Башня континуума - Александра Седых

— Другого? — переспросил Кит скептически. — Это… попахивает экзистенциализмом.

Быстро выяснилось, что это попахивает чем-то похуже. Ибо другим оказался старинный сослуживец Лэнгдона. Их страстный роман, как оказалось, тянулся уже долгие годы.

— Этот человек бывал у нас дома, представляете? Я помню, как они сидели в гостиной, старательно не глядя друга на друга, а я подавала им мятный чай со льдом и маленькие сэндвичи с огурцами. Мне хотелось выглядеть изысканной. Должно быть, они оба втихомолку потешались надо мной.

Кит так не думал. Скорее, двум солидным, упитанным, уже немолодым чиновникам Министерства Образования было стыдно и муторно. И поделом.

— Мой муж! Изменял мне все эти годы! И с кем! С другим! Мужчиной! О, Господи! Они занимались этим! Двое лысеющих мужчин в своих отутюженных бюрократических костюмах. Наверное, они встречались в гостинице, снимали номер, а потом в баре пили коктейли из высоких бокалов с соломинками и маринованными луковичками. Можете ли вы представить себе что-то подобное?

Кит действительно — не мог. И не хотел.

— Миссис Лэнгдон, мне трудно судить, но, возможно, вы были для вашего супруга призрачным, но все же шансом начать новую, здоровую, полноценную жизнь или хотя бы создать видимость таковой. К сожалению, ничего не получилось. Не будьте непримиримой. Мы все, включая вашего мужа и его любовника… извините за некоторую тавтологию… заслуживаем любви.

Ее прекрасное лицо пошло рдяными пятнами.

— Но… я всегда думала, что любовь — это нечто возвышенное, поэтическое! А это… ужасно! Отвратительно! Извращение!

— Вот в чем ваша беда. Вы слишком узколобы, — сказал Кит с нежным укором.

— Вы тоже не выглядите человеком широких взглядов! — сказала она обвиняющим тоном.

— Серьезно? А вы присмотритесь получше, миссис Лэнгдон.

Она присмотрелась получше .

— Все равно — нет!

— Хмм. Возможно, вам стоит проверить зрение? Купить очки?

— Но… вы говорили про Ад!

— Верно, говорил, но это всего лишь фигура речи, словесный оборот.

— Но у вас был такой вид, будто вы верите в то, что говорите!

Кит усмехнулся.

— Я — коммерсант, миссис Лэнгдон. Моя задача — продать вам снег в разгар арктической зимы, да еще заставить переплатить втридорога. Поэтому я скажу все, абсолютно все, что вы захотите услышать.

— Но это… мошенничество!

— Облапошение и закабаление?

— Да!

— Что ж, добро пожаловать в реальный мир.

Бедняжка была деморализована, раздавлена и растеряна. Довольный результатом, Кит взял ее за руку, отвел в ванную и умыл холодной водой, как ребенка.

— Миссис Лэнгдон, иногда вещи просто… случаются. Объясните, почему вы взвалили на себя столь непосильный груз вины и ответственности?

— Я должна была что-то предпринять, а не смотреть, как мой муж собирает вещи и уходит.

— Допустим. Что вы могли сделать?

— Обратиться к консультанту…

Должно быть, она всерьез полагала, что этот консультант — кудесник Мерлин, исцеляющий самые страшные хвори возложением рук.

— Сомневаюсь, что это могло помочь. Да и потом, посмотрите на вещи здраво: неужели вы всерьез собирались провести с этим гнусным типом остаток вашей жизни? Вы явно достойны лучшего. Честное слово, здесь нечего больше обсуждать.

— Я не говорила, что Лэнгдон гнусный. Может быть, он немного запутался…

Кит молча помог ей надеть сапоги и пальто, не забыв предварительно заботливо обмотать вокруг ее лилейной шейки теплый шарфик. Поискал дамские перчатки, но не нашел.

— Где ваши перчатки.

— Не знаю… наверное, оставила где-то…

— Видимо, в этом где-то вы оставили также свои мозги, здравый смысл и чувство собственного достоинства. Ничего страшного. Я куплю вам новые.

— Перчатки?

Кит решил не уточнять, а крепко взял ее за руку и повел к выходу. Миссис Лэнгдон все еще упиралась, хотя уже без особого усердия.

— Вы, — бормотала она, — прямолинейны, как… не знаю, что. Как прямая линия.

— Зато я экономлю нам с вами массу времени, которое мы могли бы провести куда более интересным, полезным и приятным образом, не находите?

— Надеюсь, в других отношениях вы не так… экономны.

— О? Нет.

— Что же вы предлагаете?

— Для начала, как я уже неоднократно упоминал, вкусное жареное мясо и много свежих, хрустящих овощей.

— А потом?

— Точно не знаю, но я вполне уверен, что впереди нас с вами ждет немало поразительных, удивительных, захватывающих вещей. И страшно дорогих.

– Что ?

— Посмотрим, быть может, я смогу быть вам чем-нибудь полезен.

И они начали падать.

Но не быстро, а очень медленно.

Невзирая на железное здоровье и стальные нервы, несмотря на то, что он действительно любил свою работу, Кит уже давно и долго платил по счетам. Платил за преуспевание. Потому что ничто не дается даром. За все приходится платить.

Терри тоже платила — потому что была его женой и любила его.

Долгие годы она наблюдала, как муж превращается в нечто среднее между лощеной белкой в колесе и отлично смазанным печатным денежным станком с высочайшим коэффициентом производительности. Наблюдала, как он становится скрытным, подозрительным, разочарованным и пресыщенным. Со временем он разучился воспринимать людей, как человеческих существ с чувствами и проблемами. Люди превратились для него в кукол, в марионетки, и он превосходно знал, за какие ниточки надо дернуть, чтобы заставить марионетку безвольно плясать на веревочках. Надавить, подкупить, польстить, запугать — как угодно, лишь бы получить причитающееся.

Терри видела, как он становится все более деспотичным, как огромная власть превращает хорошие качества его характера в скверные. Его юмор все чаще отдавал черным сарказмом. Его уверенность все чаще отдавала категоричностью. Его набожность превращалась в ханжество, уравновешенность — в безразличие. От природы данная ему проницательность с годами перевоплотилась в почти мистическое умение видеть человека насквозь и безжалостно пользоваться его слабостями.

Каждый вечер он возвращался домой, к ней, смертельно и безысходно уставший от всего на свете: от подчиненных, стычек с советом директоров, профсоюзов, Антимонопольного Комитета, юристов, политиканов, чиновников, Очень Важных Бумаг; от необходимости чуть ли ни ежесекундно принимать решения, от которых напрямую зависели судьбы тысяч людей; от необходимости всегда быть компетентным, быть беспристрастным, быть любезным и обходительным и притом ломать людей, как спички; а больше всего от самой насущной необходимости — всегда быть настороже, чтобы не обвели вокруг пальца, не облапошили и не закабалили.

Кит не мог себе позволить расслабиться ни на мгновение. Не мог, не хотел и не умел. У него не бывало отпусков, выходных или праздников. Редкие моменты ничегонеделанья нервировали его, доводя до умопомрачения. Терри никогда не видела, чтобы муж разлегся с газетой на диване, к примеру, разгадывая кроссворд. В редкие свободные минуты Кит чинил сломанные вещи в доме или возился в саду.

Все бы ничего, но к своим увлечениям Кит подходил с фанатичным прилежанием, которое сводило на нет мало-мальски расслабляющий эффект от этих занятий. И, тем не менее, ему требовалось как-то снимать это ужасное напряжение . И, разумеется, он быстро обнаружил, что старая добрая Рюмочка Перед Сном способна творить чудеса. Но только где одна рюмочка, там и две. И так просто открыть бутылку и выпустить на волю всемогущего джинна… но вот затолкать того обратно гораздо трудней.

Его работа… рюмка перед сном… и череда фамильных портретов… и супружеский секс, давно превратившийся для него в формальную обязанность, от которой он, кажется, был бы и рад избавиться, но денег жаль на шлюху, да и нехорошую болезнь можно заполучить, наверное.

— Бедный котеночек, — говорила Виктория, — подумаешь, выпил немножко. Никита, солнышко, он так много работает, зарабатывает нам с тобой денежки на пропитание. Успокойся, Тереза, глупая курица. Пройдись по магазинам, купи что-нибудь.

Терри шла и покупала что-нибудь. Еще она устраивала роскошные приемы и занималась благотворительностью. Она безупречно выполняла обязанности его жены и хозяйки его дома. Она всегда прелестно выглядела, и они с Китом чудесно смотрелись на светских мероприятиях, и все кругом завидовали ей, и твердили, как ей повезло, и на что ей жаловаться.

Терри не жаловалась. Только Кит пил все больше и все больше отдалялся от нее, а она плакала и чувствовала себя никчемной. Она бы с радостью родила и воспитала с десяток-другой малышей, но Киту не хотелось иметь детей. Всякий раз, когда Терри заводила с ним разговор о детях, Кит отвечал, что младенец не втиснется в его график, и дети — слишком важное и ответственное дело, и почему бы им еще не подождать.