Спасение во лжи - Наталия Рощина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– К черту! К черту все это! Я сильнее, сильнее!
Через несколько минут, словно побоявшись передумать, Алиса, покрепче запахнув халат, открыла входную дверь и опустилась на лифте на первый этаж. Только там она решилась выбросить пакет с мусором. Удовлетворенно потирая руки, она вернулась в квартиру. Села в прихожей и покачала головой. Она не могла поверить, что все это происходит с нею. Тем не менее…
А через сорок пять минут черная «ауди-8» мужа мчала ее через весь город. Шофер извинился, сказав, что Эдуард Михайлович просил ничего не объяснять.
– Хорошо, буду терпеть, – улыбнулась Алиса. – Кажется, мы направляемся за город?
– Это очевидно.
– Тогда следует ожидать чего-то грандиозного, – тихо произнесла она и стала смотреть на мелькавший за окном пейзаж.
Все вокруг оживало. Весна все-таки. Солнце так и не желало пока выглядывать из-за туч, но все равно в воздухе витало ощущение чего-то светлого, теплого. Везде хозяйничал ни с чем не сравнимый запах просыпающейся природы. Это тот замечательный период, когда сырость, серость, ожидание красоты кажется прекраснее, чем явление миру этой самой совершенной красоты. Алиса опустила окно пониже, с удовольствием вдыхая встречный воздух. Даже желания закурить не возникало. Алиса почувствовала единение с этим еще не примерившим весенний наряд окружающим миром. Она хотела, чтобы выглянуло солнышко, и ей удалось поймать его первые ласковые лучи. В этот момент женщине не хотелось думать ни о Вадиме, ни о родителях, ни о муже. Ей казалось, что она одна, одна-одинешенька, и машина увозит ее подальше от всего, что ей так мешает жить. Она фантазировала, что приближается к месту, где наконец сможет найти гармонию со своим внутренним миром. Это было сейчас самым важным и пока недоступным. Закрыв глаза, Алиса подставила лицо прохладному потоку воздуха.
Валя решила до поры до времени ни на что обращать внимания. Она сказала себе, что пока не состоится выставка, она будет непробиваемой. Валя видела, что Вадим сам не свой и последнее время его нервозность, молчаливость начинают раздражать и ее саму. Это было новым, неприятным ощущением. Раньше она не могла даже позволить себе дурно думать о муже. Она заранее обвиняла себя во всех его промахах, слабостях. Ей было жаль его, мятущегося, не находящего себе места, но с некоторых пор все изменилось. Валя не могла точно сказать, когда это произошло. Однако перемены были налицо. Она перестала принимать близко к сердцу резкие перепады настроения мужа.
Готовясь к выставке, женщина отключила все негативное, что могло мешать творческому процессу. Она не ожидала от себя такого рвения, такой преданности делу, которым начала заниматься, в сущности, совсем недавно. Она испытывала некое чувство вины, что отрывает столько времени от дома, семьи, но ничего не могла с собой поделать. Когда она брала в руки кисть и смотрела на чистый лист бумаги, для нее переставали существовать люди и предметы, находящиеся рядом. Особенно вдохновлял ее Андрей Закревский. Он волновался за организацию выставки не меньше Вали, постоянно звонил и интересовался, насколько она готова. Валя была рада его слышать. Его спокойный голос, манера медленно произносить слова внушали ей доверие и приводили в умиротворенное состояние. За время из краткого телефонного разговора Валя получала невероятный заряд энергии. Она чувствовала, что Андрей от души делает все от него зависящее, чтобы выставка прошла на должном уровне. Она понимала, что этому человеку небезразлична судьба ее работ. Валя боялась признаться в том, что даже муж и близкие не проявляли к ее увлечению столько внимания, сколько этот добродушный толстяк, краснеющий, когда их взгляды встречались.
Валю забавляла его неловкость. Она не задумывалась над тем, чем она может быть вызвана. Закревский существовал для нее постольку, поскольку они вместе вынашивали планы приближающейся выставки и дальнейших проектов. Валя не приходило в голову, что какой-то мужчина может проявлять к ней интерес, тем более друг ее мужа. Она продолжала считать себя некрасивой, расплывшейся, обремененной массой комплексов женщиной. Почему-то она заранее настроила себя на единственного мужчину в своей жизни, так что Белов мог быть спокоен, когда замечал недвусмысленные взгляды, обращенные в сторону его супруги. Она старалась выглядеть привлекательной только для него. Она пыталась доказать свою значимость тоже исключительно для Вадима. Быть может, в этом была ее ошибка.
Настал момент, когда Валя не то чтобы несколько охладела к Вадиму, но почувствовала некий дискомфорт. Чем больше она отдавала этому человеку, тем более высокую, прочную, неприступную стену он возводил между ними. Белов позволял себе изредка быть ласковым и нежным, а чаще – чужим, холодным, безразличным. Он словно проверял предел терпения и великодушия жены, будучи уверенным, что оно беспредельно. Вадим о многом просто не задумывался. Он позволял себе быть слабым, а Валя должна была оставаться хранительницей очага. Они достаточно хорошо узнали друг друга, чтобы обходиться без лишних слов, на уровне интуиции. Только Вадима мало интересовало настроение Вали, гораздо больше его волновало то, как он выглядит, какое впечатление производит, насколько правдива очередная произносимая ложь.
После приезда из Москвы он был настолько несобран, что все обратили на это внимание: Проскурины, к которым он заезжал, чтобы детально поговорить о результатах встречи с Матроновым, позднее – Валя и даже Димка. Белов старался выглядеть радостным, удовлетворенным, ведь поездка прошла успешно, но когда ему казалось, что за ним никто не наблюдает, Вадим погружался в себя. Лицо его принимало выражение растерянности, неподдельного страдания. Валя отводила глаза, когда он замечал на себе ее взгляд. Она физически не могла ничего обсуждать, ни о чем спрашивать. Политика страуса, боязливо прячущего голову в песок, продолжалась. До открытия выставки оставались считанные дни, Валя не могла позволить себе выйти из необыкновенного состояния, которое сопутствовало плодотворной работе. Все, что мешало, на время перестало для нее существовать.
Димка уже совершенно определенно проводил большую часть времени у бабушки Гали и дедушки Пети или у Вероники Сергеевны. Особенно удивлялся этому Вадим. То, как спокойно обходилась Валя без своего чада, вызывало у него искреннее недоумение. Он не узнавал жену: она перестала преданно заглядывать ему в глаза, готовить праздничные обеды по поводу и без. Валя по-прежнему исполняла все обязанности по дому, но как-то легко, без нужды в оценке. Ее словно перестало интересовать, насколько понравился мужу ужин или чем они займутся с Димкой в выходной. Она едва дожидалась момента, чтобы зайти в гостиную, и там, в своем любимом углу начинала рисовать. Она уносилась далеко, в одной ей известные дали и не замечала ничего, что творилось вокруг. Белов не радовался такому отчуждению с ее стороны. Он привык к проявлениям большего внимания и заботы. Сначала даже хотел пожаловаться матери, но в последний момент передумал, решив, что будет выглядеть смешно. Оставалось ждать, когда Валя спустится с небес, облаков, туч, которые жили в ее работах. Потому Белов хотел, чтобы поскорее состоялась выставка Валиных работ, и жена снова принадлежала ему безраздельно.