Журнал Наш Современник №10 (2001) - Журнал Наш Современник

Ну а что же Шмидт, как он сражался с врагом? Как явствует из документов, “Очаков” ответного огня почти не вел, с него ответили всего несколькими выстрелами и не добились ни одного попадания. Все командование Шмидтом во время боя свелось лишь к одной команде: “Комендорам к орудиям!” После этого он вообще утратил какой-либо контроль над ситуацией. Дело в том, что на мятежном крейсере с первой минуты боя началась паника. Пожары никто не тушил, а пробоины никто не заделывал. Как боевой командир Шмидт показал себя полным ничтожеством. Вполне возможно, что у него снова начался очередной припадок. Факт безначалия на “Очакове” подтверждают все без исключения участники восстания.

Насчет потерь “очаковцев” существуют самые различные предположения. Скорее всего, они были относительно небольшими: не более двадцати-тридцати убитых и человек восемьдесят раненых. Команда “Очакова” не насчитывала и четырехсот человек. Что касается Чухнина, то едва был прекращен обстрел крейсера, он немедленно направил к нему баркасы и катера, на которых все остававшиеся к тому времени на борту люди были вывезены, а раненые отправлены в госпиталь.

А теперь зададимся вполне закономерным вопросом: как должен был поступить в создавшейся ситуации Петр Шмидт? Как честный человек, спровоцировавший людей на военную акцию и возглавивший их, обещавший всем спасение, как человек, на чьей совести была упущенная возможность переломить ход восстания, он, видимо, должен был до конца оставаться на борту горящего крейсера и погибнуть на нем. По крайней мере это был бы офицерский поступок! Это было бы весьма логичным, ибо Шмидт всегда и везде кричал на митингах, что он только и мечтает, как бы ему умереть за свободу. И вот, казалось бы, судьба дала ему этот, давно просимый им, шанс. Но одно дело митинговая демагогия, и совсем иное настоящий бой. Кроме того, та же “цусимская история” однозначно говорит, что под огонь Шмидт подставлять себя не привык.

В качестве контр-примера можно привести воспоминания одного из участников печально знаменитого Цусимского сражения о последних минутах броненосца “Император Александр Третий”: “...Броненосец уже так близок к нам, что можно рассмотреть отдельные фигуры; крен его все увеличивается, на поднявшемся борту чернеют люди, а на мостике в величественно-спокойной позе, опершись руками на поручни, стоят два офицера; в это время с правого борта вспыхивает огонь, раздается выстрел, момент — броненосец перевертывается, люди скользят вниз по его поднявшемуся борту, и вот гигант лежит вверх килем... а винты продолжают вертеться, еще немного — и все скрывается под водой...”

А вот последние минуты флагманского броненосца российской эскадры “Князь Суворов”. К гибнущему кораблю под неприятельским обстрелом прорвался миноносец “Буйный”, но оставшиеся в живых офицеры броненосца решили остаться на нем до конца вместе со своими матросами. Видя со стороны, что гибель “Суворова” неизбежна, командир миноносца капитан 2-го ранга Коломенцев предложил офицерам “Суворова” перейти к нему с остатками команды и добить броненосец торпедой. Принявший командование кораблем вместо убитого командира лейтенант Богданов отказался. Еще два оставшихся к этому времени офицера, лейтенант Вырубов и прапорщик Курсель, поступают так же. “Отходите скорее! Отваливайте!...” — кричал Богданов, перевесившись за борт и грозя кулаком Коломенцеву. Со среза что-то кричал, размахивая фуражкой, Курсель. Позади носовой 6-дюймовой башни был виден лейтенант Вырубов, высунувшийся в пушечный порт и тоже что-то кричавший. Матросы, выбравшиеся на срез и выглядывавшие из портов батареи, махали бескозырками. Жить всем им оставалось какие-то минуты. Под прощальные крики “ура”, несшиеся с “Суворова”, Коломенцев ушел в сторону от осыпаемого снарядами погибающего броненосца.

Офицеры “Александра”, офицеры “Суворова”... Они не произносили выспренних речей на митингах, не клялись публично принять смерть за Россию, но, когда пробил их час, они приняли ее и приняли достойно, как и положено русским офицерам.

Ну а что же Шмидт? Кто мешал ему, стоя на мостике “Очакова”, достойно встретить свой смертный час? Спровоцировав людей на бой и не сумев возглавить их в этом бою, он должен был, по крайней мере, достойно встретить свой смертный час вместе со своими матросами, как сделали это лейтенанты Богданов, Вырубов и прапорщик Курсель. Мог бы, но не сделал...

Увы, реальный бой — это не митинговая стихия, где верят словам. В бою верят поступкам. И Шмидт поступает точно так же, как он уже поступал раньше, сбегая с идущего в бой “Иртыша”. Он снова дезертирует, на этот раз уже с “Очакова”.

Еще до начала обстрела, предвидя неблагоприятное развитие событий, Шмидт приказал приготовить себе с тылового борта “Очакова” миноносец № 270 с полным запасом угля и воды. Едва борт крейсера начал содрогаться от первых попаданий, Шмидт со своим шестнадцатилетним сыном, пользуясь всеобщей неразберихой, первым (и это доказано документально!) покинул обстреливаемый корабль, бросив на произвол судьбы сотни и сотни поверивших ему людей.

Дезертировав самым бесстыдным образом в очередной раз, Шмидт впоследствии так оправдывает свой поступок: “Мне часто думается, что Россия не позволит меня предать смертной казни... Я пойду на смерть спокойно и радостно, как спокойно и радостно стоял на “Очакове” под небывалым в истории войн градом артиллерийского огня. Я покинул “Очаков” тогда, когда его охватил пожар и на нем нечего было уже делать, некого было удерживать от панического страха, некого было успокаивать. Странные люди! Как они все боятся смерти. Я много говорил им, что нам смерть не страшна, потому что с нами “правда”. Но они не чувствовали этого так глубоко, как я, а потому и дали овладеть собой животным страхом смерти...” Нормальному человеку трудно представить, как мог Шмидт столь беспардонно расхваливать себя и свое очередное бегство и при этом одновременно столь цинично отзываться о людях, пошедших за ним.

Он спустился на миноносец и, бросив на произвол судьбы “Очаков”, на полном ходу попытался вырваться из Севастопольской бухты, держа курс в открытое море. Существует мнение, что Шмидт хотел уйти в Турцию. Едва миноносец отошел от борта горящего крейсера, как на “Ростиславе” подняли сигнал: “Пойти под корму адмирала”. Таким образом Шмидту предлагали, в какой уже раз, не подвергая более риску человеческие жизни, сдаться. Но “красный лейтенант” сигналу не внял. Миноносец дал полный ход и помчался на выход из бухты. После этого по нему последовало несколько точных выстрелов. Остановлен поврежденный миноносец был брандвахтенным судном напротив Приморского бульвара. Сам Шмидт на допросах утверждал, что ему надо было для чего-то попасть в Артиллерийскую бухту. Однако последнее вызывает сомнение. Берега Артиллерийской бухты были к этому времени уже заняты верными правительству войсками, и Шмидт об этом был прекрасно осведомлен. Если он шел туда, значит, бросив “Очаков”, он шел сдаваться? Но с таким же успехом он мог сдаться и “Ростиславу”.

Если взглянуть на дислокацию кораблей в Севастопольской бухте на момент боя и маневрирования Шмидта на миноносце № 270, то “турецкий план” побега выглядит достаточно вероятным. Для этого ему надо было просто вырваться из Севастопольской бухты, причем сделать это было лучше всего двигаясь именно вдоль Приморского бульвара и Артиллерийской бухты, подальше от орудий Константиновского равелина, скрываясь за дымом расстреливаемых кораблей. Выскочив из бухты, быстроходному кораблю было легко затеряться в просторах Черного моря. Там миноносец можно было искать с таким же успехом, как иголку в стоге сена.

Едва Шмидт бежал с “Очакова”, как часовые, сторожившие заложников, сразу же бросились их расстреливать. Был ли на это приказ Шмидта, доказать на суде не удалось. Однако кто как не Шмидт руководил захватом заложников, а затем все время грозился их казнить! Кроме этого, уже перед самым началом боя Шмидт зашел к заложникам и с явным пафосом заявил им: “Иду принять смерть вместе с вами!” Смысл фразы звучит весьма двояко. Во время расстрела был убит кондуктор Журавкин, тяжело ранен капитан 1-го ранга Матюхин и еще два офицера. Однако офицерам все же удалось воспользоваться паникой и полной деморализацией команды, вырваться наружу, спустить красный флаг и поднять вместо него белую скатерть. При этом подавляющая часть команды им в этом не только не препятствовала, а, наоборот, исполняла их приказания. Брошенные на произвол судьбы “красным лейтенантом” и попавшие под обстрел, люди сразу же стали дисциплинированными и исполнительными. Едва над мачтой мятежного крейсера был поднят белый флаг, обстрел “Очакова” был немедленно прекращен.

Что касается Шмидта, то надо отдать ему должное: план побега был продуман и организован блестяще. “Красный лейтенант” не учел только меткости стрельбы черноморских артиллеристов. Думается, что у Шмидта все бы получилось, но в самый последний момент миноносец был поврежден точным выстрелом с броненосца “Ростислав” (при этом ни один человек на борту миноносца не был даже ранен!), а затем и перехвачен брандвахтенным судном. При этом Шмидт даже не пытался сопротивляться, хотя на миноносце имелись самодвижущиеся мины (торпеды) и мелкокалиберные орудия. В отчаянную атаку на броненосцы мог выходить кондуктор Сиротенко на “Свирепом”, но лейтенант Шмидт на подобное способен не был. “Красный лейтенант” к этому времени вообще, видимо, утратил всякую волю и находился в полной прострации. При первичном осмотре судна Шмидта, впрочем, не нашли, но затем он был извлечен из-под металлических палубных настилов-паел, где самым постыдным образом прятался. На незадачливом командующем была уже матросская роба, и он пытался выдавать себя за ничего не понимающего кочегара. Однако, несмотря на эти ухищрения, он был сразу же опознан. Пленника немедленно доставили на Графскую пристань. Существует устойчивое убеждение, что там морские офицеры публично надавали ему пощечин. Но это не соответствует истине. Лейтенант Ф. Карказ “лишь размахивал кулаками перед лицом Шмидта”, что признает и сам “красный лейтенант” (Карказа за это расстреляют в 1918 году). Дело в том, что, помимо всего прочего, офицеры Черноморского флота были возмущены тем, что отставной лейтенант самовольно нацепил на себя никогда ему не принадлежащие погоны капитана 2-го ранга, а кроме этого, собирался поднять на своем корабле и вице-адмиральский флаг!