Арбузный король - Дэниел Уоллес

— Сначала твоя мать уничтожила наши посевы, — произнес он вибрирующим от ярости голосом, — но этого оказалось недостаточно. Ты пришел вслед за ней, чтобы сделать это!

И он широко взмахнул руками, охватывая этим жестом всю панораму гибели и разрушения и явно возлагая на меня вину за происходящее.

— За что, сынок? — спросил он. — За что?! Никто не просил тебя приезжать в наш город, как никто не просил об этом и ее. Что такого мы вам сделали? Мы жили своей жизнью и никого не трогали. Почему вы не можете просто оставить нас в покое?!

Произнося последние слова, он схватил меня за горло и начал душить. Я попытался оторвать его руки, но они были твердыми как сталь, а я быстро слабел. Я не мог вдохнуть и чувствовал, как кровь все сильнее пульсирует у меня в мозгу, стуча в барабанные перепонки, но тут на помощь пришла Люси, великолепным ударом в челюсть отправившая Снайпса в нокдаун. Он тяжело рухнул на колени; из глаз его лились слезы, а с губ срывались невнятные мольбы о милосердии.

— Как ты посмел? — строго спросила его Люси. — Разве так обращаются с королем?

Там мы его и оставили — стоящим на коленях в кольце огня, с арбузными побегами, обвивающими его лодыжки и бедра. В конце концов, любое, даже неудачное, жертвоприношение все-таки лучше, чем никакого жертвоприношения вообще.

_

Вот и все. Город сгорел дотла. Исчез без остатка. Канула в вечность вся их история, а заодно и моя, о чем лично я не очень сожалею. Игги, миссис Парсонс, Эл Спигл, Шугер, Старик, Иона Плотник, Бетти Харрис, Винсент Ньюби, Терри Смит и все прочие — эти люди не остались бездомными. Данное слово к ним не подходит, ибо лишились они не своих домов: они лишились своего города. Когда мы с Люси покидали его той ночью, Эшленд еще горел, а то, что не горело, подверглось нашествию агрессивно разраставшихся арбузных побегов. Мы отъехали уже довольно далеко, но город был по-прежнему виден с дороги; багровое зарево, поднимавшееся над верхушками сосен, сигнализировало о том, что разрушительный процесс продолжался.

Уезжали мы молча. Я то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, а Люси ни разу не обернулась; она все время смотрела вперед и не произнесла ни слова. Шорох колес по асфальту был единственным звуком. Мы спустились с холма, миновали заправочную станцию и направились на юг по 31-й автостраде. Оглянувшись, я не увидел зарева — вот теперь можно было с уверенностью сказать, что мы вырвались. По шоссе мчались другие автомобили, в которых сидели люди из других городов, и мы были просто одними из многих, кого эта ночь застала в пути. Когда стрелка спидометра приблизилась к шестидесяти, мотор начал вибрировать, но это было в порядке вещей. Старенькая машина была куплена отцом еще до моего рождения; это на ней он совершил бросок в Эшленд восемнадцать лет назад. Потом у него появилась новая (сейчас на ней ездит Анна), но он сохранил и старушку, чтобы я не оказался безлошадным, когда мне стукнет шестнадцать. Он оказался прав: машина мне пригодилась.

— Люси, — позвал я ее наконец.

Она взглянула на меня и осторожно улыбнулась. Все-таки она была застенчивой. Даже после всего, что с нами произошло, — а может, как раз именно поэтому, — она была застенчивой.

— Что, Томас? — сказала она.

— Ничего. — Я отрицательно покачал головой.

— Ничего? В самом деле ничего?

— Да. Я хотел сказать — это пустяк.

— Что — пустяк? Скажи мне.

Я сменил полосу: водитель сзади мигнул фарами, прося уступить дорогу.

— Я, собственно, вот о чем — ты это слышишь?

— Что? — спросила Люси.

— Машина. Какой-то странный звук.

Примерно с минуту она прислушивалась, а после кивнула:

— О'кей. Я это слышу. Типа «свуш-свуш-свуш».

— Это не тот звук. Она всегда так звучала. Это другой, типа «кринк-кринк». Послушай.

Мы прекратили разговор и стали слушать звук. Было видно, что она старается, — лицо ее застыло, а глаза широко открылись, но не фокусировались на чем-то конкретном; долгое время она даже не моргала, а затем повернулась ко мне и сказала:

— Не слышу, Томас.

Я пожал плечами:

— Возможно, это пустяк.

— Возможно, — согласилась она.

Она подняла босые ноги и уперлась ими в приборную доску; ночная рубашка сползла с ее высоко задранных коленей. Мы миновали указатель: «Бирмингем, 57 миль». На мне все еще была одежда, которую меня заставила напялить миссис Парсонс. В моем кармане лежала записка Люси. «Надеюсь, вы хорошо проведете время в нашем милом городке». А Люси сохранила золотое семечко. Она держала его на раскрытой ладони и смотрела на него так, будто оно должно было ей что-то подсказать или разъяснить. Я знал, что семечко тут не поможет, и собрался ей об этом сказать.

— Люси, — сказал я. — Послушай…

Но она подняла руку, призывая меня к молчанию. На другой ее ладони лежало семечко. Она наклонилась вперед, глаза все так же широко открыты, и вот на лице ее появилось просветленное выражение, словно она только что поняла что-то очень важное.

— Так и есть, — сказала она.

— Что? — спросил я. — Что «так и есть»?

— Звук, Томас. Теперь я его слышу. Это звук типа «ка-чинг, ка-чинг». Слышишь?

И мы стали вместе прислушиваться, как будто это была песня с трудноразличимыми словами.

— Да, это «ка-чинг», — сказал я. — Типичный «ка-чинг».

Она взглянула на меня:

— А «ка-чинг» — это опасно?

— Иногда.

— Но этот звучит вполне безобидно.

— Думаю, ты права, — сказал я. — Это хороший звук. Хороший «ка-чинг».

С этого момента течение времени резко ускорилось, и мы не успели опомниться, как оказались дома.

Часть IV

Аднажды када нибуть, так написано, рибенок радится в этом городе названом Эшленд, и у ниго не будет вабще почти ничиго, то есть савсем мало что.

У ниго будит недаставать целых частей. Сматреться он будит так, что и сматреть будит не на что. Уродливей самой паршивой дворняшки будит этот рибенок.

Его мама и папа умрут, разобются в машине.

Это пещально, но ищо пичальнее то, что жалеть тут асобо и нечего.

Он разпоследний человек из всех. Люди могут сматреть на него и видеть то, что они видют, потому что он такой и есть — разпоследний. Он не будит знать почти ничиго. Он не будит знать черед букв: для него все одно, где поэт, кто поет, а что пьет.

Но поздней он это узнает.

Потому что в город приедит женщина и даст ему то, что нужно знать.

Для «десерта» двойной буквы «с» будет лишку, но как раз — для «опоссума» и «пессимиста».

И ищо много другое.

Но как и все харошее, она скоро уйдет навсигда.

Да, она даст все что нужно рибенку, у которого не будит почти ничиго вабще. Она умрет, давая жизнь. Пройдет время и патом ищо много времени. И ее сын приедит в город, и все будит как было. О пять. Никаких изминений.

Эсли вы думайте что со времинем вещи миняются, вы думайте ирундовый всдор.

И вот. Я принес огонь. Сичас там нет нигде вабще ничиго. Есть толька я и ничто другое, а это очинь много ничиго, это сплашное ничиго.

Но есть хорошая новасть, патаму что мы можим начать все с начала.

Свежый.

Новый и усовиршенсвованый.

ОК.

Аднажды када нибуть все начнеца с начала о пять. Аднажды када ни будь.

Игги

Примечания

1

Герой популярных комиксов (выходили с 1938 года), телесериалов и кинофильмов, использовавший телефонные будки как место для перевоплощения: в них репортер Кларк Кент скидывал свою мешковатую повседневную одежду, под которой он носил костюм Супермена. Совершив очередной подвиг, Супермен в той же будке вновь принимал облик Кента. (Зд. и далее прим. перев.)

2

Rider (англ.) — всадник.

3

«Пума» — имеется в виду одна из множества моделей компании «Форд», выпускавшихся под маркой Mercury Cougar.

4

Чарлтон Хестон (Джон Чарльз Картер, 1923–2008) — американский актер и режиссер, прославившийся ролями в постановках шекспировских пьес, вестернах и масштабных исторических киноэпопеях; обладатель «Оскара» за заглавную роль в фильме «Бен Гур» (1959).

5

«Три придурка» (The Three Stooges) — герои американского комедийного шоу, просуществовавшего с 1922 по 1975 год. В общей сложности было снято более двухсот фильмов (в основном короткометражных) с их участием. Они также фигурируют в компьютерных играх, а в 2000 году давний поклонник «Трех придурков» Мел Гибсон вернул подзабытых комиков публике, выступив продюсером посвященного им художественного фильма.

6

«Кивание» (Kiwanis) — международная благотворительная организация, основанная в 1915 году в американском городе Детройте и имеющая отделения во многих странах мира. Основной своей задачей организация провозглашает «всемерную помощь детям как будущему нашей планеты». Слово «кивание» позаимствовано из языка индейского племени, обитавшего в районе Детройта, и переводится как «самовыражение».