Дети Ночи - Дэн Симмонс

О'Рурк прошел вперед через открытое пространство в тыльную часть церкви, спустился по каменным ступенькам и остановился в тени у последнего ряда скамеек слева от мест для прихожан в нефе. Кейт села на одну из скамеек. О'Рурк же привычно преклонил колени, перекрестился, затем присоединился к ней. Музыка Баха продолжала вибрировать в теплом, пропитанном ладаном воздухе. Мгновение спустя священник спросил:

– Вы знаете, почему Бах написал «Токкату и фугу»? Кейт отрицательно покачала головой. Она могла лишь предполагать, что эта вещь написана к вящей славе Господней.

– Для проверки труб в новых органах, – шепнул О'Рурк.

Кейт разглядела его улыбку при тусклом, красноватом свете.

– И в старых тоже, – продолжал он. – Если в одной из труб совьет гнездо птица, Бах знал, что эта вещь вынесет ее оттуда.

Тут музыка достигла точки, когда у Кейт, казалось, завибрировали зубы и кости. В наступившей вдруг тишине она застыла на некоторое время, пытаясь перевести дыхание. Находившиеся тут же несколько человек, преимущественно пожилые, поднялись, преклонили колени и вышли через боковую дверь. Кейт увидела через плечо, как седобородый священник в длинной черной сутане закрывает дверь на тяжелый засов.

О'Рурк коснулся ее руки, и они пошли обратно в заднюю часть нефа. Седобородый священник, раскрыв объятия, приблизился к ним, и они с О'Рурком обнялись. Кейт во все глаза смотрела на эту сцену, современный священник в летной куртке и джинсах и пожилой в сутане, доходившей до пят, с тяжелым распятием на груди.

– Отец Янош, – обратился О'Рурк, – позвольте представить моего близкого друга, доктора Кейт Нойман.

Доктор Нойман – мой старинный друг, отец Янош Петофи.

– Очень приятно, – сказала Кейт.

С аккуратной седой бородкой, розовыми щеками и яркими глазами отец Янош Петофи показался Кейт немного похожим на Санта-Клауса, но, когда он склонился, чтобы поцеловать ей руку, она нашла, что его манеры не имеют ничего общего с повадками рождественского Деда.

– Весьма рад знакомству, мадемуазель, – произнес он. Акцент у него был скорее французский, чем венгерский.

И поцелуй, и обращение, поставившее ее в положение молодой незамужней женщины, вызвали у Кейт улыбку.

Отец Янош хлопнул О'Рурка по спине.

– Майкл, наш…, э-э-э…, цыганский друг ждет. Они последовали за отцом Яношем в глубь собора, прошли через заменяющий дверь тяжелый занавес и поднялись по винтовой каменной лестнице.

– Вы, как всегда, играли великолепно, – сказал О'Рурк священнику.

Отец Янош улыбнулся через плечо. Его сутана шуршала по каменному полу.

– А-а…, это просто репетиция к завтрашнему концерту для туристов. Туристы любят Баха. По-моему, даже больше, чем вы, органисты.

Они поднялись на хоры, футов на тридцать выше затемненного свода церкви. В конце скамейки сидел крупный мужчина. Между низко надвинутой шерстяной шапочкой и застегнутым до подбородка овчинным тулупом Кейт заметила выразительное лицо с густыми усами.

– Если нужно, я останусь, – предложил отец Янош. О'Рурк прикоснулся к его плечу.

– Нет необходимости, Янош. Мы с тобой потом поговорим.

Пожилой священник кивнул, поклонился Кейт и ушел вниз по лестнице.

Вслед за О'Рурком Кейт приблизилась к скамье, где их ждал смуглолицый. Несмотря на то что глаза ее уже успели привыкнуть к тусклому освещению церкви, здесь было очень темно.

– Dobroy, доктор Нью…, ман? – обратился человек к О'Рурку голосом, вполне соответствовавшим его заостренному лицу. Зубы его странно блеснули. Он перевел взгляд на Кейт. – Оу… Рерк?

– Доктор Нойман – это я, – сказала Кейт. Отзвуки музыки Баха все еще вибрировали у нее в костях, пробиваясь сквозь слои усталости. Ей потребовалось сделать усилие над собой, чтобы вернуться к реальности. – А вы – Николо Чоаба?

Цыган улыбнулся, и Кейт увидела на всех его зубах золотые коронки.

– Воевода Чоаба, – довольно грубо поправил он. Кейт посмотрела на О Турка. Воевода. Это же слово было написано под венским портретом Влада Цепеша.

– Beszel Romany? – спросил воевода Чоаба. – Маgyarul?

– Nem, – ответил О'Рурк. – Sajnalom. Kerem beszel angolul?

Золотые зубы сверкнули.

– Да…, да, я говорить английский… Dobroy Добро пожаловать.

Акцент Чоабы напомнил Кейт старый фильм с Белой Лугоши. Чтобы немного встряхнуться, она потерла щеку.

– Воевода Чоаба, – начала Кейт, – отец Янош объяснил, чего мы хотим?

Цыган слегка нахмурился, глядя на нее, а потом снова вспыхнули золотые зубы.

– Хотим? Igen! Да…, вы хотеть попасть в Румыния. Вы приехать из… Egyesult Allamokba… Соединенные Штаты…, и ехать Румыния. Nem?

– Да, – ответила Кейт. – Завтра. Воевода Чоаба нахмурился еще больше.

– Hetfo, – пояснил О'Рурк – Завтра. В ночь на понедельник.

– Ага… hetfo, да-да, мы переходить завтра ночь, понедельник. Это есть это все как вы сказать? договорились. – Цыган повертел пальцами перед своим лицом. – Sajnalom…, мой сын, Балан, он говорить английский очень хорошо, но он…, бизнес. Да? Кейт кивнула.

– О цене мы уже договорились?

Воевода Чоаба с прищуром посмотрел на нее.

– Kerem?

– Mennyibe kerul? – спросил О'Рурк, изобразив красноречивый жест пальцами. – Penz.

Цыган широко развел руки, как бы сметая что-то в воздухе. Потом поднял палец и показал его Кейт.

– Ezer…, вы. – Теперь он показал палец священнику. – Ezer…, вы.

– По тысяче с каждого, – сказал О'Рурк.

– Американские доллары США наличными, – добавил воевода Чоаба, тщательно выговаривая каждый слог.

Кейт кивнула. Именно такую сумму накануне называл отец Янош О'Рурку.

– Сейчас, – сказал цыган, сверкнув зубами. Кейт медленно покачала головой.

– Двести с каждого из нас сейчас, – сказала она. – Остальное – когда мы встретим нашего друга в Румынии. В глазах Чоабы зажегся огонек.

– Ketszaz ejszakat…, м-м-м…, сегодня ночью, – сказал О'Рурк. – Nyolcszaz on erkezes. О'кей?

Кейт протянула конверт с четырьмя сотнями. Цыган взял его ловкими пальцами и спрятал под тулуп, даже не заглянув внутрь. Блеснуло золото зубов.

– О'кей.

Затем он извлек из-под тулупа карту и разложил ее на скамье. Кейт и О'Рурк придвинулись ближе. Тупой палец цыгана ткнулся в Будапешт и пошел вдоль железной дороги в юго-восточном направлении. Его голос при перечислении населенных пунктов вдоль маршрута звучал гипнотически-ритмично, как молитва. Кейт закрыла глаза и прислушалась к этой молитве в пропитанной ладаном темноте собора.

– Будапешт… Уйсас… Сольнок… Бекешчаба… Лёкёшхаза.

Она почувствовала, как по ноге волной прошла дрожь, когда цыган ткнул пальцем в карту.

– Лёкёшхаза.

Глава 23

О «Восточном экспрессе» Кейт знала из книги Агаты Кристи и многочисленных фильмов: отделанные бархатом интерьеры, изысканный вагон-ресторан, повсюду роскошные светильники и элегантные, но таинственные пассажиры.

Таким был «Восточный экспресс», но только не этот.

На будапештский Восточный вокзал они с О'Рурком прибыли задолго до отправления семичасового поезда. Огромный навес из стекла и металла, под которым царила суматоха и гулко разносились звуки, напомнил Кейт гравюры с изображениями железнодорожных станций прошлого века. Как выглядит Северный вокзал в Бухаресте, конечной точке их маршрута, Кейт помнила, поскольку в мае прошлого года была там с другими сотрудниками ВОЗ, чтобы документально подтвердить наличие сотен беспризорных детей, живущих в разбитых ящиках и выпрашивающих подачки у вечно спешащих пассажиров.

В «Ибусе», Венгерском бюро по иностранному туризму и путешествиям, они с О'Рурком предварительно заплатили за два купе первого класса в этом самом «Восточном экспрессе». Но оказалось, что они могут претендовать лишь на одно купе, а «первым классом» называлось тесное, неотапливаемое пространство с двумя полками и грязной раковиной, надпись на которой предупреждала, что вода – если она есть – представляет опасность и пить ее нельзя. Места же хватало только для того, чтобы О'Рурк присел на низкую раковину, пока Кейт усаживалась на полку, причем их колени почти соприкасались. Но они не жаловались.

Поезд тронулся вовремя. Они молча смотрели в окно, когда проезжали по Будапешту. Потом они миновали ровные ряды домов сталинских времен на окраине, скудно освещенные дома из шлакоблоков в пригороде, после чего поезд мчался на юго-восток уже в полной темноте. В плохо подогнанных окнах свистел ветер, и им пришлось закутаться в верхнюю одежду.

– Я забыл взять еды, – сказал священник. – Виноват.

Кейт подняла брови.

– Разве здесь нет вагона-ресторана?

Несмотря на все убожество «купе первого класса», она еще не рассталась с надеждой на изысканный ужин среди чистых скатертей и фарфоровых ваз со свежими цветами.

– Пойдемте, – сказал О'Рурк.

Кейт вышла за ним в узкий коридор. В вагоне «первого класса» было восемь купе, и все двери были закрыты. Преодолевая повороты на скорости, вдвое большей, чем на американских железных дорогах, поезд подпрыгивал и раскачивался. Ощущение было такое, что вагон может слететь с рельсов на любом вираже.