Жизнь во имя смерти - Самат Айдосович Сейтимбетов

class="p1">— Не, только через три дня, - ответила Алина. - Давай попробуем передать тебе силы.

— Нет! Мне не сравниться с вами, но мне не надо этой силы! - почти выкрикнула Катя.

— Тогда наша задача осложняется, - дернула шеей Алина.

— Почему?

— Потому что я привезла тебе Спартака, полного чего-то, как минимум безумия и хотела бы, чтобы ты привела его в сознание.

— Хотела бы?

— Так нужно. Без него группа не группа, и наших сил не хватит, чтобы защитить Землю.

— Вы смогли ее освободить.

— Тогда у нас было двадцать лет подготовки и все равно все полетело куда-то в логово к тварям.

Алина сказала это с горечью и вдруг подумала, что сейчас не помешали бы Мозги. Нет, даже Сверхмозг, но подконтрольный людям, для нейтрализации излучения зла из космоса. Все это было настолько неожиданно и непривычно, что она впала в ступор на пару секунд, пытаясь понять, откуда у нее такие мысли. Зло изнутри действовало, превращало ее в какого-то тварного Хранителя?

— Сейчас у нас... ничего нет, кроме нас самих. Мы даже не знаем, что происходит, и кто нападет, кроме заметок из архивов Хранителей, что это якобы слуги Разрушителя.

— Якобы?

— Мы подозреваем, что это дело рук самих Хранителей, пытающихся взять реванш.

— Очень интересно, - вздохнула Катя, - но я, пожалуй, слишком стара для всего этого. Хорошо, давай посмотрим Спартака, раз он остался жив каким-то чудом.

— Это еще одна идиотская загадка этой идиотской истории, - поджала губы Алина. - Мы полагаем, что они пытали его и отрабатывали все эти штуки, включая излучение зла, а затем Спартак как-то закрылся за счет безумия, и его ослепили и выбросили на улицу, расставив ловушку.

— Ослепили? Зачем?

— Чтобы он... да Лев его знает, зачем!

— Слышал бы Асылбек, как вы ругаетесь именем Льва, - еще раз печально вздохнула Екатерина.

Алина вдруг поняла, что подруга постарела не только физически, но и умственно. Буревестник же - остался при своих? Не изменился, не повзрослел? Следовало меняться и молодеть, думать меньше, убивать больше? Вопросы неслись куда-то в голове и скрывались за горизонтом, над которым вставало огромное облако печали.

Скоро даже тем, кого они знали в первой жизни, предстояло умереть от старости и остался бы только один Буревестник. Умеющий лишь убивать, но зато делающий это лучше всех. Печаль, тоска и головная боль захлестнули Алину, словно пытаясь лишить ее воли и готовности действовать. Алина дала отпор, думая о том, что иногда зло и внутренняя готовность убивать могут быть полезны и в мирной жизни.

— Ты ощутила?

— Что? - спросила Катя.

— Нет, ничего, пойдем... нет, сиди здесь, я сама его принесу.

Спартака можно было поднять и перенести, можно было даже приподнять и вести куда-то за руку или подпихивая, но действовал он при этом скорее, как кукла. Лишившись внешних раздражителей, тут же принимал прежнюю позу, садился и замыкался в себе, словно какой-нибудь йог Прежних.

— Принесешь?

Алина попробовала изменить реальность вокруг, как это делал Дюша, и потерпела неудачу. Затем вдохнула, но сдышать стены опять не получилось - наверное из-за Спартака. Опять все проблемы из-за него!

— Ты сердишься, - заметила Катя.

— Это так заметно? - спросила Алина, выражение лица которой, вообще-то, не менялось.

— Чернота внутри, она поднимается, словно вода в прилив и захлестывает тебя.

Чернота внутри, подумала Алина. Дюша надышался зла, нет, в нем всегда было его больше всех, если принимать за зло количество убитых - ведь так отбирались слуги Разрушителя? Во всем этом было что-то, словно намек на тень ниточки, ведущей к разгадке, но одновременно с этим вызывающее сильнейшую головную боль.

— Давай, я помогу тебе.

— Нет! - вскинула руку Алина. - Ты же не хотела касаться нашей силы? Сиди.

Она сходила и принесла Спартака, усадила напротив Кати и выглядело это, словно какая-то картина. Слепец и старуха, что-то в этом духе. Екатерина молчала, слегка поводила правой рукой, будто проверяла зрение Спартака. Тот, разумеется, не следил, так как глаза отсутствовали и Алина подумала, что в этом тоже был какой-то странный, извращенный смысл.

Или ловушка со стороны Хранителей — вот вам беспомощный боевой товарищ, пусть висит грузом.

— Ну, что? - спросила она после долгих минут ожидания.

— Его словно нет, - тихо ответила Катя.

— Это мы уже и сами поняли! Он сбежал куда-то внутрь себя, закрылся и стал бесполезен для Хранителей, но те не убили его почему-то...

— Потому что он связан с вами, - перебила ее Катя.

— Что?

— Между вами нити, нет, канаты, стальные тросы, вы и правда больше, чем группа, теперь, когда вы оказались тут вдвоем, это отчетливо видно. Только у Спартака вместо троса тоненькая ниточка, истрепавшаяся, готовая порваться в любую секунду.

— Поэтому мы и не смогли достучаться до него, - раздраженно высказалась Алина. - Опять проблемы! А откуда тогда тросы?

— Необязательно видеть здание насквозь, чтобы понять, как оно устроено, - ответила Катя. - Я вижу и ощущаю, и этого достаточно.

— Так ты сможешь ему помочь?

— Чтобы помочь ему моим методом, мне надо будет спуститься по ниточке вглубь огромного темного колодца его безумия. Найти там Спартака, показать ему дорогу, а то и вытащить насильно, как ты принесла его сюда на руках.

— Ты можешь пострадать!

— Нет, я просто сойду с ума, - ответила Катя.

— А если я возьму его безумие себе?

— Что?

Хруст в шее, словно Катя тоже засиделась на месте, застыла и покрылась солями.

— Возьму его безумие себе, - медленно повторила Алина, мысленно проклиная Дюшу и Спартака.

Почему ей вечно приходилось отдуваться за них?! Тогда, на Острове она тоже отбивалась одна - на Острове!

— Ты тоже сойдешь с ума, - ответила Катя. - Разве что...

— Разве что?

— Сумеешь укрепить при этом ниточку, связывающую вас?

— Укрепить безумием?

— Да, это безумие, - Катя оскалила беззубо рот, словно ребенок. - Но раз ты так уверенно говоришь, что можешь его взять себе.

— Недавно мы так сделали, разделили его безумие и взяли себе, а затем Дюша выдохнул его, сразив целый флот слуг Разрушителя.

Катя еще раз захрустела шеей, глаза ее попытались раскрыться шире. Казалось, она сейчас умрет от перенапряжения и Алине хотелось плакать, так как помнила