Под куполом - Стивен Кинг

Барби взвесил предложение. Завтра у него много дел, и не только стряпня, а и много других вопросов. С другой стороны, если он сейчас вернется в свое помещение над аптекой, разве он сможет заснуть?

— Хорошо. К тому же, возможно, мне не следовало было бы об этом говорить, но у меня незаурядный талант офис-боя. И еще я могу варить бешеный кофе.

— Мистер, вы приняты, — она подняла с руля правую руку, и Барби хлопнул ей по ладони.

— Можно мне задать вам еще один вопрос? Абсолютно не для публикации.

— Конечно, — сказал он.

— Этот фантастический генератор. Вы верите, что найдете его?

Пока она припарковывалась перед фасадом редакции «Демократа», Барби взвешивал шансы.

— Нет, — наконец ответил он. — Это было бы очень легко.

Она вздохнула и кивнула. И тогда схватила его за пальцы.

— Как вы думаете, вам поможет, если я буду молиться за ваш успех?

— Не помешает, — согласился Барби.

4

В День Купола в Честер Милле существовало только две церкви; и обе поставляли протестантский набор товаров (хотя и в очень разных упаковках). Здешние католики посещали храм Пресвятой Девы в Чистых Источниках в Моттоне, а около десятка городских евреев, когда испытывали потребность в духовном утешении, ездили в синагогу Бет Шалом в Касл Роке. Когда-то в городе была также Унитарианская церковь[116], но пришла в упадок за неимением прихожан в конце восьмидесятых. Да и еще к тому же все сходились во мнении, что это было не церковь, а какой-то хипповый сумасшедший дом, теперь в ее здании находился магазин «Новые & Подержанные книги».

Оба действующих в Честер Милле пастора в тот вечер находились, как любил выражаться Большой Джим Ренни, в «смиренном состоянии», но тональности их молитв, ход мыслей и желания очень отличались.

Преподобная Пайпер Либби, которая проповедовала своей пастве с кафедры Первой Конгрегационной церкви, больше не верила в Бога, хотя не делилась этим фактом со своими собратьями. Напротив, вера Лестера Коггинса достигла уровня святого мученичества или безумия (впрочем, это те два слова, которые, наверняка, означают одно явление).

Преподобная Либби, все в той же субботней одежде, в которой она работала у себя во дворе — и все еще беспримерно красивая в свои сорок пять, чтобы симпатично в ней выглядеть, — стояла перед алтарем на коленях почти в сплошной тьме (в Конго не было генератора), а позади нее расположился Кловер, ее немецкая овчарка, пес лежал с понурыми глазами, воткнув нос себе в лапы.

— Эй, Неотмирасего, — воззвала Пайпер. Неотмирасегодняшним она начала называть Бога с недавних пор. В начале осени она имела для него другое имя — Большой Возможный. А летом он был Всемогущим Возможным. Ей нравилось это имя, в нем чувствовалось что-то звонкое. — Ты знаешь, что со мной творилось… Конечно, должно быть, я Тебе уже этим полные уши натолкала, но сегодня я здесь не для того, чтобы вновь толочь о том же сам. Наверняка, Тебе от этого только легче.

Она вздохнула.

— У нас тут творится такой беспорядок, Друг. Надеюсь, хоть Ты понимаешь, что здесь творится, потому что сама я отнюдь. Но мы оба знаем, что завтра в этом помещении будет полно людей, которые будут искать, как заведено, небесной поддержки в катастрофическом несчастье.

Тишина стояла в церкви, тишина во дворе. «Волшебная тишина», как говорили в старых фильмах. И разве она хоть когда-нибудь слышала такую странную тишину в Милле, да еще и в субботний вечер? Ни машин на улицах, ни звука басов какого-либо очередного бэнда, который прибыл поиграть в «Диппере» (ПРЯМО ИЗ БОСТОНА! — как всегда писалось в рекламе).

— Я не буду просить Тебя проявить Твою волю, потому что не верю больше, что у Тебя на самом деле есть воля. Но на всякий случай, если Ты, наконец, где-то там действительно существуешь — вероятность такая есть, и я более чем рада это признавать, — прошу Тебя, помоги мне сказать им что-то поддерживающее. Надежда не на небесах, надежда здесь, на земле. Потому что…

Ее не удивили собственные слезы. В последнее время она частенько рыдала вслух, хотя всегда делала это в одиночестве. Жители Новой Англии весьма неодобрительно относятся к слезам у проповедников и политиков.

Кловер, чувствуя ее отчаяние, и сам заскулил. Пайпер на него шикнула и вновь обернулась к алтарю. Крест на нем часто направлял ее мысли к бантику-логотипу «Шевроле», товарному знаку, который родился сто лет тому назад, потому что один парень случайно заметил его в узоре обоев какого-то парижского отеля, и он ему понравился. Чтобы считать такие символы божественными, наверняка, надо быть безумным.

Тем временем она упрямо продолжала:

— Потому что я уверена, Ты сам знаешь, земля — единственное, что мы имеем. Это то, в чем мы уверены. Я хочу помочь моим людям. Это моя работа, и я все еще желаю ее делать. Надеясь, что Ты там все-таки есть и Тебе это не безразлично — сомнительные надежды, должна признать, — прошу, помоги мне, пожалуйста. Аминь.

Она встала. Фонарика у нее не было, но ей не составляло проблемы выйти отсюда во двор, ни на что, не натолкнувшись, не ударив обо что-нибудь колено. Она знала это помещение от ступеньки до ступеньки, от первой дощечки до последней. И любила его. Она не обманывала себя в отношении отсутствия в ней веры и присутствия упрямой любви к самой идее Бога.

— Идем, Клов. Через полчаса будет Президент. Еще один Большой Неотмирасегодняшний. Мы его послушаем в машине по радио.

Кловер, не проникаясь вопросами веры, послушно последовал вслед за ней.

5

Вдалеке, на Малой Суке (которую прихожане Святого Спасителя всегда называли дорогой номер три), происходило действие намного более динамичное, и при ярком свете. Дом богослужения Лестера Коггинса обслуживал генератор, к тому же почти новенький, даже транспортные ярлыки еще не отклеились с его ярко оранжевого бока. Генератор стоял в собственном сарайчике, тоже выкрашенном оранжевым, рядом со складом позади церкви.

Пятидесятилетний Лестер находился в такой прекрасной форме — благодаря фамильным генам и собственным напряженным усилиям по поддержанию порядка в храме собственного тела, — что выглядел лет на тридцать пять (этому также способствовали рассудительно применяемые средства «Только для мужнин»[117]). В этот вечер на нем были только спортивные шорты, по правой брючине которых шла надпись прописными буквами «Oral Roberts Golden Eagles»[118], и почти каждая мышца на его теле была рельефной.

Во время служб (они происходили пять раз в неделю) Лестер не чуждался стиля телепроповедников, провозглашая молитвы таким экстатически вибрирующим голосом, что титул Главнокомандующего в его исполнении звучал, словно пропущенный сквозь форсированную педаль вау-вау[119]: не Бог, а в-в-огх! В своих частных молитвах он иногда, сам того не замечая, также скатывался на эти модуляции. Но, когда бывал глубоко встревоженным, когда имел срочную потребность посоветоваться с Богом Моисея и Авраама, с тем Им, который ходил в столбе дыма днем и в столбе огня ночью, Лестер свою часть разговора вел низким рыком, который напоминал голос собаки за секунду до нападения на непрошеного гостя. Сам он этого не замечал, потому что не было в его жизни никогошечки, кто мог бы услышать, как он молится. Пайпер Либби была вдовой, ее муж и оба сына погибли в аварии три года назад; Лестер Коггинс всю жизнь оставался мальчиком, который еще подростком страдал от кошмаров, в которых он, мастурбируя, поднимал голову и видел, что в дверях его спальни стоит Мария Магдалина.