Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Грант Аллен

Князя видели все. Он стоял в просвете между тонкими стволами деревьев, облаченный в мантию цвета запекшейся крови, с хмурым, будто высеченным из бронзы лицом, и держал в руках новое воплощение смерти. Подсознательно все в той или иной степени ощутили, что теперь дело приняло совсем иной, крайне скверный оборот. Вряд ли глазеющие на князя леди и джентльмены могли бы сформулировать внятные доводы, но два меча внезапно начали казаться лишь деревянными сабельками, а рассказ о них рассыпался вдребезги, будто стеклянная кукла, сломанная и безжалостно выброшенная. Бородино выглядел сейчас словно палач, явившийся из глубины далеких времен, — облаченный в красное, наводящий ужас. И он нес в руках топор, дабы покарать преступника. Крейн преступником не был.

Служивший ранее в индийской полиции мистер Брэйн свирепо поглядел на добычу князя и помедлил секунду или две, прежде чем заговорить резким, почти охрипшим голосом:

— И что вы собираетесь делать с этой штукой? Похоже, это топор дровосека…

— Вполне естественный ход мыслей, — вздохнул Хорн Фишер. — Если вы видите в лесу кошку, то считаете ее дикой, хотя она, вполне возможно, только что спрыгнула с дивана в гостиной. Так случилось, что я абсолютно точно знаю: этот топор принадлежит не дровосеку. Он взят с кухни, это мясницкий топорик или что-то в этом духе. Кто-то забрал его и выбросил в лесу. Но когда я брал в кухне мешки из-под картошки, из которых впоследствии воссоздал образ средневекового отшельника, то видел этот топорик именно там.

— Так или иначе, а вещица любопытная. Орудие мясника, выполнившее мясницкую работу, — заметил князь, протягивая оружие Фишеру.

Тот взял инструмент и принялся внимательно разглядывать, а затем тихо сказал:

— Да, это, несомненно, орудие преступления.

Брэйн уставился на тускло-голубую сталь топора жестким и пристальным взглядом.

— Я вас не понимаю, — буркнул он. — Здесь же нет… нет никаких следов.

— Он не пролил крови, если вы об этом, — сказал Фишер, — но именно с помощью этого топора было совершено преступление. Когда преступник использовал это орудие, он готовил преступление — и подготовил его так хорошо, как только было возможно.

— О чем это вы?

— Когда убийство свершилось, убийцы рядом не было, — пояснил Фишер. — Плох тот убийца, что в момент убийства находится рядом с жертвой.

Брэйн поморщился:

— У меня создается впечатление, что вы рассказываете мне все это лишь из любви к мистификациям. Если желаете поделиться чем-нибудь полезным, будьте любезны, выражайтесь вразумительней.

— Единственный полезный совет, который я вам могу дать, — задумчиво сказал Фишер, — это провести небольшое исследование местной топографии и переписей населения. Там должен бы отыскаться некий мистер Приор, фермер из здешних краев. Думаю, некоторые бытовые подробности из жизни покойника могут пролить свет на эту жуткую историю.

Лицо Брэйна исказила презрительная усмешка.

— И вы предполагаете, что у человека, жаждущего отомстить за покойного друга, нет дел важнее, чем изучить местную топографию?

— О да, — ответил Фишер. — И я обязан вытащить на свет Божий правду относительно того, кто залез в дом.

В эту ночь Леонард Крейн бродил где попало, не разбирая дороги. Неудивительно, что он все время двигался вдоль высокой, казавшейся ему бесконечной, стены, окружавшей небольшой лес.

Сгустившиеся сумерки предвещали ненастье, дул сильный западный ветер, обычно сопровождающий оттепель. Леонардом двигало отчаянное стремление прояснить хотя бы для себя ситуацию, запятнавшую его доброе имя, и в настоящее время реально угрожающую его свободе. Полицейские, которые нынче занимались расследованием, не арестовали его, но он прекрасно понимал: стоит ему покинуть поместье, как он тотчас же будет брошен за решетку.

Бессвязные на первый взгляд намеки Хорна Фишера, которые тот все еще отказывался объяснять, пробудили художественную сторону натуры архитектора и побудили его к стихийным размышлениям. Он решил повертеть в мыслях загадочное послание так и эдак, переворачивать его вверх тормашками и раскручивать во все стороны, пока не доберется до сути.

Все происходящее каким-то образом было связано с человеком, который давным-давно залез в дом, и Леонард честно рыскал вдоль высокой стены, отыскивая хоть какую-то возможность для таинственного незнакомца перелезть через нее. Но стена казалась нерушимой: ни лаза, ни выщербины — ни малейшей зацепки! Профессиональные знания привели Леонарда к выводу, что каменная кладка была положена одним мастером и что с тех пор стена не перестраивалась. Существовали лишь одни ворота, используемые всеми, и вряд ли это проливало свет на загадку. Молодой архитектор не нашел ровным счетом ничего, похожего на потайной ход или любой другой способ проникнуть в дом.

Сейчас Леонард двигался по узкой тропинке вдоль наветренной стороны стены. Порывы неистового восточного ветра выгибали дугой и клонили к земле покрытые инеем темные деревья. Угасающие отблески закатного солнца вскоре должно было сменить мерцание молний, поскольку штормовые тучи уже затянули половину неба и вскоре грозили поглотить слабый свет медленно проявляющейся луны. Голова Леонарда закружилась, а ноги несли его все к тому же непроходимому для посторонних людей препятствию. Он снова и снова кружил у неприступной стены, думая при этом о стене, возникшей в его собственной голове. Воображение рисовало некое четвертое измерение, которое само по себе было омутом, скрывавшим под своими черными водами что угодно. Мир виделся под новым углом, неведомые доселе чувства пробивали себе дорогу. Словно бы включился волшебный фонарь или магическая призма, и в ее лучах, неведомых обычной науке, Леонард видел тело лорда Балмера, светящееся и жуткое, в огненном круге света перелетающее через рощу и через стену. Вдобавок молодого архитектора не оставляла в покое пугающая уверенность в том, что все это — дело рук давно почившего мистера Приора. Уж слишком уважительно мистер Фишер отзывался о мистере Приоре, и ведь было же что-то в обыденной жизни покойного фермера такое, в чем следовало искать первопричину нынешних чудовищных событий!

Впрочем, Леонард знал уже, что никто из местных жителей ничего не помнил о семействе Приор.

Лунный свет стал сильнее и ярче, а ветер разогнал тучи и почти угас, напоминая о себе лишь редкими порывами, когда Леонард вернулся к искусственному озеру перед домом. Сейчас озеро казалось еще более ненатуральным, и тому были причины: весь окружающий пейзаж казался вышедшим из-под кисти величайшего мастера декоративного искусства Антуана Ватто. Фасад дома, построенный явно в подражание дворцам Палладио, белел в лунном свете, и тот же свет заливал серебром обнаженную языческую нимфу в центре пруда.

К своему изумлению, Леонард увидал позади нимфы еще одну фигуру, сидящую почти столь же безжизненно. Луна высветила нахмуренные брови и страдальческое выражение лица Хорна Фишера. Тот все еще был облачен в рубище отшельника и, видимо, искал того же, что и другие отшельники, — одиночества. Однако Фишер поглядел на Крейна и улыбнулся ему так, словно ждал его.

— Слушайте, вы можете рассказать мне об этом деле хоть что-нибудь? — взмолился Крейн, подойдя к Фишеру и встав прямо перед ним.

— Вскорости я буду вынужден всем рассказать о том, что я выяснил, в мельчайших подробностях, — ответил Фишер. — Но у меня нет причин отказать вам в праве узнать все первому. Однако для начала, возможно, и вы не откажетесь поделиться со мной информацией? Что в действительности произошло, когда вы утром увиделись с Балмером? Вы отшвырнули меч, но вы не убивали.

— Я не убил именно потому, что отшвырнул свой меч, — сказал Крейн. — Я намеренно избавился от оружия, чтобы… даже не знаю, что именно могло произойти. — Наступила пауза. Затем Леонард тихим голосом добавил: — Покойный лорд Балмер отличался легким нравом… может, даже чересчур легким. Он был весьма благосклонен к людям, стоящим ниже его на социальной лестнице, и даже мог пригласить собственного юриста и безродного архитектора погостить в своем доме и принять участие в любом празднике, в любом развлечении… Но была в его характере и обратная сторона, и она проявлялась, стоило низшему возжелать стать равным. Когда я объявил ему, что помолвлен с его сестрой… я просто не могу и не желаю описывать, как он себя повел. Больше всего это походило на припадок у буйнопомешанного. Впрочем, истина, насколько я понимаю, куда прозаичнее. Такая штука, как грубость джентльмена, существует и поныне. И это самая мерзкая вещь во всем мире.

— Да, знаю, — хмыкнул Фишер. — Благородные Тюдоры эпохи Возрождения вытворяли что-то подобное.

Крейн поднял взгляд: