Опаленные войной - Михаил Костин

В этот момент Рик приказал начать подъем и призвал себе на помощь магию. Пока его воины перебирались через стены, он произносил заклинания, раскачиваясь и закрыв глаза. Слова его отзывались в заснеженных вершинах гор, с которых срывались холодные, яростные ветры и обрушивали всю свою мощь на уцелевших защитников стены, укрывшихся во внутренних помещениях.

Рик пробовал новые заклинания, те, что пришли к нему ночью во сне. Он произносил странные слова, а защитники умирали в каменных казематах, задушенные едким дымом, замороженные, сожженные, раздавленные каменными челюстями. Рик чувствовал, как растет его сила. Впрочем, ощущение было настолько упоительным, что все остальное было неважно. Норды тем временем поднимались на стену. Когда на вершине почти не оставалось места, они принялись ловко спускаться вниз с другой стороны. Там их ждали земли Великой Крепости и полное отсутствие сопротивления.

Наблюдая за безумием, что творилось на Первом Барьере, те из защитников, что стояли внизу, бежали, ища спасения за стенами Цитадели. Туда же в спешке свозился весь возможный провиант и бочки с водой, сгонялся скот. Самых удачливых пускали вместе с товаром, остальных, тех, кто не был братом Ордена или надсмотрщиком, прогоняли прочь, и люди бежали на юг, ко Второму Барьеру, где уже началась паника.

Портал выбросил их где-то очень далеко от точки входа – по крайней мере, так показалось Элсону. Он отошел от столба на некоторое расстояние, огляделся. Солнце уже почти село за горизонт; стоило позаботиться о ночлеге. Элсон выбрал место под кряжистым деревом с густой кроной, и развели костер. Айк пришел в себя, но был слаб, молчалив и задумчив. Элсон не стал тревожить его расспросами. Следовало быть очень осторожным с чужой погибшей любовью.

Нарушил молчание Айк, когда совсем стемнело:

– Иди, поспи, я покараулю. Все равно мне не уснуть.

Элсон безумно устал за последние сутки, потому возражать не стал, бросил только:

– Если что… буди, – и через пару минут его дыхание стало ровным и глубоким.

Айк просидел у костра половину ночи, так и не сомкнув глаз. Временами он подбрасывал хворост в костер, не давая угаснуть пламени. Внимательно прислушивался, нет ли рядом опасности, но все было тихо и спокойно. Лишь одинокая птица иногда глухо кричала из куцых кустарников.

Элсон проснулся ближе к середине ночи. Дыхание его сменило ритм, и из темноты донеслось, словно они и не прекращали разговора:

– Айк, ты как?

– Нормально – коротко ответил тот. – Выспался?

– Поспал, – Элсон подошел ближе.

– Слушай, ты посиди пока тут, – попросил Айк. – Я пойду… вон туда. Мне нужно побыть одному.

Элсон посмотрел на небольшой холм в десятке шагов от костра. За ним начинался песчаный бархан, утыканный сухими колючками. Именно туда указывал Айк.

– Валяй, – с нарочитой небрежностью бросил Элсон. – Если что, свисти.

Айк кивнул. Он сел, подобрал ноги и обхватил колени руками. За спиной горел костер и ждал друг. И теперь, решил Айк, пришло время разобраться с тем, что творилось в голове и сердце. Огонь, который распалила в его душе мертвая теперь женщина, не погас, как того хотелось. И что с ним делать, Айк не знал. Как сладить с любовью, которая оказалась не нужна? Топтать? Гнать? Или вообще лечь умереть от тоски и горя…

Послышался странный, фыркающий звук. Айк повернул голову и совсем не удивился, когда увидел сидящую рядом с его правой рукой рыжую кошку. Удивляло скорее то, что для того, чтобы ее увидеть, ему теперь не надо было засыпать. Но эта мысль скользнула по краю сознания, тут же покинув его.

– Пошли, – коротко пригласила кошка и, не дожидаясь ответа, пошла прочь. Айк поднялся на ноги и зашагал за животным.

Они шли через темноту. Кошачьи шаги глухо отдавались во тьме, словно кто-то равномерно бил в большой бубен. Где-то впереди заиграла призрачная арфа, имитируя звук падающих капель. Ее звучание то становилось громче, четче, то вовсе затихало.

– Куда мы идем? – спросил Айк, чтобы нарушить молчание.

– Туда, – неопределенно ответила кошка.

Они так и шли – через ничто в никуда.

– Ты знаешь, – начала кошка размеренным голосом безо всякого выражения, – каждый из нас в ответе за свою судьбу. Мы рождаемся. Сперва нас воспитывают родители, потом мы сами приобретаем жизненный опыт. Каждое событие заставляет нас делать выбор… не важно – в пользу добра или в пользу зла. С каждым новым выбором мы либо растем и созидаем, либо разрушаем и падаем в бездну.

– К чему ты это говоришь? – спросил Айк.

– Рия – яркий пример того, как из маленькой, хорошенькой девочки можно сделать чудовище.

Айк внимательно посмотрел на кошку. Та все шагала, перепрыгивая и обходя невидимые препятствия, и продолжала говорить:

– Я не оправдываю ее. Более того, я огорчена, что она выбрала именно такой путь. В ее силах было посмотреть на отца и его цели критично. Но ведь она по-своему его любила…

У Айка сжалось сердце. Нет, не от горечи предательства. Горечь должна прийти потом, вместе с печалью, когда на месте любви останется пепелище. А сейчас там горело отчаяние. И мысль о том, что Рия все-таки была способна кого-то любить, вонзилась в его сердце кинжалом запоздалой ревности.

– Я это говорю не для того, чтобы причинить тебе еще большие страдания, – также спокойно, без выражения сказала кошка. – Я говорю это для того, чтобы ты понял. Как раз сейчас ты стоишь перед выбором. И только тебе решать, что ты будешь о ней помнить, во что будешь верить и как используешь этот бесценный опыт. Разочаруешься в жизни или все-таки переступишь через жалость к себе…

Айк молчал. Он просто не знал, что ответить. А потом все слова пропали, потому что он увидел Рию. Она висела в воздухе, раскинув руки, в сером полупрозрачном платье и почему-то босая. В ее позе не было ни капли напряжения, глаза закрыты. Руки от плеча до запястья оплетала полупрозрачная серая лента в тон одеянию. Легкое движение воздуха шевелило ее волосы, и, несмотря на темноту, Айк видел каждую ресничку, каждый волосок на голове.

Кошка внимательно посмотрела на Айка, словно приглашая его подойти ближе к жене, а затем, убедившись, что он ее понял, села с таким невозмутимым видом, словно все это ее никак не касалось. Хотя, возможно, во тьме пролегала какая-то незримая граница, которую кошке было запрещено пересекать.

Айк сделал шаг. Рия все так же висела в воздухе.

Шаг, еще шаг…

Чем ближе он подходил, тем отчетливее слышалась музыка и песня на неизвестном ему языке. Тьма постепенно рассеивалась, уступая место серым сумеркам. Рия пошевелилась, но все равно осталась висеть в воздухе, словно невидимые нити оплетали ее руки и ноги. Айк хотел отступить, но передумал и сделал еще шаг навстречу воительнице. Она открыла глаза, задергалась, словно кукла на веревочках, в растерянности оглядывая место, в котором находится, словно впервые увидела его. Взгляд ее остановился на Айке. Он вздрогнул.

– Не уходи… – попросила она.

Голос сделался слабее. А во взгляде было столько мольбы, что сердце в груди снова болезненно сжалось, напоминая о том, что он так старался вытравить.

– Не уходи…

Айк судорожно сглотнул и сделал шаг навстречу. Рия улыбнулась. Не так, как в последние минуты жизни, нет. Сейчас ему улыбалась та, его Рия, которую он любил. Рия, которая, как ему казалось, любила его. Воздух между ними озарился теплым мягким сиянием. Свет сгустился, сплетаясь в ярко-оранжевый шар.

– Тьма – это отсутствие света. А у каждого из нас, свой огонь, – грустно улыбнулась воительница. – Твой огонь добрый…

– Это она и не она одновременно, – услышал Айк голос говорящей кошки.

– Как это? – голос его прозвучал хрипло.

– Как если бы это был человек, проживший несколько разных жизней в разных телах, а потом его душа попала сюда…

– А что это за место? – спросил Айк.

– Персональная камера пыток, – усмехнулась кошка.

Метаморфоза произошла молниеносно. Света не стало. Айка отбросило назад, туда, где сидело рыжее животное. Рия снова закрыла глаза, превращаясь в безвольно висящую в воздухе куклу. А потом она запела. Это была та самая песня, которую Айк уже слышал. К ее пению присоединился невидимый хор голосов, что смеялись и плакали одновременно. Слов было не разобрать. Айк не знал этого языка. Но он вдруг понял, о чем пела женщина и подпевал незримый хор.

– Я люблю его, я люблю его, я люблю его…

– Люблю… – подхватывал эхом хор невидимых певцов.

– Я люблю его, – умоляла она кого-то плачущим, срывающимся голосом. Она то шептала, то просила, то спрашивала… а потом песня оборвалась.

Рия страшно закричала, искривив губы от боли… образ исчез во тьме. И снова не осталось никого, кроме Айка и кошки.

– Зачем ты мне это показываешь? – спросил Айк.

– Я всего лишь отвечаю на вопрос. Ты спрашивал, что тебе делать с чувством, я показала. Теперь ты знаешь, что бывает, если в твоей душе нет света.