Рукопашная с купидоном - Галина Куликова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это я его спрятала. Потому что… Потому что он имеет отношение к одной религиозной организации, и у него есть враги. Если он сейчас объявится в милиции, у него возникнут серьезные неприятности.
— Но он должен помочь найти Нику! Он что, не понимает, что его идиотские неприятности не идут ни в какое сравнение с похищением женщины?!
— Успокойтесь, Геннадий Борисович. Господин Мегхани ничего не знает о Нике. Он виделся с ней последний раз тогда же, когда и я. Я лично отвечаю за его невиновность.
— Тогда я ничего не понимаю! — Шаталов наклонил голову и потер лоб. Потом поводил ей из стороны в сторону, пытаясь разогнать усталость.
Лайма немедленно представила, как она подходит к нему сзади, кладет руки на шею и начинает массировать затекшие мышцы. По телу ее прошла крупная дрожь вожделения. Просто ужас. Ее никогда не распирало подойти и потрогать Болотова. Вероятно, тот не выделял тех опасных летучих веществ, которые сводят ее с ума. Зато Геннадий Борисович испарял эти вещества в избытке, словно большая лужа.
— Чего вы не понимаете? — спросила она, жадно оглядывая его с ног до головы.
— Когда Ника звонила моей матери, то успела сказать, что познакомилась с напавшим на нее типом в аэропорту. Она все время говорила — «он». Не называла его по имени. Почему? Я полагаю, просто потому, что имя сложное, индусское, и она его не запомнила.
— Ерунда. Просто она была в шоке. Не могла сообразить, что следует сказать в первую очередь. Она хотела, чтобы ее спасли, и вовсе не думала о том, как облегчить поиски преступника.
— Но именно с вашим Мегхани она познакомилась в аэропорту!
Лайма вздохнула.
— Вы с Никой, вероятно, давно не встречались.
Он вскинул голову, и несколько каштановых прядей упало ему на лоб.
— Действительно давно.
— Вы плохо представляете себе ее сегодняшнюю.
— На что это вы намекаете?
— Я ни на что не намекаю, я говорю прямо. Ника могла познакомиться в аэропорту с кем-нибудь еще. После того, как мы с господином Мегхани уехали. Или до того. На мой взгляд, она не торопилась убраться оттуда. Что довольно странно, потому что после долгого перелета всегда хочется вырваться в город. И отдохнуть тоже хочется.
— Ну, хорошо. Допустим, она познакомилась с кем-то еще. Милиция должна была выяснить это. Ее же видели с вами и с вашим индусом. Значит, и с тем, вторым, должны были видеть.
— Необязательно, — возразила Лайма. — Господин Мегхани не замышлял ничего плохого, поэтому не прятался. А настоящий преступник знал, что ему нельзя светиться. Он мог заговорить с Никой так, что никто не обратил на него внимания. В очереди за багажом, возле расписания, на стоянке такси.
— Ну, хорошо. Допустим, индус ни при чем. А теперь признайтесь: что вас так поразило в рассказе метрдотеля? Вы вышли из ресторана сама не своя. Я болтался поблизости, но вы на меня даже не взглянули.
— Поразило? Да все поразило, — соврала Лайма.
На самом деле ее поразило совпадение деталей в истории исчезновения Ники Елецковой и Сони Кисличенко. Но она не была готова к тому, чтобы выложить Геннадию правду. Если рассказать ему про Соню, он захочет влезть и в то дело тоже, и тогда неминуемо столкнется с Болотовым или с группой "У". Она не могла этого допустить.
— Меня поразило, что Ника вышла из гостиницы без шарфа, а вернулась в шарфе. То есть она повязала его в машине.
— Я знаю про шарф, — кивнул Шаталов. — Вероятно, он принадлежал ей. Перед выходом из гостиницы она сунула его в карман, потому что опаздывала. А когда вышла из машины, надела.
— А я думаю, что у нее никогда не было желто-черного шарфа в гардеробе, — возразила Лайма. — И вы, кстати, легко можете это выяснить. Позвоните ее родным и спросите.
— А если она купила его в Египте?
— Можете быть уверены — не купила. Шарф подарил ей тот тип, что сидел в машине.
— С чего вы взяли?
— Я предполагаю. Если женщина собирается надеть к костюму шарф, она делает это сразу, перед зеркалом, заметьте. А что вам известно про автомобиль?
— Почти ничего. Он большой, белый, с затемненными стеклами. Свидетельницы не смогли определить марку даже приблизительно.
— Да разве его марка может что-нибудь нам дать? — удивилась Лайма. — Наверняка она ходовая, не будет же милиция проверять все белые машины в городе.
— Почему бы нет? Я сам стал бы проверять. Но информации слишком мало.
Лайма доела рыбу, вкуса которой не почувствовала, и запила ее чашкой кофе. Что еще она может спросить у Шаталова? Так сразу и не сообразишь.
— Вы оставите мне номер своего телефона? — поинтересовалась она. — На всякий случай. Вдруг что случится? Обменяемся информацией.
И сердце у нее застыло в ожиданий, как будто они встретились на дискотеке и теперь могут расстаться навсегда.
— Конечно, оставлю. А вы оставите мне свой.
— С одним условием. — Лайма посмотрела на него проникновенно. — Вы не сдадите меня милиции.
— Но они потратят на вашего индуса столько сил!
— Не волнуйтесь за милицию. Там работают не идиоты, они начнут разрабатывать разные версии. В конце концов я сделаю анонимный звонок и скажу, что у Мегхани есть алиби и он предоставит его, когда настоящий преступник будет найден.
— Боже, какие сложности!
Лайма заставила себя подняться. Та нога, которая пострадала во время борьбы в машине, неловко подвернулась. Она схватилась за край стола и скривилась от боли.
— Это преступление — ходить на таких «шпильках», — пробурчал Шаталов, которому ни за что не хотелось признавать, будто он и в самом деле ей что-то там повредил.
— Я надеваю «шпильки» только для дела: когда собираюсь кого-нибудь охмурить. Высокие каблуки — это именно то, что пробуждает в мужчинах низменные инстинкты.
— Вот моя визитка. — Шаталов достал из нагрудного кармана лощеный прямоугольник.
— А мой телефон запишите куда-нибудь.
Лайма быстро продиктовала цифры. Он достал блокнот, зафиксировал номер и приписал внизу: «Ольга Удальцова». Лайме стало грустно. Ну вот, он даже не узнает ее настоящего имени. Но другого выхода нет. Она не станет засвечивать свою настоящую жизнь. Она еще собирается в нее вернуться.
Они вышли из ресторанчика в душную ночь, и Шаталов вынужден был взять Лайму под руку, потому что она сильно хромала.
— Пожалуй, мне стоит отвезти вас домой, — решил он.
— Я еду не домой.
— Тогда я отвезу вас не домой.
— Это слишком далеко даже для вашего благородства.
Она сильнее оперлась о его руку. Ее локоть был таким гладким и горячим, что у него раскалились подушечки пальцев. Лайма охнула, и он поддержал ее за талию. Она немедленно напряглась и почти тотчас расслабилась, как кошка, которую погладил незнакомец.
— Как же вы поведете машину? — спросил он и быстро откашлялся, почувствовав, что голос сел.
— Я сниму туфли.
В переулке никого не было, и грустные фонари еле-еле цедили свет, словно дремали на своей верхотуре. Шаталов подвел Лайму к ее машине и глупо заметил:
— Вот мы и пришли.
Они остановились и одновременно повернулись друг к другу лицом. У Лаймы появилось ощущение, что она внезапно помолодела лет на пятнадцать. Она — совсем девчонка, влюбленная до головокружения, до истерики, до мурашек по коже, до ночных побегов из дому.
— Геннадий, — сказала она задушенным голосом.
— Да?
Он придвинулся совсем близко и сильно и часто дышал, словно только что вынырнул из воды.
— Поцелуйте меня.
Он выпустил воздух через плотно сжатые зубы.
— Вы уверены, что вам это надо?
Лайма потянулась и обняла его за шею.
— Мне надо.
Он хотел сказать — черт с вами, поцелую, но вы не должны думать, что это всерьез. Я поцелую и уеду, потому что по горло сыт алчными и сладкими женщинами. Я поцелую вас просто потому, что вы так сильно этого хотите. Я доставлю вам удовольствие.
Но ничего не сказал, а обхватил ладонью ее затылок и наклонил голову. Ее руки оказались между ними, и она сильно надавила ему на грудь, как будто отталкивала. Мелькнули широко открытые глаза, полыхнувшие ведьминым костром. Влажные разомкнутые губы показали краешек зубов, словно в приоткрытом пиратском сундуке матово блеснули жемчужины.
На вкус она оказалась совсем не сладкой. Капля горькой миндальной эссенции, добавленная в коньяк. Рот пылал, словно его сначала обожгли, а потом залили ароматным маслом. Внутри этого огненного удовольствия возник и окреп яростный вихрь, который ударил ему в голову.
Она оторвалась от него, глубоко вздохнула и сказала:
— Как хорошо, что вы напали на меня сегодня.
Села в машину, завела мотор и поехала прочь. Он стоял посреди дороги, засунув руки в карманы, и провожал ее сосредоточенным взглядом.
* * *Вместо того чтобы ехать в Тарасовку, Лайма отправилась домой. Вошла в пустую, задохнувшуюся от духоты, измученную дневным солнцем квартиру, скинула туфли, швырнула сумочку в кресло, распахнула окно и упала животом на постель — руки и ноги в разные стороны. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Смеяться как-то не получилось, а слезы хлынули сами. Все это время она загоняла поглубже внутрь боль потери. Она потеряла Соню, конечно, потеряла. И Ника Елецкова — такая молодая, такая живая — никогда не вернется к маленькому мальчику, который ждет ее под Ярославлем.