Укрощение герцога - Элоиза Джеймс

– Вы знаете Рейфа, – сказал Рейф вопреки собственному желанию.

– Да, конечно.

Но тут она замолчала и больше не сказала ничего.

– Ваша репутация погибла, если кто-нибудь узнает о нашем небольшом приключении, – сказал Рейф, стараясь придать голосу глубину и торжественность, свойственные интонациям брата.

– О, никто не узнает. Этого я не опасаюсь. Но весь день я чувствовала себя не в своей тарелке…

Вот оно наконец. Разумеется, Имоджин не могла пойти на беззаконную связь с человеком, которого едва знала. Правда, Гейб – красивый малый. Но она ведь леди со вкусом и… И со страстями.

– Я много думала о нашем разговоре в коридоре. И у меня из головы не выходит, что вы не хотели сопровождать меня в библиотеку, да и в Силчестер тоже, мистер Спенсер.

– Гейб, – кратко поправил ее Рейф. – Конечно, я хотел сопровождать вас. Иначе меня бы здесь не было.

Внезапно в карету проник лунный луч, скользнул по рукам Имоджин, сложенным на коленях и комкающим носовой платок.

– Я буду предельно честна с вами, – сказала она, и теперь голос ее был хоть и тихим, но звучал твердо. – Меня преследует мысль, что мой муж вовсе не жаждал бежать со мной, как рвалась к этому я.

Рейф вовремя вспомнил, что его брат никогда не встречал покойного мужа Имоджин и потому едва ли мог сказать что-нибудь хлесткое и язвительное о недостаточно мужественном поведении Мейтленда.

– Я совершенно уверен, что это не так.

Карета накренилась, поворачивая на открытое место по дороге в Силчестер, и сноп лунного света пролился в окно экипажа. Печальная улыбка на губах Имоджин вызвала у Рейфа отчаянное желание вернуть Мейтленда к жизни ненадолго, чтобы только хватило времени убить его за то, что он посмел заставить Имоджин почувствовать себя нежеланной.

– Вы не знали лорда Мейтленда. – Она опустила глаза и сложила носовой платок так, что он превратился в маленький четырехугольник. – Мой муж больше любил лошадей, чем людей. А я обожала его, – сказала она. – Сначала это открытие стало для меня весьма прискорбным, но позже я пришла к выводу, что жизнь не всегда бывает такой, как нам хочется. Особенно в вопросах чувств.

– Вы, вероятно, правы, – сказал Рейф сурово, – но я считаю невероятным, чтобы лорд Мейтленд не ценил вас по достоинству.

– Вы хотите сказать, что я представляю большую ценность, чем лошадь? – спросила Имоджин, глядя на него лукаво и с хитрецой, что вынудило Рейфа улыбнуться в ответ.

Но Гейб был не из улыбчивых мужчин, особенно когда речь шла о серьезных делах.

– Значительно большую, чем лошадь и даже другие женщины, – уточнил он.

– Благодарю вас, – сказала Имоджин. – Но судить об этом довольно трудно.

– Что бы вы мне ни сказали, ваши слова не выйдут за пределы этой кареты, – пообещал Рейф, снова прибегая к торжественному тону Гейба.

– В прошлом году я просто потеряла голову от тоски. Я думала даже завести роман, когда бедный Дрейвен покоился в могиле всего шесть месяцев. Вы сочтете меня самой гадкой и развратной из женщин.

– Я прекрасно вас понимаю, – сказал Рейф, вспомнив свое состояние после смерти брата Питера.

– Большинство людей переносят горе значительно лучше меня. – Имоджин сглотнула. – Я была… не могу выразить этого.

Рейф подался вперед, не обращая внимания на лунный свет и не опасаясь, что она может узнать его, и переплел свои пальцы с ее пальчиками.

– Мне вы можете довериться, – попытался он убедить ее, и голос его звучал твердо.

– Я пыталась завести любовника, – сказала Имоджин поспешно. – Лорда Мейна. Вы его не знаете, но он настоящий повеса. Хотя он не…

– Он не воспользовался вашим печальным состоянием, – сказал Рейф, пообещав себе извиниться перед Мейном, что усомнился в нем.

– Я хотела бы верить, будто у него случился внезапный приступ добродетели, но, боюсь, это не так. Я просто его не привлекала.

– Я не верю этому.

– Вы с ним не знакомы, – сказала Имоджин с легким вздохом, поразившим Рейфа в самое сердце. – Но уверяю вас, что он прямо заявил мне, что не интересуется мной. Видите ли, мистер Спенсер, чем больше я думаю о нашей встрече в коридоре, тем сильнее убеждаюсь, что вы оказались в этом экипаже против своего желания, из какой-то извращенной галантности. Как подлинный рыцарь, вы не допустили, чтобы я страдала от унижения.

Имоджин решила, что Гейб не хотел быть с ней, и это было так. Рейф всем своим существом готов был избавить ее от сознания того, что и Гейб оказался в одном ряду с Дрейвеном и Мейном. Эти мужчины были необъяснимо слепы к ее очарованию и не могли отличить алмаза от простой речной гальки.

– Я понимаю, что вы удручены, думая, что я не желаю вас, – сказал он, голос его походил на тихое урчание.

Она слегка отшатнулась, но проговорила:

– Можно это выразить и таким образом.

Он задернул шторки на окнах экипажа. Без лунного света карета погрузилась в темноту, пространство, едва вмещавшее их обоих, приобрело странный уют. Он мог видеть красоту ее слегка раскосых глаз, щедро оттененных угольным карандашом.

Без дальнейших околичностей он потянулся к ней и посадил к себе на колени.

И первое, что он сделал, – это вытер платком ее накрашенные губы, удерживая ее испуганный и изумленный взгляд своим. Он хотел лишь стереть эту жирную помаду, но его зачаровал изгиб ее нижней губы. Она смотрела на него и не сопротивлялась – просто смотрела.

Ну, если ее намерением было разглядеть признаки желания, то она как раз сидела на его весьма убедительном доказательстве. Но в следующую минуту эта мысль упорхнула. Потому что она облизала губы, после того как он стер с них помаду. Он взял платок и снова вытер ее губы. И она, глядя на него, облизала нижнюю губу розовым язычком.

Он бросил платок на пол и приподнял ее лицо за подбородок. В темноте кареты видны были только ее глаза. Медленно он провел большим пальцем по ее полной нижней губе. И без единого слова она, глядя ему прямо в глаза, облизала его палец.

И это было знаком. Он впился в ее рот с жадностью и страстью, нараставшими в нем в течение нескольких недель, пока она скользила по комнатам его дома, бросая из-под ресниц обольстительные взгляды на Гейба, в то же время оставаясь совершенно равнодушной к нему.

Его язык совершил вторжение в ее рот со всей обжигающей страстью. Конечно, ему не следовало позволять себе подобное со своей подопечной. Но ведь он был Гейбом, а она кокеткой, помешанной на авантюрах, и он не мог остановиться и целовал ее, особенно эту нижнюю губу, воспламенявшую его чресла до такой степени, что он был готов проглотить ее.

Карета качнулась и остановилась.

– Мы должны… – начал Рейф и замолк, испуганный придушенным звуком своего голоса. Он откинулся на спинку скамьи.