Год Людоеда - Петр Кожевников

Традиционной экипировкой Бориса были изначально черные, а ныне выгоревшие, вытянутые и изорванные на коленях тренировочные штаны и мягкого серо-молочного цвета изрядно поношенный офицерский френч без знаков отличия — форма упраздненной армии не существующей нынче страны ГДР. Под верхней одеждой угадывалась латаная клетчатая рубашка. Постоянной обувью Следову служили матерчатые спортивные туфли на резиновой подметке.

Те, кто впервые встречал Бориса, с ироничным изумлением замечали примостившийся в его нагрудном кармане мобильный телефон, который при внимательном рассмотрении представал всего лишь детской игрушкой. Впрочем, владельца, кажется, нисколько не смущала шутейность его средства связи — порой он даже что-то загадочно шептал в безответную трубку.

Однако и это было не все. Иногда, если френч был распахнут, из-под него вываливалась кобура с пистолетом. Но и эта деталь образа Бориса Артуровича являлась сплошной бутафорией. Хотя сам владелец, казалось, забывал подчас о своей фактической безоружности и с надменно-уверенным выражением лица похлопывал себя по френчу, подразумевая под ним надежную гарантию своей уверенности.

Те, кто сочувствовал Следову и его малопонятной общественной деятельности по защите детей, полагали, что молодому человеку, ввиду его несомненных странностей, очевидно, имеет смысл держаться поближе к Православной Церкви и, в общем-то, ориентироваться на монастырский образ жизни.

Борис Следов редко имел постоянный заработок, а если таковой и случался, то был, разумеется, весьма скромен, причем большая часть денег тотчас тратилась на помощь детям — непосредственная передача в руки или покупка необходимого, — на телефонные переговоры, телеграммы, факсы, заказные письма и даже поездки в Москву ради визитов в различные комитеты и фонды, думские палаты и политические фракции, обязанные, по убеждению Следова. принимать участие в детских судьбах.

Подопечные Бориса знали о том, когда он примерно получает свое немудреное жалованье, и наперегонки стремились первыми встретить своего взрослого друга и защитника. Они просили у Следова на лекарства для матери или сестренки, на учебники и тетрадки, на хлеб и церковную свечу — на что угодно, лишь бы получить от доверчивого молодого человека два, пять, а то и десять рублей.

Борис признавался себе в том, что не всегда верит своим младшим друзьям, когда они просительно простирают перед ним свои грязные, иссеченные шрамами, а то и пораженные лишаем или чесоткой ладошки. Но он знал и то, что большинству из этих почти никому не нужных ребят не у кого больше попросить, а если они и обратятся к кому-то за поддержкой, то за жалкие купюры ребятам придется отдать несравнимую плату. Поэтому Следов раздавал свою нехитрую зарплату с улыбкой, убеждая детей не тратить деньги на подрыв своего и без того слабого здоровья.

Беспризорники смеялись, клялись не дышать «Моментом» и не курить «траву», обнимали нищенствующего мецената и мгновенно исчезали.

Дети, особенно мальчики, которых столь фанатично спасал Борис, дали ему кличку Следопыт. Они, конечно, не знали, что так еще называют в некоторых кругах следователя, иначе бы, возможно, не выбрали этого прозвища, поскольку по-своему одобряли поступки Следова, хотя и измывались над ним при случае, возвращая тем самым безответному молодому человеку то, что испытали от других, более сильных.

Борис Артурович терпел любые издевательства своих подзащитных, но иногда, все-таки выведенный из равновесия, громким высоким голосом пытался объяснить детям, что так себя вести со старшими не годится, потому что не всякий ведь это вынесет, и у них когда-нибудь могут образоваться неожиданные проблемы, к решению которых ребята скорее всего окажутся не готовы, а это без его, скажем, участия чревато для них исключительно печальными результатами.

Следов вряд ли предвидел, что свяжет когда-то свою жизнь с судьбами беспризорников, тем более не мечтал он и о том, что станет одним из самых бескомпромиссных защитников прав детей, превратившихся в товар наряду с недвижимостью, акциями, человеческими знаниями и многими другими,

У Бориса Следова имелся свой, как он всем говорил, отнюдь не оригинальный метод борьбы за права детей.

— Я знаю, что в городе почти нет заведений, где бы не истязали детей, — объяснял Борис. — И я вам скажу — чем безобидней и достойней выглядит интернат или приют, тем больше в нем творится беспредела. Это — закон, который я вывел на базе собственного опыта. А о том, что на самом деле происходит внутри детских учреждений, вам расскажут сами дети или их внешний вид — следы побоев и ожогов на их изнуренных, дистрофичных телах, уныние и страх в их не по возрасту взрослых глазах, даже их обреченный голос.

Одной из нашумевших историй, раскрученных Борисом Артуровичем в начале девяностых, стало уголовное дело директора одного из детских домов-интернатов и его ярых соратников.

Сучок, как звали дети Виктора Казимировича Сучетокова, отработал в системе народного образования более двадцати лет и, как выяснил неугомонный Следопыт, почти половину из них посвятил растлению своих подопечных.

Начинал Виктор Сучетоков с педагогического новаторства, именуемого для маскировки «половым воспитанием». В подвластном Сучку заведении появилась всевозможная, вполне легальная литература, различные так называемые энциклопедии для девочек и мальчиков, труды Зигмунда Фрейда, а также его последователей и противников, сборники Оскара Уайльда, Михаила Кузмина и Жана Жене, а также многое другое, включая сочинения Захер-Мазоха и маркиза де Сада. Стены интерната заполонили наиболее откровенные эротические эксперименты Пабло Пикассо и Сальвадора Дали. Детям предлагалось испытать свои творческие силы в различных жанрах искусства, а также осуществить своими силами театрализованную постановку полюбившихся жемчужин драматургии. При этом энергичный и заботливый директор ухитрялся приглашать на подобные премьеры исключительно состоятельных людей, которые не только становились щедрыми спонсорами интерната, но и брали кого-то из приглянувшихся ребятишек под свою неофициальную опеку.

В конце восьмидесятых, на волне демократии и гласности, Виктор Казимирович поручил подвластным ему педагогам более серьезно и ответственно взяться за изучение современного западного опыта постановки столь заботившего его дела. Вскоре в детдом хлынула периодика нудистов и натуристов, а отечественную видеотеку пополнили заморские видеоколлекции о том же самом «половом воспитании», смене пола и практике однополых браков. В качестве гуманитарной помощи «прилетали» видеомагнитофоны, мониторы, компьютеры и прочие чудеса современной электроники.

Сучетоков решал вопросы на уровне подбора и подготовки кадров. Как выяснилось на следствии, ответственные посты в руководстве учреждения занимали личности, судимые ранее за растление несовершеннолетних, изготовление порнографии и другие уголовно наказуемые забавы. Часть сотрудников состояла на учете в психоневрологических и наркологических диспансерах. К закату педагогической и началу тюремной карьеры Виктора Казимировича девочки и мальчики жили в общих палатах, ходили в общий туалет и мылись вместе со своими взрослыми наставниками.

Собственная методика Сучка состояла в том, что вечерами он вызывал в свои апартаменты группу детей и проводил с ними внеклассные занятия, которые иногда длились до утра, становясь причиной опоздания школьников на уроки и даже прогулов.

— Откуда взялись условности? Почему так называемые «культурные люди» не ходят голышом даже в тех случаях, когда этому ничто не мешает, например, летом? — начинал Носорог очередное дополнительное занятие, жадно наблюдая, как по его команде учащиеся полностью освобождаются от одежд. — Им стыдно себя показать? Неужели всем? А молодым, спортивным, как часто пишут в рубриках знакомств? Возьмите новорожденных, младенцев — они не знают таких дурацких выдумок, как стеснительность и стыд. А кто им начинает внушать приличия? Те, кому нечем похвастать. Да обратитесь вы к природе! Для чего самцам и самкам даны различные плавники, перья, рога, цвета и даже экстерьеры? Да для того, чтобы они распушали хвост, надували зоб, ревели, рычали, мычали — в общем, всячески доказывали свои принадлежность и превосходство. Давайте перейдем к практическому примеру. Подросток влюбился. Каков может быть его первый шаг к своей мечте, если ему, по его же мнению, особо нечем прельстить избранницу? И что ее может увлечь: рестораны, подарки, путешествия? Но наш юноша не может этого пока ей предложить, а юность-то — одна! И эта встреча, может быть, тоже. Ну а если молодой человек чересчур скромен даже для знакомства и разговора? И вот представьте себе, как, мгновенно доведенный до отчаяния несбыточностью любви, он начнет с того, что предъявит девушке волшебство превращения лилипута в Гулливера, гадкого утенка в чудо-лебедя, готового служить своей избраннице, доставляя удовольствие и радость? Чем же он хуже купца, а по-современному коммивояжера, который ничем, кажется, не рискует, когда демонстрирует свой товар? А что ждет нашего доверчивого страстного молодого человека? Дикие вопли так называемой жертвы, может быть, даже преследование тупых очевидцев, может быть, даже жестокое избиение, будем надеяться, что только не статья Уголовного кодекса, которую вроде наконец-то умные люди отменили.