Человек видимый - Чак Клостерман

Следующие два дня прошли без эксцессов. На душе у меня кошки скребли, но постепенно я стала успокаиваться и даже подумала, не слишком ли мы все преувеличили. Джон прямо на другой день после предполагаемого проникновения Игрека позвонил проконсультироваться в охранную фирму, но теперь мы уже сомневались, стоит ли приглашать ее работников. Я обдумывала сложившуюся ситуацию так и сяк и все больше приходила к выводу, что вряд ли Игрек может представлять для нас серьезную опасность. Может, он был слишком одиноким и нашел во мне своего единственного друга. Или я сама ввела его в заблуждение, создала у него неверное представление о своем отношении к нему. Может, я боялась его только потому, что он способен делать то, что считалось невозможным, или своим недоверием наказывала его за то, что он отличается от других.

Вот так я рассуждала, с головой уйдя в поиски истинной причины наших недоразумений, вместо того чтобы посмотреть в глаза правде. Вот уж действительно, слона-то я и не приметила!

Наступил четверг. Я работала с одной из своих пациенток. Не могу назвать ее имя, у нее есть право на личную тайну, а я обязана защищать ее права. Достаточно сказать, что она страдала расстройством психики, весьма распространенным в наше время. В тот период у меня было еще пять пациенток с такими же жалобами. Это была красивая молодая женщина с иррациональными сексуальными потребностями, которая никак не могла определиться с профессией и впадала в депрессию от анонимных комментариев, поступающих на ее блог. Итак, она долго говорила о себе и своих проблемах, затем мы вместе постарались обсудить их с точки зрения здравого смысла, и она отправилась домой, закрыв за собой дверь. Я села к компьютеру и стала, как у меня заведено, составлять электронное письмо самой себе с описанием нашего разговора. И вдруг с другой стороны комнаты раздался голос Игрека:

— Отвратительная особа!

Я вздрогнула, но скорее разозлилась, чем испугалась. Честно говоря, мне надоело бояться. Я постаралась взять себя в руки и говорить спокойно, но жестко.

— Поверить не могу, — медленно произнесла я. — Просто не могу поверить, что вы без спроса явились ко мне в кабинет и позволяете себе вмешиваться в мою работу. Как вы смеете с таким пренебрежением относиться к моему делу? Кто вам дал право так неуважительно отзываться о несчастной женщине с серьезными проблемами? Немедленно покиньте мой кабинет и больше не смейте сюда приходить! Убирайтесь вон, или я вызову полицию.

— Только не делайте вид, что вас действительно волнуют ее проблемы, — сказал Игрек. — Меня не обманешь. Уж я-то вас знаю. Вы беспокоитесь за эту женщину? Вот за эту?! Неужели вы серьезно думаете, что вы или я узнали что-то важное о ее воображаемой жизни? Вам хотя бы платят за сеансы. Я объяснил бы все ее проблемы за пару минут. У нее проблемы с телом, потому что у нее есть тело. Скажите ей, чтобы она аннулировала свою подписку на иллюстрированные журналы. У нее нет никакой профессии, потому что она не желает работать. Ей пишут грубости потому, что видят в ней человека неумного и праздного, а такие всегда привлекают людей, недовольных собой. В глубине души она сама это понимает. Вы заметили, она всегда сама отвечает на свои вопросы? Все, что ей нужно, — это подруга, которая будет убеждать ее, что она такая же, как все. И она знает, что вы будете ей этой подругой до тех пор, пока ее отец выписывает чеки на ваше имя.

— Довольно, я вызываю полицию, — сказала я и взяла сотовый телефон.

— Включите магнитофон, — сказал Игрек.

— Что?

— Включите магнитофон. Запишите наш разговор.

Он говорил в характерном для него повелительном тоне. Мой кассетный магнитофон стоял на столе. Я подняла его, навела на Игрека на манер пистолета и нажала кнопку записи. Сама не знаю, почему я проделала все так драматично. Наверное, это выглядело нелепо, но я ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось застрелить его.

Я записала только следующую минуту и четырнадцать секунд нашего разговора. Это единственное, что мне не пришлось восстанавливать по памяти.

Игрек. Красный огонек горит? Ага. Отлично. Это, конечно, не мое дело, Виктория, но вам стоит купить цифровой магнитофон. Через несколько лет вы не найдете в продаже кассет. Но я отвлекся. Пожалуйста, объясните присяжным, зачем вы встречались со мной в субботу днем, в свой нерабочий день, не поставив вашего мужа в известность, с кем вы виделись. Точнее, с кем вы не виделись, так как вам непременно захочется сказать именно так, чтобы показаться умной.

В. В. Оставьте. Вы что, серьезно хотите это сделать?

Игрек. Вы отрицаете, что мы провели день вместе?

В. В. А какое это имеет значение?

Игрек. Просто хочу знать, считаете ли вы время, которое мы провели вместе, дружеским общением со мной или своей работой? Ведь вы не предъявили мне счет за эту встречу. Мы не говорили обо мне, о моих проблемах. Мы посетили книжный магазин, магазин грампластинок и бар. Мы с вами сидели в баре. Это не противоречит этическим принципам профессионального кодекса психоаналитика, имеющего лицензию на частную практику в штате Техас?

В. В. А вы, оказывается, ничтожество! Печально.

Игрек. Нет-нет! Не печально, а интересно. Мне интересно понять вашу роль в этой истории. Наши отношения порваны, это понятно. Я только пытаюсь понять, по чьей вине. Я, как эти парни из жюри присяжных, хочу выслушать обе стороны. Вы ведете себя так, будто эта ситуация была целиком предсказуема. Меня поражает, что…

Я выключила магнитофон. Достаточно было ему потакать.

— Держитесь подальше от нашего дома, — сказала я как можно более внушительно. — Не смейте больше являться к нам! Я не шучу. Держитесь от нас подальше.

— Я никогда и не был в вашем доме, — возразил Игрек. — С чего вы это взяли? Я даже не знаю, где вы живете. Какой у вас адрес?

— Не приближайтесь к нашему дому! Боже ты мой! Вы что, глухой? Не приходите в мой офис и не приближайтесь ко мне. — Я чувствовала, что теряю самообладание, передохнула и постаралась говорить более спокойно и убедительно: — Больше вам нельзя появляться в нашем доме. Нельзя, понимаете? Мой муж намерен с вами расправиться. Вы даже не представляете, в каком он состоянии. Ситуация вовсе не забавная, а очень серьезная и опасная.

— Ваш муж хочет со мной расправиться? Ваш муж? — сказал Игрек. — Он что, застрелит меня?

— Не приходите к нам! Я прошу вас. Как мне убедить вас, чтобы вы этого не делали? Хотите, чтобы я снова стала с вами работать? Я готова встречаться с вами здесь, в офисе. Только ни в коем случае не приходите ко мне домой!

— Значит, все-таки вы хотите проводить со мной время. Это противоречит тому, что вы только что сказали, Виктория. Вы уверены, что ваши мысли находятся в полном согласии с чувствами? Ведь про меня вы так не думаете.

Все было бесполезно. Мне никак не удавалось убедить Игрека, он только и знал, что выворачивал наизнанку все, что я говорила, отчаянно пытаясь заставить его услышать меня. Он воображал, что это единственный способ не дать прерваться нашим отношениям. Выслушивая его возражения, я вдруг живо вспомнила ситуацию, в которой оказалась на первом курсе колледжа. Мне было ужасно трудно расстаться с моим бойфрендом из школы, который считал себя вправе звонить по ночам и затевать бесконечные ссоры. И только когда он превратил мою жизнь в сплошной кошмар, я резко и решительно порвала с ним…

Сейчас я оказалась в аналогичной ситуации — оставалось только пойти на крайние меры и одним ударом разрубить этот гордиев узел наших отношений. И я набралась храбрости и заявила Игреку, что, может, мой брак и не самый благополучный, но я люблю и уважаю своего мужа. Что я проявляла к нему интерес исключительно из-за его научных занятий, а вовсе не из-за его личных достоинств. Я откровенно заявила, что не считаю его порядочным человеком. Объяснила, что не находила его сколько-нибудь привлекательным и согласилась встретиться с ним на людях только потому, что его не могли видеть рядом со мной. Я признала, что иногда мне действительно нравилось разговаривать с ним, но это вовсе не значит, что я одобряю все его взгляды и поступки. Сказала, что не желаю знать, каков он на самом деле, потому что его истинная сущность может оказаться еще хуже той личины, которой он сейчас прикрывается.

Даже не видя его лица, я отлично представляла себе, как моя отповедь подействовала на него.

Наконец я выговорилась, и воцарилась тишина, казавшаяся оглушительной. Затем у дальней стены кабинета скрипнул паркет — видимо, он сидел на полу, прислонившись к стене, и теперь встал. Я подумала, что он уйдет, в знак презрения не удостоив меня ответа. Но как бы не так — последнее слово должно было остаться за ним.