Фантастика-1965. Выпуск 3 - Наталья Соколова

– Ну да, а вечером Липягин будет знать все до крошечной формулки! Благодарю покорно.

– Интересно, откуда это он узнает?

– Не знаю! Через стены просочится. Мой шеф - гений. Ему хватит намека. Он отпустил меня порезвиться, поболтаться со сверстниками - вы же знаете, у нас моложе пятидесяти - единицы…

– Аркадий, я эксперимента не разрешу. И точка!

– Вот я и надеялся -сдвинуть точку, а оказывается, точка - такая крохотная чепуховинка - тяжелей надгробной плиты.

– Не будем больше возвращаться к этому разговору. Мне нравится ваша привязанность к шефу, и вообще что-то есть в вашем сумасбродстве… Однако после катастрофы в Карае…

– Да, да… Ну что ж, пусть так.

– Как ребята из седьмого?

– Прелесть. Наивны и талантливы, как древнегреческие боги.

– Я улетаю до вечера, - сказала Марьяна, шагнув на круглую площадку подъемника. - Желаю вам хорошего дня.

И она нажала кнопку.

А ночью ей опять приснился Аркадий. Они шли по лугу, поросшему ромашками. Аркадий щипал цветок и что-то приговаривал. “О чем это вы?” - “Старинная считалка, бабка научила”. - “Ну-ка, ну-ка…” - “Любит - не любит, плюнет - поцелует, к сердцу прижмет - к черту пошлет…” - “Очаровательно! Как это, как?… Любит - не любит…” Было тихо и тепло, ромашки пахли тонко, как пыльца на крыльях бабочки, они сели на мягкую нагретую землю, Аркадий вдруг отбросил цветок. “Марьяна, мне хочется поговорить с вами всерьез о самом главном. Попробуйте понять меня. Ну катастрофа в Карае… Неужели вы думаете, что человечество навсегда гарантировано от жертв? Конечно, лучше, чтобы их не было, кто спорит! Но ведь мы все ходим по краю, мы вторгаемся в такое святая святых природы, что никаких гарантий нашей безопасности нет…” Лицо его было милым, искренним, слова, немые во сне, не звучали, а входили в нее просто тая, как входит солнце в кожу, и вместе с ними возникали сочувствие и непонятная радость. “А эти инструкции… Уже два века мы твердим, что человечество отвечает за каждого и каждый за человечество. В этом смысле нет разницы между мной и ученым советом. Так почему же я не могу сам решить судьбу эксперимента? Откуда такое недоверие? Если бы я был неграмотным ремесленником, мне бы не выдали диплома. А так… Я сказал вам неправду о шефе. Шеф очень культурно и талантливо скрывает от нас свое желание возвышаться недосягаемой вершиной, наша смелость его пугает, и тут инструкции за него…” Марьяна слушала, теребя лепестки, и его слова обволакивались смутным и резким, как толчки крови: “Любит - не любит, любит - не любит…” “Марьяна, а вы сами? Вы умница, ребята вас обожают, но ведь не одно чаепитие и руководящие указания составляют смысл вашего существования? А что вы можете?…” “Любит - не любит, любит - не любит… А как там дальше?… Плюнет… поцелует…” “Вы тоже раба инструкций, раба совета и еще двух советов. Между вами и человечеством - три совета, и это считается благоразумным, такая цензура мысли, души!…” “К сердцу прижмет - к черту пошлет… своей назовет… Смешной мальчик,, ужасно смешной ребенок. Кому он это говорит! Будто я думаю иначе. Помочь ему… Только я еще не готова. Не все ясно. В советах, конечно, полно старых дураков. Но безнадзорные молодые сумасброды… Вроде меня… Не такие уж мы сумасброды… Нет, не могу. Это слишком серьезно. Что-то мешает. Может, мы не доросли еще до всего этого…” “Может, мы не доросли еще до всего этого? Чепуха! Катастрофа в Карае произошла после того, как все планы были трижды утверждены и выверены. Ложные выводы из естественных событий…” Он взял ее за руку, она не отняла руки. “Марьяна! Мне так хотелось, чтобы вы поняли меня! Я уверен, вы согласитесь со мной! Разрешите мне эксперимент. Вы для этого знаете меня достаточно. А риск? Что ж риск! Я могу вам только сказать, что для жизни это не опасно. Если все получится…” - “А если не получится?” - “Получится! Да и не в этом дело. У меня не выйдет, выйдет у других. Важен принцип. К черту рутину! Марьяна, скажите, что вы согласны. Ну, Марьяна!…” Когда она проснулась, ее поразило только одно: никогда раньше она не слышала этого “любит - не любит…”.

Среду Марьяна провела в экспедиции в горах. Устала, слать легла поздно, ночью ей не снилось ничего.

На следующий день было совещание в седьмом отделе. Марьяна поздоровалась со всеми общим поклоном, но обрадовалась, увидев Аркадия около вакуум-камеры. Он стоял к ней спиной и что-то говорил монтажеру. Совещание закончилось быстро, под свист подъемников Марьяна весело прокричала Аркадию:

– Ну что, хорошо руковожу? Всех разогнала. Ребята из седьмого отдела отправились на два дня в горы.

Аркадий, покручивая цепочку с ключом от кара, проводил Марьяну до ее кабинета.

– В город? - спросила Марьяна.

– Да, в город. Может, составите компанию?

– Очень бы хотелось, но не могу. Через полчаса лечу в экспедицию. Если уж очень заскучаете, присоединяйтесь, но в общем-то не стоит, демонтаж… Вы знаете, Аркадий…

– Что? - спросил он напряженно, почувствовав в ее голосе что-то новое.

– Хочу вам сказать, что наш последний разговор меня как-то… В общем мне очень жалко, что ничем не могу помочь вам…

– Дайте красную полоску - и перестанете жалеть.

– Нет, об этом мы договорились твердо, исключено! Я не могу этого сделать. Хотя сердце мне подсказывает…

– А вы послушайтесь сердца.

Марьяна смутилась. Он смотрел на нее хорошо, открыто и немного грустно.

– Послушаюсь… После того, как вы напишете трактат “Физика и сердце”.

– Люди только этим и занимаются из века в век…

– Ладно, надо работать.

Марьяна вскочила на ступеньку эскалатора, отыскала пальцем знакомую до каждой выщерблинки кнопку, но вдруг, чтото вспомнив, окликнула Аркадия. Он медленно вернулся.

– Послушайте, вы случайно не знаете такого старого-старого стишка: “Любит - не любит…” - “Плюнет - поцелует, к сердцу прижмет…” Знаю, а что?

– Так, ничего, привязалось. Услышала где-то, а где - не могу вспомнить…

Она надавила на кнопку.

Ей хотелось, чтобы снова был сон. Она легла в постель с ожиданием этого, она внушала себе, чтобы сон приснился.

И приснился. На этот раз совсем беззвучный, безразговорный.

Сон был как кино: Марьяна отчетливо видела все, что происходило во сне, и вместе с тем она понимала, что это всего лишь сон, созданный ее собственным желанием, и, если ей очень захочется, он может вообще прекратиться или пойти как-нибудь иначе. Сон. был ее собственный, такой, какого она хотела, и потому очень славный, приятный сон.

Марьяна и Аркадий сидели на лавочке перед окнами лаборатории, слетали желтые осенние листья, пахло прелью и сыроватой землей. Окна были зашторены и еще загорожены ветками деревьев. Вечерело, солнце грело несильно, но ласково. Марьяна ощущала ладонью правой руки прохладную и твердую ладонь Аркадия. Все ликовало в ней. Так они сидели долго-долго, потом он обнял Марьяну и поцеловал тоже долгим, бесконечно долгим поцелуем. Ей трудно было оторваться от него, она боялась оторваться, потому что знала, чувствовала: сон сразу кончится. Сколько это длилось? Минуту? Час? Ночь? Трепетали падающие листья, колебался теплый воздух, подрагивали теплые губы, нежно и некрепко прижатые к губам.