. Грабили, в основном, но иногда и убить могли. Так вот, где-то они зарвались, энкавэдэшники их всех тут и положили. На том перекрестке, где у автобуса конечная. Засаду устроили и расстреляли на фиг. Я старые газеты читал, там перестрелка была – чикагские гангстеры нервно курят в сторонке! А уже потом на эту тему всякой мистики наплели.

– Какой? – жадно спросил Санька.

– Так известное дело! Цыгане любят про себя слухи распускать, чем страшнее, тем лучше. Чтобы боялись, значит, и уважали! Сделали из этих кротов защитников цыганского народа, таких, знаешь, мстительных духов. Целый ритуал придумали, приходишь в полночь на тот перекресток и ждешь, пока они к тебе выйдут. Нужно банку червей накопать, побольше, чтобы задобрить, значит. Ну а дальше по обстоятельствам: если обиженный – просишь, если обидчик – откупаешься. Цыгане, елки-моталки! У них даже злому духу можно взятку сунуть!

Вангеныч усмехнулся.

– Значит, это все фигня? – с облегчением выдохнул Санька.

– Все фигня, кроме пчел, – глубокомысленно кивнул Вангеныч. – Хотя, если подумать, пчелы тоже фигня. Но с цыганами лучше лишний раз не связываться, серьезно.

В комнату Санька вернулся, летя на крыльях. Мерзкое свербящее чувство нависшей опасности отступило, разбилось о железобетонное пацанское «фигня!». Санька с удовольствием дочитал главу, в которой Квотермейн сражался с огромной древней гориллой, и безбоязненно выключил свет, когда скомандовали отбой.

Спал он тревожно. Сквозь сон чудилось, что под толстыми досками пола ползает, ворочая пласты переплетенной корнями земли, чуждое, враждебное и шумно фыркает, выискивая нужный запах. Санька и сам беспокойно закапывался в мокрую от пота подушку, мял влажные простыни, тщетно пытаясь спрятаться от кошмара.

Он пробудился на рассвете, разбитый, невыспавшийся. Ежась от утренней свежести, сбегал до сортира. Заспанные глаза удивленно отметили, что газоны возле корпуса изуродованы широкими черными бороздами. По возвращении Санька вновь провалился в сон и безмятежно спал до самой побудки, а проснувшись, думать забыл о вчерашнем.

После обеда, когда солнце немного выдохлось, отряд повели купаться. Путь на пляж проходил через тот самый перекресток, и Санька невольно заозирался, выискивая цыганенка. Идущий рядом Михей ткнул его локтем в бок, молча указывая вперед. На противоположной стороне посреди тротуара щерился обломками асфальта глубокий провал. Не провал даже – нора. Лаз.

Сразу вспомнилось прохладное росистое утро и перепаханные газоны. Упрямо вышагивая вместе с колонной, Санька сжал кулаки, стараясь не задрожать. Он не видел отсюда, но знал точно: лаз не имеет дна, и тот, кто прорыл его, сидит глубоко-глубоко внизу, в пронизанном червями и корневищами гроте. Незрячие глаза его прикрыты заросшими веками, нос подрагивает, а широкие черные когти скребут землю от нетерпения.

Вернувшись с моря, Санька пропустил ужин. Не пошел и на вечернюю дискотеку. Вооружившись лопатой и трехлитровой банкой, он копал червей в компостной куче, на заднем дворе столовой. Санька втыкал штык в компост, выворачивал пласт, и лихорадочно выбирал оттуда извивающиеся кольчатые тела мерзкого красноватого цвета. Раз за разом. Раз за разом. Пока не стемнело. Когда перестал различать собственные руки, сходил в корпус за фонарем и продолжил.

В десять вечера горнист гнусаво протрубил отбой, заставив Саньку отложить лопату. Сработал рефлекс – не хотелось стоять в одних трусах в позорном углу коридора. Черные от грязи пальцы неловко подцепили червя, автоматически сунули в банку и утонули в скользкой шевелящейся массе. Удивленный Санька посветил слабеющим лучом фонаря. Червивый клубок бурлил под самым горлышком, жирный, розоватый, перетекал внутри самого себя. Некоторые особо предприимчивые особи уже устроили побег, вяло извиваясь в пыли перед банкой. Борясь с тошнотой, Санька наскоро засунул их обратно и прижал плотной крышкой. Обнял банку как родную и, пригибаясь, поспешил в комнату – надо было сменить батарейки.