Посланники Великого Альмы (Книга 1) - Михаил Нестеров

Священник ни разу не вскрикнул во время перевязки. Только глаза с широко открытыми зрачками говорили, как ему больно.

"Почему он это делает? - в свою очередь думал Литуан, хотя ему хотелось кричать от невыносимой боли, причиняемой этим испанцем. - Что это: сочувствие, желание сохранить жизнь? Но зачем? Верно, затем, чтобы потом снова издеваться, а после предать какой-нибудь позорной смерти. Скорее всего это так. Но глаза у него не злые, не как у того", - Литуан вздрогнул.

Он вспомнил Кортеса и его ненавидящий взгляд, узнал испанца, который при первом посещении едва не пролил кровь в храме.

"Я ещё что-то говорил ему... Да, вспомнил. Я сказал: "Лучше отруби мне руку, но не прикасайся к Альме". И вот теперь он выполнил мою просьбу только и всего".

Антоньо меж тем уже перестал наносить ему боль, закончив бессмысленную, как казалось Литуану, перевязку.

"Нет, это делается с умыслом, делается для того, чтобы отсрочить - в третий уже раз! - мою гибель. Господи! - закричало все внутри священника. Великий Альма! Пошли мне такие страдания, которые, если возможно, в сотни, тысячи раз превосходили бы муки безвинных детей и женщин!"

Литуан заплакал, ибо свыше пришло липкое как кровь, от соприкосновения с вечностью, знание, что все закончено. Дети - чистые в мыслях, улыбающиеся сорванцы, - бедные дети погибли.

"Я должен быть с ними, - он беспокойно повел глазами, - должен указать им путь, который и сам не знаю, в лучшие уголки небес. Скорее! Скорей убей меня, чужестранец! У меня нет времени..."

И тут другая мысль рванула грудь Литуана: "А как же оставшиеся в живых?" - Вслед за этим снова пришли на ум слова Дилы: "И покается мне Верховный жрец. И спасу я жизни тем немногим несчастным..."

Литуан устремил неподвижный, ждущий взгляд в потолок храма. Как будто сейчас, в это мгновение, распоров небо острым, сияющим на солнце мечом, обрушив каменный свод, появится перед ним Великая Дила и в праведном гневе будет творить правосудие. Нет, возмездие. Потому что судить этих людей нельзя.

Но напрасно Литуан с сильно бьющимся сердцем ждал появления Великой Пророчицы. "Значит, ещё не время. Но когда? Когда сюда придут другие и в том числе мой истязатель, чтобы забрать раненого товарища? Но они не оставят меня в живых, а я ещё должен предстать перед Дилой. Значит, сейчас. Позже означает - никогда".

Литуан сделал огромное усилие и, превозмогая боль, сел. Не обращая внимания на удивленный взгляд испанца, еле передвигая ноги, он подошел к алтарю.

Опустившись на несколько ступенек, когда над полом виднелась одна лишь его голова, он обернулся на испанца.

Тот что-то шептал, обратив взор на те же плиты, где ещё недавно блуждал страдающий взгляд священника. Рука солдата начертала на груди крест.

Литуан вдавил коленом выступ в стене, и огромная плита тихо сомкнулась над его головой.

7

Альмаеки все ещё оказывали сопротивление, а дон Иларио уже отдал приказ конному отряду двинуться к водопаду. Командор был действительно великим воином и стратегом. Он просчитал буквально все, не упуская ни одной мелочи. Когда сражающиеся альмаеки и барикуты увидели испанцев, и с той и с другой стороны осталось не более ста человек; обессиленные от кровавой бойни, они еле стояли на ногах, выжимая из себя последние усилия, чтобы вцепиться друг другу в горло. Прикончить и тех и других времени много не потребовалось.

А несколько часов назад гонимые барикутами со стороны поселка и южной окраины леса дети и женщины ринулись к водопаду. Это был единственный путь к отступлению. Такие же бесстрашные и гордые, как их отцы и мужья, они, избегая позорной смерти от зубов людоедов, в едином порыве нашли свой конец в бушующих водах...

Лишь около сотни маленьких детей, промокших от водяной пыли, остались у пропасти, наблюдая после страшной картины смерти матерей не менее страшную картину поединка.

Их сознание было парализовано, и скоро они равнодушной толпой зашагали к городу, понукаемые конными испанцами.

Уже поздно вечером, когда край солнца коснулся деревьев, Диего де Аран, стоя в пустом храме, на вопрос дона Иларио: "А где статуи? Где золото?" - ответил:

- Не знаю.

Глава XII

1

Вначале чуткие уши Кили уловили легкий гул стонущей земли. Это было необычно. Она, крадучись, выбралась к краю опушки и из-за кустов с удивлением наблюдала, как тысячи людей направляются в сторону леса ягуара. Короткими перебежками Кили проводила их до излучины реки и затаилась в кустах. Она не раз видела людей - и по-одиночке, и большими группами, но такого... Кили была встревожена - от толпы исходила тревога, которая в её глазах огромной серой аурой витала над процессией.

Люди уходят. Они чувствуют опасность. Но Кили её не чувствовала. Она потянула носом в сторону города и прислушалась... Ничего. Смятение было в самих людях, а там - откуда они уходят, - ничего.

Странно...

В это время Кили не думала о своей подруге, её волновало необычное поведение альмаеков. Она сделала шаг назад и помчалась обратно. Вот и город. Она вышла на прогалину и навострила уши. В городе было движение, там продолжалась жизнь. Кили успокоилась и пошла в шатер. Наверное, Олла уже там.

Но девушки не было. И на следующий день тоже.

Беспокойство стало овладевать преданной кошкой. Весь день до позднего вечера она провела в шатре, поджидая подругу.

Заодно Кили отдыхала - не на боку или свернувшись калачиком, как это делают домашние кошки, а на животе, опустив сильное тело на лапы. Если бы не внушительные размеры, её действительно можно было бы принять за обыкновенную кошку, подкарауливающую у норы мышь. Вся её поза говорила о готовности к моментальным действиям; обманывали лишь полузакрытые глаза, но уши реагировали на малейшее движение, на самый тихий шорох.

Еще один день, и Оллы снова нет. Где она - ушла или осталась в городе?

Два дня назад её подруга убежала в лес ягуара. Кили тогда не пошла за ней. Но не потому, что она боялась. Она вообще никого не боится. Просто это владения другого зверя, тем более который совсем недавно произвел на свет детей. А у Кили и так простора достаточно.

А может, ягуар задрал-таки Оллу? Нет, Кили точно знала, кто был жертвами ягуара последние две ночи: это обезьяны-ревуны, предсмертные крики которых долетели до её чутких ушей.

Следующий день опять выдался шумным. Едва Кили задремала, как земля снова отдалась громкими шагами. В этот раз люди бежали. Она не сдвинулась с места. Потом со стороны города послышался шум, затем... Кили словно подбросило. Она выгнула тело дугой, прижала к голове уши и, в первый раз в жизни испугавшись, попятилась.

Новый грохот заставил её проделать несколько гигантских скачков в сторону леса. Дрожа всем телом, она все же заставила себя остановиться, но все равно каждый раз вздрагивала, когда новые залпы, теперь уже не такие громкие, волной отдавались в её теле.

Но Кили была действительно храброй кошкой. Она, мягко ступая, шаг за шагом стала приближаться к городу.

Вместе с грохотом, непонятным лязгом и криками дыхание смерти в облике легкого ветра донесло до неё резкий запах крови; с каждой секундой он становился все явственнее. До одури приторный, он заставлял трепетать возбужденные ноздри, и в то же время подкатывал к горлу комок, потому что крови было неестественно много. Это были не слабые фонтанчики, бьющие из перегрызенного горла жертвы, она чувствовала ручьи крови, образовавшие к вечеру огромное озеро.

Ночью Кили поймала большого индюка. Она долго отфыркивалась от мягкого пуха, впиваясь зубами в горячую плоть птицы, но есть не стала.

Где же Олла? Вчера в городе поселилась смерть, может, она забрала ее? Нет. Пума знала, что нет, чувствовала это. Значит, Олла ушла со всеми. Но Кили все же решила разведать окрестности города.

Так близко к стенам она ещё никогда не подходила, но неожиданно для себя сделала ещё больше: присев на задние лапы и подняв морду, она, примеряясь, сильно оттолкнулась от земли и легкой тенью взлетела на стену. Запах крови был все ещё силен, но уже не был пьянящим, он был мертвым. Кили окинула взглядом город. Молодой рогатый месяц показал ей жуткую картину: тысячи трупов словно камни покрывали его улицы.

Кили смело пошла по широкой площадке стены в западном направлении. И вдруг странный, тоскующий вой резанул её ухо. Она остановилась и посмотрела вниз. Цепкий взгляд вырвал из темноты уродливое животное с большой головой и полосатыми боками. Слюнявые щеки болтались у нижней, выдвинутой вперед челюсти, а из глотки неслись леденящие кровь звуки. Кили это не тронуло - в джунглях услышишь и не такое, - но вот человек, стоявший рядом с собакой, словно окаменел. Кили видела отражение призрачного света в его круглых от страха глазах, которые он не мог оторвать от стены, где в пренебрежительной позе, подсвечиваемый лунным сиянием, красовался её гордый силуэт.

Полосатое животное перевело дух, и она снова услышала противный вой, подхваченный ещё добрым десятком подобных глоток. Затем до Кили донеслось непонятное: