Венецианская маска - Розалинда Лейкер

Он ожидал какую-нибудь колкость от своей матери, но не имел намерения позволять ей управлять им, как она управляла Марко большую часть своей жизни. Его агрессивная натура не могла подчиняться его привилегированному брату, и для него было практически невозможно чувствовать какое-либо горе, когда он наконец получил все, чего хотел, и что, как он всегда чувствовал, должно было принадлежать ему с самого начала. Это давало ему огромное удовлетворение — притязать на женщину, которую Марко выбрал в жены. Если бы он сделал Елену своей женой, это в конце концов стерло бы все следы правления его покойного брата.

— Такие, значит, дела? — Синьора Селано смотрела сквозь сына. Ничего, что принадлежало Марко, не должно было остаться невостребованным. Осознавая, что удивляет Филиппо, она безропотно кивнула. — Очень хорошо.

— Я считаю, это очень подходящее соглашение, — подчеркнул он.

— Ты упомянул период траура для Елены. Я не вижу в этом никакой необходимости. Все время, что ты будешь помолвлен с ней, я должна буду оставаться здесь, чтобы опекать ее, и ты знаешь, как сильно я не люблю находиться в Венеции во время самого жаркого времени года.

— Меня устроит скорая женитьба.

— Тогда пусть свадьба состоится через десять дней, после того как будет похоронен мой дорогой Марко. Я не могу здесь скорбеть по нему. Я вижу его везде, куда бы ни посмотрела. Только когда я снова окажусь в своем собственном доме, смогу скорбеть так, как должна.

— Я понимаю, мама. — Филиппо не был способен на жалость, но мог понять, почему она хочет остаться наедине со своими воспоминаниями и своим горем в доме, который ей нравился больше всех.

— Когда ты скажешь Елене, что она должна быть твоей женой? Я предлагаю, чтобы ты пошел к ней сейчас.

Он именно так и намеревался сделать, но быстро изменил свое мнение. Если покажется, что он следует ее совету, он никогда не будет свободен от ее вмешательства.

— Я поговорю с Еленой, когда сочту нужным, — ответил Филиппо раздраженно, — а не по чьему-либо приказанию.

Синьора Селано поняла, что переступила черту. Этот сын не Марко, который был предан ей и слушался каждого ее слова до тех пор, пока эта ужасная девчонка не стала причиной разрыва между ними. За это Елена никогда не будет прощена. Несмотря на то что на своем смертном одре Марко смягчился по отношению к ней, своей любящей матери, и их охлаждение в отношениях было исправлено, у нее остался шрам, который никогда не затянется. Филиппо будет слушать ее, только когда это будет ему удобно. Даже когда он был мальчиком, она очень сильно не любила его за упрямство и жадность.

— Делай что хочешь, — сказала она снисходительно, раздражая его еще больше тем, что, казалось, дала ему разрешение. — Но оставь меня теперь. Я устала.

Филиппо поцеловал ее руку и вышел из комнаты.

Когда наступил день похорон, Мариетта и две монахини сопровождали Елену в процессии по воде к острову, который был местом захоронения венецианцев. Гондола, в которой ехали они четверо, была в отдалении от тех, что везли главных скорбящих и менее значительных членов семьи Селано. На носу каждой гондолы трепетали традиционные ярко-красные ленты смерти, черная бархатная драпировка тянулась по воде от богато убранной и украшенной перьями похоронной гондолы, которая везла гроб, обитый геральдическими цветами и с гербом Дома Селано, к его последнему месту упокоения.

Елена, покрытая черной вуалью, как и остальные женщины, с достоинством несла свое горе. Когда все было кончено, Мариетте и монахиням пришлось оставить ее у ступеней дворца, так как они не были приглашены. Елена пошла одна, все остальные члены траурной процессии находились на значительном расстоянии впереди нее. Только лакей поклонился с сочувствием, когда она проходила мимо.

Поднявшись по мраморной лестнице, она обнаружила Филиппо, ожидающего ее. Как всегда, инстинкт сделал ее осторожной по отношению к нему.

— Похороны были суровым испытанием для тебя, Елена, — сказал он с неожиданной предупредительностью. — Я знаю, через что ты прошла. Марко гордился бы тобой.

В ее эмоциональном состоянии эти несколько добрых слов, первые, которые она услышала в этом доме с момента смерти Марко, застали ее врасплох. Когда он взял ее руку, она подумала благодарно, что он собирался повести ее в салон, где собрались остальные члены похоронной процессии. Но вместо этого он повел ее к двери маленькой гостиной, говоря, что хочет поговорить с ней, и все ее страхи вернулись. В комнате она отошла на несколько шагов от него.

— Что ты хочешь мне сказать?

Он хорошо осознавал, что является видным мужчиной, чрезвычайно привлекательным для женщин, и улыбнулся, чтобы она почувствовала себя свободнее. Как только Елена начнет забывать о его брате, все будет хорошо между ними. Его предположение основывалось на том, что она, ведя такое уединенное существование, была ослеплена тем, что предоставлял ей Марко. Он даст ей то же самое и еще больше.

— Мы поженимся, Елена, — начал он без предисловия. — Я обязан в любом случае взять на себя ответственность за тебя в этом дворце, который теперь мой. Я считаю тебя очень красивой, мне приятно это, и я с гордостью сделаю тебя своей женой. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Я могу быть щедрым, и ты увидишь это.

Она стояла потрясенная. Шок, зарождаясь в глубине ее страдания, заставил задрожать все ее тело, и она осознала, что ее зубы стучат. Филиппо подошел к ней и убрал траурную вуаль с ее лица.

— Необходимости в этой вуали больше нет. Я возьму тебя сейчас с собой в соседнюю комнату и объявлю собравшимся, что мы поженимся через неделю.

Она молчала и пристально смотрела на него. Когда он склонился, чтобы поцеловать ее, она сделала немыслимую вещь: обнажила зубы, как загнанное в угол животное. Он взял ее руку снова и болезненно сжал, как предупреждение, открывая другой рукой дверь в соседнюю комнату.

Елена была одета для свадьбы. Ни разу после своего пробуждения утром она не заговорила. Парикмахер провел больше часа, причесывая и расправляя ее волосы, чтобы они непорочно свисали вниз по спине, а передние кудри уложил, чтобы они вились по лбу. Теперь, надушенная и нарумяненная, она стояла в середине спальни, в то время как полдюжины женщин, включая Лавинию, поправляли и приглаживали драгоценное платье.

— Теперь последний штрих, — сказала Лавиния и повернулась, чтобы взять усыпанную драгоценными камнями корону невесты с бархатной подушечки из коробки, которая только сегодня утром была принесена из сокровищницы. Как раз тогда дверь открылась и вошла синьора Селано. Как и женщины, сопровождающие невесту, она была в черном, потому что все, за исключением невесты и жениха, были в глубоком трауре. Только родственники, похожим образом одетые, должны были присутствовать на свадьбе, включая довольно много тех, кто приехал на похороны и остался на свадьбу.